— Блекджек? — спросила она голосом, едва различимым за шумом воды.

— Да?

— Не могла бы ты ненадолго оставить меня одну?

— Конечно, — ответила я и зашагала прочь, оставляя её одну в тусклом сиянии аварийного освещения и пытаясь игнорировать её рыдания. — Я буду… — добавила я, оборачиваясь к Глори; к тем двум молниям, что были выжжены на месте восходящего солнца. Единственное восходящее солнце, которое я видела в своей жизни… — Я буду…

Бесполезной. Ненужной. Никчёмной.

Прислонившись спиной к стене, я медленно сползла по ней на пол. Я не могла даже заплакать; что бы там во мне не отвечало за слёзы, это из меня вырвали, так же, как и источник энергии из штаба аэродрома Мирамэйр. Закончив с душем, Глори вышла ко мне; на её мокрых серых бёдрах чернели ужасные ожоги. Ничего кроме них не осталось, её солнце закатилось навсегда. Вместе, мы поднялись наверх. За всё время она не произнесла ни слова; просто укрылась с головой своим одеялом и тихо рыдала в течении примерно получаса, прежде чем забыться беспокойным сном. Я? У меня был другой способ заглушить свою боль.

Находка бутылки «Сталлионградской Особой» — лучшее, что произошло со мной с тех пор, как я попала на Мирамэйр. Сорвав крышку, я сделала глоток прямо из горлышка и почувствовала, как чистая, забористая водка растекается внутри меня. Мой голодный желудок испуганно сжался, но мне было всё равно. Я собиралась пить до тех пор, пока не утоплю в алкоголе все свои мысли, страхи и душевное смятение. По мере того, как бутылка пустела, все прошлые сомнения, проблемы, неудачи, ночные кошмары постепенно покидали меня, и, в конце концов, я погрузилась в блаженное забытье.

Я проснулась, уткнувшись щекой в уже застывшую лужицу собственной блевотины. Определить, спала Глори или нет, я не могла, так как она лежала, повернувшись ко мне спиной. Сейчас уже было трудно представить, что буквально день назад я ощущала себя на вершине мира. Как будто всё, наконец, шло как надо. Какой же я была дурой. Хотя, почему была? Поднявшись так тихо, как только могла, я одним глотком прикончила остатки водки. Я ожидала тепла, которое разольётся по моим внутренностям, но, определённо, в водке его уже не было. Всё, что я почувствовала, это противную горечь, которая слегка притупила боль внутри меня. Но, по крайней мере, у меня перестали дрожать ноги. Почти.

Я осторожно перевернула матрас, чтобы скрыть учинённый мною беспорядок (пусть какой-нибудь другой «счастливчик» позаботится о его чистке), и отправилась вниз, чтобы вымыть лицо. Теперь, когда Анклав покинул это место, вода содержала приличную дозу радиации. Это даже хорошо. Мне нужно, чтобы мои глаза светились как можно ярче. Прежде чем я сбилась с намеченного пути, играя в освободительницу, у меня имелось задание достать кое-какое оборудование с этой базы. Когда я выбрала нужный контракт в «моих заметках» (Селестия милосердная, да откуда вообще этот прибор знает, что должна быть такая запись), на моём Л.У.М.-е появилась метка. Следуя за ней, я спустилась к комнате с надписью «Командование» на двери. Слава Селестии, там ещё оставалось достаточно энергии, чтобы открыть дверь с электроприводом.

Внутри стало ясно, что Анклав вёл здесь активную деятельность. Планировал ли он уничтожение поверхности биологическим оружием или же просто игрался в игры, мне уже было, в общем-то, по барабану. Лучшая пони Анклава из тех, что я знала, только что лишилась своей метки; оставшиеся двое были редкостными ублюдками. Винд Виспер хоть и сохранила мне голову на плечах, но даже крылом не пошевелила, чтобы помочь Глори. Я осмотрела останки технологического оборудования в командном центре и обнаружила терминал для «авианавигации».

«Я должна продолжать двигаться вперёд. Должна быть сильной. Мне нельзя терять голову. Нельзя мириться со всеми теми мыслями, что бродят на задворках моего разума.»

