ВИНДЗОРСКИЙ ИНЦИДЕНТ

Девятого августа группа военных техников станция слежения «Виндзор» (Марс, Эритрейское море), расстреляв большую часть обслуживающего персонала, в том числе командира станции полковника Нигата (Япония), захватила пульты управления и в течение четырех дней требовала передачи под свой контроль всех станций слежения на планете, угрожая в случае отказа начать ракетный обстрел крупнейших столиц Земли. Переговоры с террористами оказались безрезультатными. Боевой крейсер «Амур», высланный Советом МКК, получив прямое попадание ракетой «Земля — космос», тем не менее сумел направленными радиолучами парализовать работу систем и высадил десант, который захватил станцию слежения «Виндзор». Часть террористов была уничтожена во время перестрелки, трое, блокированные в диспетчерской, покончили самоубийством, около десяти человек на бронетранспортерах прорвались на космодром и, захватив пассажирский лайнер «Мико», вышли в открытое пространство. Интенсивный лучевой поиск корабля оказался безрезультатным. Лайнер «Мико», захваченный террористами, относится к типу малогабаритных пассажирских лайнеров и опасности для Земли и передовых станций не представляет.

Документацию аналогичных проявлений деятельности фантомов см. в картотеке спецотдела информации, литера А (красная), шф, 156, on. 12–19.

Признаки, позволяющие отнести указанные инциденты к проявлению деятельности лиц, кодированных в шестой лаборатории научно-технического комплекса «Зонтик», объект 7131 (биология), штат Аризона, США

1. Внезапность выступления.

2. Отсутствие предварительной подготовки.

3. Опора исключительно на узкий круг посвященных лиц (предположительно — только на фантомов).

4. Чрезвычайная беспощадность к любого рода противодействию.

5. При неудаче выступления — самоубийство всех членов руководства (предположительно — фантомов). Участники указанных инцидентов являются гражданами США, проживают в США или находились на территории США продолжительное время с той или иной целью.

Замысловатым ключом я открыл дверь и присвистнул.

Квартира была разгромлена, причем громили ее долго и тщательно. Мебель не просто сокрушали, а предварительно разбирали на части и каждую часть ломали отдельно. Пружины дивана были выдраны и разбросаны. От люстры осталось белое растоптанное пятно. Книги, вероятно, сначала разрывали по корешку, а потом рассеивали страницы. Обои висели печальными языками, открывая ноздреватую штукатурку. Кухонный агрегат был превращен в груду мятого металла.

Такая работа требовала громадного времени и сил.

Она вызывала уважение.

В одной из комнат точно посредине стояла совершенно нетронутая низкая лакированная тумбочка. На ней лежал лист бумаги — странно аккуратный среди разгрома. От руки, печатными буквами, крупно было написано одно слово: «Убирайся». Вместо подписи стоял значок — полукруг с поперечными черточками.

Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий.

Первая — здесь всем представляют квартиры в таком виде. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла.

Версия вторая — хулиганство. Версия третья — маньяк. Версия четвертая… Версия пятая… Версия сто сорок шестая — звездные пришельцы. Изучали земную жизнь.

В комнате тяжело вздохнули. Это вздохнул я. Я знал, что мне сейчас предстоит, и заранее не радовался.

Но делать было нечего. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу.

Обыск занял ровно три часа. Я перемазался в известке, в машинном масле, разодрал себе локоть. Сильно мешало стекло под голыми коленями. Но в итоге через три часа я положил все на ту же тумбочку два серых тонких кружочка с острием для втыкания — наподобие кнопки.

И, глядя на эти два высокого класса, сверхчувствительных дистанционных микрофона, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит.

Разве что первая и сто сорок шестая.

Я оделся и поехал в Дом.

Дом стоял на тихой зеленой улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова.

Я не сразу понял, что это афиши.

Навстречу мне вывалилась стайка молодежи — все в радужных куртках, в рубашках, рисунок которых менялся в зависимости от освещения. Шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. У девушек при солнце светилась на губах золотая помада. Одна из девушек, оступившись, упала на колонну — та лопнула с печальным звоном, обнажился блестящий решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила — визжа, повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман — колонна восстанавливалась.

С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.

На этаже, где помещалась администрация, народу оказалось неожиданно много. Сновала та же молодежь.

Все — танцуя. Меня обтекали, как столб. Друг друга они тоже не замечали. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали двое мужчин в синих халатах. Бородатые ребята — по пояс голые, лоснящиеся — делали лепку на стенах. Пена из декорационных фломастеров застывала, образуя причудливые узоры.

У двери с надписью «Дирекция» невероятно тощий, изнуренный человек размахивал, как ветряк, руками.

Одет он был наподобие новогодней елки — цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; просвечивали желтые ребра.

Его собеседник пятился на коротких ногах.

— Нет, нет, нет! — фальцетом кричал тощий. — Я не позволю! Никаких драконов — ни трехглавых, ни огнедышащих! Сугубый реализм. Учтите это! Я так вижу.

— Витольд, — пытался говорить собеседник, — ну совсем маленький дракончик. Вроде ящерицы. Пусть себе летает…

Тощий его не слушал:

— Ни драконов, ни ящериц, ни морских змеев. Запомните! — И потряс пальцем перед носом толстяка. Тот воззвал:

— Бенедикт, хоть ты скажи…

Третий участник разговора — высокий, громоздкий, сонно прикрывая веки, думал о своем.

Тощий застыл с пальцем у носа.

— Ни одной запятой не дам переставить. Все. Я сказал! — высокомерно уронил он и пошел по коридору, вихляя всем телом.

— Могу я работать в таких условиях, Бенедикт? — возмутился толстяк.

— М-да… — подумав, изрек высокий. Заметил мой взгляд: — Вы ко мне?

Я предъявил удостоверение.

— Вот, очень кстати, — сказал высокий. — Инспектор из Столицы. По вопросам культуры.

— От сенатора Голха? — растерянно спросил толстяк.

— Не только. Возникла необходимость общей инспекции, — туманно ответил я.

— Боже мой, это же нелепо! — Толстяк всплеснул руками. — Какой инспектор? Зачем нам инспектор? Я вчера говорил… Он ни словом не обмолвился об инспекторе.

— Герберт, — предостерегающе сказал высокий. — Инспектор разберется сам. — Повернулся ко мне: — Разрешите представиться, директор Дома, Бенедикт. Вежливой улыбкой поднял верхнюю губу, показал крепкие зубы. — Наш финансовый бог-советник Фольцев.

— Очень, очень приятно, — сказал советник. По лицу его было видно, что он испытывает совсем другие чувства.

— Как здоровье сенатора? — заботливо спросил директор.

— Неплохо, — отрезал я.

— Как же так… — растерянно начал советник.

Директор его перебил:

— Прошу вас. — Указал на дверь, распорядился: — Герберт, пришли Элгу.

В кабинете он усадил меня за обширный стол-календарь, испещренный множеством пометок.

— Итак, господин Павел?

— Может быть, без господина? — предложил я.

— Отлично, — сказал директор. — Я для вас просто Бенедикт.

— Меня интересует ваш Дом, — сказал я. — Хочется познакомиться поближе. Гремите.

— Да. Дом у нас замечательный, — сказал директор. — Уникальный Дом. К нам приезжают специально из других стран, чтобы принять участие в Спектакле. Знаете, в Италии есть фонтан Грез: если бросишь туда монетку, то обязательно вернешься. Так к у нас. Кто хоть один раз участвовал в Спектакле, тот обязательно приезжает еще.