По выражению лица Священника можно было сказать, что эта сцена его здорово забавляла.

— Ах, эту цену мы платим за благодать Селестии.

— Вылечи меня. Прошу, вылечи, — взмолилась я.

— Я уже, когда ты вернулась… с концертом, — ответил он с легкой усмешкой. — Что же ты чувствуешь теперь, когда твоё тело преподало тебе урок о том, что излишнее количество алкоголя не есть хорошо?

— Что моё тело полный отстой, — простонала я, свернувшись калачиком и обхватив свой пульсирующий череп.

— Ну не скажи… — спокойно ответил он, и я открыла один глаз, чтобы взглянуть на единорога. «Он что, только что заигрывал со мной? Это разве не запрещено у духовенства?»

— Независимо от обстоятельств, я благодарен, что ты пощадила тех двоих. Твоё милосердие говорит о тебе больше, чем твой гнев.

— Священник. Я думаю, что кастрировала одного из них, — пробормотала я и села. Он взглянул на прилавок и попросил бутылку чистой воды. К моему огорчению, торгашка левитировала её без лишних вопросов об оплате. По её угрюмому виду можно было с уверенностью сказать, что мне не стоит даже надеяться на подобное обхождение.

— Ну что же, малое милосердие всё же лучше чем его отсутствие, — кашлянув, произнёс он, прежде чем подняться. — Предлагаю тебе немного освежиться на открытом воздухе. Прогуляться под дождём. Очистить свой разум.

— Как там твои пилигримы? — спросила я, глядя на него снизу вверх, стараясь не обращать внимания на стук в голове. Похоже, что эти телекинетические пули влияют на мою многострадальную черепушку не лучше, чем спиртное. Сейчас я не могла даже бутылку ко рту левитировать.

— Они скоро уйдут, — тихо и печально произнёс он. Думаю, он хотел с ними провести побольше времени.

— Прости, наверное, не так часто тебе приходится кого-нибудь провожать? — произнесла я, оторвав зад от матраса, взяв бутылку в копыта и немного отпив. Простая вода… без радиации… без пузырьков… конечно она поможет не умереть от обезвоживания, но где, я спрашиваю, вкус?

— Наоборот, очень даже часто, — загадочно ответил единорог, прежде чем покинуть здание.

— Гррх, еще один загадочный жеребец. Почему самцы не могут просто сказать, что их беспокоит? Зачем все эти та-ААААЙ-ны… — прохныкала я из-за очередного приступа головной боли. — Тупое похмелье. Тупой мозг.

— Десять крышек за воду, — неожиданно подала голос малышка за прилавком.

— Чего? Ты ведь ему воду выдала! — запротестовала я, указав копытом на дверь.

— Но выпила-то её ты. Десять крышечек! — завопила кобылка во всю силу своих легких.

«Эта мелкая барыжка когда-нибудь скупит Пустоши. И каждая крышечка на земле будет у нее в копытах. Это лишь вопрос времени.»

Не хочется это признавать, но от прогулки на свежем воздухе мне стало только лучше. Дождь был с привкусом железа. Вряд ли он шёл на пользу моему организму, но он помог моему воспалённому мозгу. «Запомни: музеи, академии и другие учебные заведения не идут на пользу таким пони, как ты, Блекджек.» Я рысью шла в направлении местной часовни, как вдруг застыла на месте, увидев надгробия.

Множество каменных надгробий, стоявших ровными рядами среди пожелтевшей травы. Я даже примерно не могла сказать, сколько их здесь. Тысячи? Десятки тысяч? Куда ни глянь, одни ряды могил, и из-за высокой травы я не могла точно сказать, где это кладбище заканчивалось. Было видно, что этим кладбищем не раз пользовались даже после войны. Мгновение поколебавшись, я медленно пошла через него. Имя. Раса. Дата рождения и смерти. Гравюра с изображением кьютимарки. Короткая эпитафия на каменном надгробии: «Любящий отец», «Заботливая мать», «Самый лучший сукин сын», «Верный друг».

Никогда раньше не видела ничего подобного вживую. Нет, я не о смерти. Скелетов в Пустоши я видела более чем достаточно. Но только когда у скелетов появились имена, мне стало не всё равно. Для меня эти мертвецы стали значимы.

