— Коне-ечно. Принцесса Селестия пошлёт тебя. Пря-я-ямо на луну. И мы всё будем с Луно-ой.
Как я заметила, её кьютимаркой был полумесяц. Неудивительно, что она подсела на наркоту. Мне очень хотелось встряхнуть кобылу как следует, но ни к чему хорошему это бы не привело.
— Нет, нет. Крыша. Нам нужно подняться наверх, на крышу.
— Навеееерх, к Луунееееее, — пропела она, заходя в комнату, в которой ещё одна кобыла махала копытом в воздухе. Наша синяя «подруга» обернулась и мечтательно улыбнулась. — Вы идёте?
Нерешительно войдя, я увидела, что несколько перекрытий обрушились. Ненадёжный уклон из обломков вёл к дыре наружу.
— Я… спасибо, — сказала я, чувствуя себя слегка виноватой за то, что обманула эту наркоманку.
— Передавайте Луне привет и возвращайтесь за мной поскорее. Мне здесь не нравится, — сказала она, после чего упала на матрац и начала водить копытом в воздухе над собой. — Луууунааааа… Я увижусь с Лууууноооой… и буду жить на луне с луууунными пооониии…
— Мда, мы бы тоже хотели пожить на луне, — пробормотала я.
Мы осторожно поднялись наверх, оставляя кобылу наедине с её видениями.
— И что это такое было? — тихо спросил П-21, когда мы все поднялись на четвёртый этаж.
— Лунная Пыль, — ответила Глори гораздо более резким тоном. — Скальпель мне про неё рассказывала. Это галлюциноген. Вызывает сильное привыкание, — добавила она, внимательно посмотрев на меня, после чего оглянулась на кобылок, которые лежали на спинах и махали копытцами в воздухе. — Кто не захочет сбежать от Пустоши в какой-то момент?
Я не могла их винить за это, но всё же…
— Надеюсь, Рампейдж не включала это в заказ, когда просила робота дать ей «всё».
Глори не смогла спрятать улыбку и начала карабкаться наверх.
Четвёртый этаж, похоже, какое-то время был заброшен. В комнатах тут и там валялись кучи мусора, старые ящики и бочки, использованные ингаляторы для Дэша и пустые бутылки. Ворс ковра под нашими копытами сминался от каждого шага, а острый запах меди был просто везде. В коридоре было так много обломков, что я едва смогла через них пролезть. Большая часть штукатурки раскисла от сырости. Под ней были ржавеющая сталь и крошащийся шлакобетон.
Внезапно коридор кончился: два тяжёлых шкафа и несколько столов перегородили его от стенки до стенки. Я несколько раз толкнула эту баррикаду и вздохнула: ничего кроме жуткого скрипа.
— Может, сможем пройти через одну из этих дверей, — предложила Глори. Проблема с первой дверью была в том, что она оказалась заперта. Решение пришло сразу же: П-21 ведь снова с нами. Раз, два — и готово. Он делал это с такой лёгкостью, что хотелось кричать!
Внутри комната выглядела относительно нетронутой: никакого ненужного барахла, разве что одна стена обвалилась и теперь была до половины засыпана мусором. Болезненно-зелёное свечение терминала, стоящего на столе, придавало обстановке слегка призрачную атмосферу. Несколько испортившихся плакатов, всё ещё висящих на уцелевшей стене, покоробились и потемнели. Они изображали четырёх пони, стоящих на прекрасной сцене перед большим залом.
П-21 прилип к терминалу, в то время как я пыталась сдвинуть корзины, закрывающие дыру в стене. Вода через неё хлестала только так, и я надеялась, что таким образом мы сможем подняться ещё на этаж. Глори обыскивала комнату. Она явно не желала беспокоить кучку костей перед большим изъеденным ржавчиной шкафом.
От терминала раздалось жужжание, затем треск, а потом — голос кобылки:
— «…добралась до Флэнкфурта. Это большой шаг вниз из Кантерлота… и Мейнхэттена… и Хуффингтона.» Громкоговоритель издал расстроенный вздох, который я знала слишком хорошо. «Никто не хочет нас поддерживать после того благотворительного концерта в прошлом году. Ты была права, мне не стоило перечить Министерству Морали. Но то, что они делали, было неправильно! Доходы с концерта предназначались жертвам войны — и семьям пони, и зебрам-беженцам. Мы не пытались помочь врагу!