Только сосредоточившись на попытках выкрутить своей магией винты на боковой панели терминала, я смогла отвлечься от всего этого. Я же глупая пони. Я вообще не должна думать. Мои размышления в первую очередь виноваты в том, что я оказалась в этом бардаке.

Мы не всегда замечаем то добро, которое совершаем.

«Да, это верно, Секаши, но подчас мы не ведаем и зло, которое творим. Зло, которое совершила я…»

— Блядь! — закричала я и с силой ударила головой о терминал. — Блядь! Блядь! Блядь! — кричала я снова и снова. — Прекрати думать! Прекрати! Прекрати!

Я почувствовала струйку крови, стекающую по моему лицу из раны на лбу, прямо под рогом. Обняв себя копытами, я медленно и прерывисто задышала.

«Луна милостивая, я что, схожу с ума? Это и есть тот момент, когда Пустошь ломает меня?»

Я не могла этого допустить. Не сейчас. Но я могла продолжать фокусировать свою магию, чтобы открутить оставшиеся винты на корпусе терминала. Вздохнув, я осмотрела всё вокруг своим янтарным зрением и заметила боковую дверь. Движимая скорее отчаянием, чем любопытством, я поднялась и посмотрела на имя над входом. «Полковник Капкейк». Взломав дверь, я ощутила знакомый запах тлена и разложения. Определённо, приведение в порядок кабинета давно умершего офицера не было в списке первоочерёдных задач Анклава. Сюда стащили мусор со всего оперативного центра, и мне приходилось осторожно перешагивать через сломанные полки, разодранную документацию и бесполезные теперь планшеты. В дальнем углу кабинета стоял стол, на котором покоились останки самого полковника Капкейка. Его белая когда-то униформа теперь приобрела грязно-серый оттенок, но медные пуговицы на ней, казалось, по-прежнему сияли.

По полу были хаотично разбросаны пожелтевшие фотографии, сброшенные со стены ударной волной жар-бомбы. Я левитировала к себе одну из них, рассматривая тучного коричневого пегаса с белыми гривой и хвостом и кьютимаркой в виде кекса. Рядом с ним позировал, непринуждённо улыбаясь, Биг Макинтош. На второй фотографии полковник, уже одетый в униформу, отдавал честь отряду пони. Мародёры, выстроившись в шеренгу, салютовали ему в ответ. Они выглядели такими воодушевлёнными. Такими рвущимися в бой. Третья фотография изображала невероятно костлявого, тощего, синего пони, держащего поднос с кексами. Полковник, облачённый в позолоченный шлем, улыбался в камеру, держа плакат, гласящий: «Десятикратный чемпион по поеданию кексов среди военнослужащих». Последняя фотография запечатлела полковника с пони цвета лайма и ниткой жемчуга на шее, которая нежно прижималась к нему. Эта картина была такой… странной. Такой… непохожей на то, о чём я думала, представляя жеребцов и кобылок вместе.

Мне как-то с трудом представлялся офицер — чемпион по поеданию кексов. То, что я знала о военных из школьной программы Стойла, всегда рисовало их в моём воображении как суровых героев, увешанных тоннами орденов и без устали рвущихся в бой. Аккуратно обойдя стол полковника, я обнаружила сейф и попыталась отпереть его при помощи ключа, найденного в офисе наверху. К моему облегчению он открылся, и к тому же не оказался забит тонной документов. Как я наделась найти ещё одну серебряную пулю; это здорово бы облегчило решение моей проблемы с Деусом! Но внутри была лишь пара шаров памяти, револьвер, кучка довоенных монет, коробка с патронами и два сложенных пополам листка бумаги. Револьвер был рассчитан на пули большего калибра, чем те, которыми я заряжала свои автоматические пистолеты.

Я раскрыла первую из записок, радуясь предоставившейся возможности покопаться в чужих секретах.

«Глубокоуважаемый Директор,

можешь взять свой запрос и засунуть его себе туда, откуда хвост растёт. Мне плевать, что за „инвестиции“ ты сделал в Мародёров, этот парень был настоящим патриотом и праведником, отдавшим всё ради своей страны. Его погребение состоится на Министерской аллее в Кантерлоте. Я буду присутствовать там лично, при оружии, и, клянусь, я отстрелю тебе башку нахрен, если ты посмеешь показаться на похоронах.