В Стойле Девять Девять, когда ты умираешь, то практически исчезаешь без следа, как будто тебя и не было никогда. Смерть лишь раздражала жителей Стойла, потому что им приходилось заниматься размножением и обучать тех, кто заменит умерших. А трупы скидывались в машины для переработки отходов, вместе с остальным органическим мусором Стойла. Утилизировались. Перерабатывались. Смешивались с водорослями, грибами, дрожжами и подавались на стол пони-пекарями в виде чипсов и переработанной еды. Технически это не было каннибализмом; не было никаких остатков пони в твоей еде. И я не ела ногу Дакт Тейп. Так все и было: ты живешь в Девять Девять, а потом исчезаешь. «Просто не думай об этом.»

Я прошла так далеко, как могла, читая надписи на могилах. «Лучше бы я смотрела на небо, чем представляла себе давно ушедших пони,» думала я, идя по сырой жёлтой траве.

Местная часовня видела времена и получше. Невооруженным глазом было видно, что её не раз пытались разрушить, но кто-то каждый раз чинил строение. Даже побелкой прошёлся по доскам. Я почувствовала себя нежеланной гостьей, тихо войдя внутрь капеллы.

Моему взору предстали два ряда истрёпанных матрасов, лежащих на полу для прихожан часовни, и балкон у дальней стены. Большая часть окон была заколочена, но кто-то нашёл время и силы на реставрацию одного окна из цветных стёкол («витража», если не ошибаюсь), с изображением принцессы Селестии, поднимающей солнце (прямо как пегас на кьютимарке Священника). Развернувшись, я увидела над дверью ещё один витраж, на этот раз со спокойной и уверенной принцессой Луной. Что-то в нём успокаивало меня.

На стенах висели картины с изображениями шести кобыл. Министерских кобыл. Время их не пощадило, но кто-то неизвестный, видимо, своевременно их реставрировал. От одного взгляда на портрет Флаттершай мне захотелось обнять кого-нибудь. С Реинбоу Деш я бы не отказалась пригубить бутылочку-другую виски. Эпплджек напомнила мне о Матери. Пинки Пай выглядела… отрешённо. Рарити… она была настолько хороша, что казалось, будто эта пони не от мира сего.

А Твайлайт… взглянув на неё, я подумала о П-21.

Священник тихо говорил с тремя пилигримами. Эти трое выглядели ужасно. Истощённые, уставшие, а у той кобылки, что сейчас говорила с моим знакомым, была тряска и жёлтые глаза. Если Глори была права, то эта пони со дня на день станет рейдершей. И всё же она не попыталась отгрызть ногу Священнику, когда он аккуратно положил своё копыто ей на лоб.

Здесь было ещё несколько пони, сидевших на матрасах. Вот они были больше похожи на «местных». Серая кобыла, листавшая довоенный журнал о принцессах. Задумчивая малышка, разглядывающая витраж с Селестией. Огромная единорожка, с ног до головы обернутая в чёрное одеяние и читающая молитвы себе под нос, раскачиваясь при этом из стороны в сторону на своём матрасе.

Три кобылы-пилигримки отошли от Священника и собрались уходить. Все они плакали, но, что странно, это были слёзы радости.

— Вы можете вернуться, если хотите. Нет причины спешить, — сказал им мой знакомый единорог. Странно… он тоже плачет? Он ведь говорил, что встречал множество пилигримов. Наверное все они были важны для него.

— Нет, нам пора. Спасибо вам. Селестия оберегает, — сказала тихо дергавшаяся кобыла.

— А Луна защищает, — закончил её фразу Священник. Пилигримы начали медленно выходить на улицу.

— Знаешь, — сказала я жеребцу с улыбкой, — я почти уверенна в том, что видела прошлой ночью принцессу Луну. Метка на Л.У.М.-е и всё такое. Невероятно, да?

Он не улыбнулся в ответ.

— Нет, ты не могла видеть принцессу. Она уже давно не с нами, — заявил он решительно, посмотрев вверх, на витраж с Луной. Мда… а я надеялась, что он будет в восторге от этой новости.

— С тобой все хорошо? — спросила я тихо, как только трое пилигримов ушли.

— Нет, но это цена, которую мне приходится платить за свою добродетель. Иногда другим пони нужен тот, кто внимательно тебя выслушает и даст хороший совет. Я надеялся уговорить хоть одну из них задержаться в Капелле на несколько дней, но они пришли вместе и уйдут вместе.