Я нашла место около клуба. Мне очень хочется, чтобы ты его увидела. Чтобы хоть кто-нибудь его увидел. Знаешь, я никогда не была… общительной…, но мне ужасно хочется, чтобы меня хоть кто-то посетил. Или хотя бы написал мне. Такое чувство, что меня неофициально изгнали из Эквестрии. Все четырёх наших наградили пёсьим билетом. Даже МС во мне „больше не нуждается“».
«Я могу только надеяться, что найду работу у местных аристопони. Их поместья тут повсюду, и они фанаты нашей музыки. Похоже, некоторые бегут в горы, некоторые — толкутся по вагонам к Кантерлоту. Не знаю, что безопасней. Не думаю, что зебры будут тратить жар-бомбу на Флэнкфурт. Для бомбежки найдутся места получше.»
Через треснувшее окно можно было различить светящийся красным кратер на севере. Думать иногда вредно.
«Неважно. Знаю, ты не очень любишь такую музыку, но у меня тут есть записи с нашего последнего совместного концерта. Надеюсь, ты примешь их вместе с моими извинениями. Твоя однажды, и, надеюсь, когда-нибудь снова…»
Но запись зашипела и кончилась.
Мы переглянулись, затем я взглянула на шкаф. Осторожно положив кости на кровать, я открыла его двери. Прошедшие века никак не отразились ни на полированном коричневом дереве, ни на струнах прекрасного инструмента. Виолончель (хотя, может, это был контрабас, не разбираюсь) удобно располагалась в футляре, а внутренняя сторона дверц была покрыта изображениями серой кобылки, выступающей перед многотысячной толпой. Она была невозмутимой и слегка отчуждённой, чем-то похожей на П-21. Но одна большая фотография выделялась среди прочих.
Тёмно-серая пони с волнистой гривой сидела рядом с белой единорожкой с торчащей во все стороны синей шевелюрой и тёмными очками. Единорожка лизнула щеку своей соседки, и судя по бурной реакции, это было явно неожиданно. Снизу была приписка:
«Эй, Тави. Расслабься, остынь и повеселись, подружка! Береги себя. Пон3.»
— В том терминале были музыкальные файлы? — тихо спросила я П-21. Он кивнул, и я тут же бросилась к устройству. Не было возможности взять с собой виолончель, но, по крайней мере, я могла забрать музыку. Он перенёс файлы мне в ПипБак. Я не могла позволить этому чудесному музыкальному инструменту сгнить здесь. Осмотрев кабинет и кости, я дала себе обещание вернуться сюда и перенести его в более безопасное место. Мне попалось несколько нотных тетрадей, но я не видела особого смысла брать их с собой: к сожалению, мой ПипБак не смог оценить «Довоенную книгу» выше одной крышки.
Мне не потребовалось много времени, чтобы прочистить последнюю дыру. Вода хлынула потоком сквозь ржавый, забитый мусором пол. Мы с трудом карабкались вверх по скользкой поверхности, и мне постоянно приходилось подталкивать П-21 под круп, чтобы побыстрее добраться до пятого этажа. В конце-концов, мы очутились в клубке скрученной арматуры, бетона и осколков стекла. Все, что было выше пола осталось в прошлом. И, что ещё хуже, выкрики, доносившиеся из ближайшего гаража небесных фургонов, указывали на то, что мы были не единственными, кто нашёл путь наверх.
Над нашими головами сверкнула молния. «О’кей, теперь наше положение стало ещё хуже. Спасибо Вам, Луна, это как раз то, что нам нужно. Благодарю Вас.» Белая молния рассекла небосвод.
— Мы должны двигаться. Быстрее! — то и дело подстегивала я всех, пока мы бежали к Бирже. Вокруг нас свистели сквозь проливной дождь пули, поднимая фонтанчики бетонной пыли. Я не могла сказать, были ли эти стрелки Пекосов или Деуса. Я подумала, что это не имеет никакого значения. К счастью, их ночное зрение было таким же хреновым, как и наше, особенно в такой дождь, но они восполняли недостаток в точности количеством выстрелов. Когда это возможно, мы сползали по крыше, стараясь оторваться от преследователей.
Биржа возвышалась над Флэнком аж на шесть этажей, и между зданиями была перекинута узкая бетонная плита. Не просто узкая, это была узкая абсолютно голая бетонная плита, и что ещё хуже, нам предстояло вскарабкаться по ней наверх.
