Последние куплеты для Аглаи Не станет мне опять любовь и непечаль, а встанет черт зиять у левого плеча, где родинки печать, где пляшет луч луны, чтоб сердце отличать от четной стороны. А станет мне печаль. А к полночи тоска цитаткой про – проверещать возьмется у виска, прильнет и ляжет дрянь коза лицо мое сосать, в том месте, где луна сиять в глаза втекает вспять. И у меня была любовь, жаль, кажись, что не любовь прошла, а вовсе даже – жизнь. О, задержись в дверях! Я остаюсь среди уже не лиц, а рях при черте позади. Да при такой луне куда ж ему еще, когда его ко мне куда уж как влечет, его ко мне влечет, меня же к вам, мадам, Что не отдал еще скажите – я отдам. Впрочем представьте счет, причем по памяти, мадам. Но понимаю сам, что мне не сниться вам. И вам не сниться мне, И нам не сниться нам. Мы никакого серебра не нажили добра. Мельчает серебро золототканно петь. Знать было, раз прошло, а что осталось ведь? Осталось ремесло выламывать комедь, Конечно вам, мадам, назло из духа выдуть медь. Знать было, раз прошло, и, коль на то пошло, осталось пожелать, чтоб не о чем жалеть. А если есть о чем — чего б и предпочел — есть место, ангел мой, сиять за правым за плечом. Но видимо – луна — и – право – несветла. У нас, мадам, любовь была, а где теперь она? Она на всех парах ту-ту, и сквозняки в разинутых дверях торчат как языки. Увы, склонение зимы неблагосклонно к нам, а то примерили бы мы себе пару панам, дурную даром ли водил компанью да на грех на свет полуночных светил порядочных потех. В полуночи следил, ступал на козий снег! Я так давно один, что это уже век. Он был ли нехорош, иль мы нехороши, аль жид заначил грош на упокой души? Или схизматик-лях залез на вдовий двор, Иль прямо на пустых полях нам пишут приговор, что черт мой, лицемер, диктует за спиной, иль я, ваш кавалер, заигрывал с луной? Но я уже писал, мадам, что жизнь – она длинна, она одна, она бедна событьями, а дам в ней на четыре марьяжа, а черт не шулер, чай? И все равно в конце лежат два джокера: «Прощай!» Луна! Бегу смотреть! Ущербная пока. Печаль, мадам, не смерть, И в том – моя рука. Пока, мадам, пока! Я ухожу в загул. А те, кто по бокам, — почетный караул. Прощайте. В хадже пал По несвятым местам. Черт! Где-то запропал четвертый капитан. Прощайте, ухожу, и вам пора домой. Мне будет ровно как скажу, вам – чудно, ангел мой. февр. – март 83 г. Иерусалим «Вот как умею так скажу молитву…» Вот как умею так скажу молитву Ох, было б серебро да нету серебра За то что не перемигнулся с бритвой косящей на запястье в пять утра Я сволочь певчая Я ангел некрещеный прошу за вас кому ложился на плечо крылом своим что я погиб прощенным и жив еще за то что жив еще. И в пять своих утра наверно перед погасшим светом не скажу, но все-таки пора не в Бога в вас меня предавших, верю Дурак, конечно В 5 часов утра. За вас молюсь моих любимых и красивых За добрых за моих Как больно от любви! О как спасибо вам за то что жил о как спасибо любимая моя любимые мои! Как с мышью ночью так со мной играет Шуман Вам быть в раю! что без черновика в крови За то что вместо смерти я пишу вам Любимая моя Любимые мои. [1980-е] «От Божьей кровли…» От Божьей кровли проржавелый лист – от страшной высоты оторвались — кружась, ну а потом легко и косо вниз! только ветр вытягивает в свист как вьюгу с черепа седые косы. Не закричи, когда увидишь ты земля пустынна небеса пусты безгласны ангелы и безголосы птицы на камни падая и хрупкие кусты не закричи! Тогда увидишь ты что не с кем, в сущности, проститься. |
