Я достала браслет из коробочки и закрыла ящик, и вдруг почувствовала руки Хока на своей коже, на спине, где начинался материал. Его пальцы заскользили вверх под мое платье, прошлись по моим ребрам и остановились на груди. И он прижал меня к своему торсу.

— Хок, — прошептала я, когда моя голова опустилась ему на плечо, а его большой палец покружил по моему соску, я опять повторила:

— Ястреб.

— Держись за комод, детка, — пробормотал он мне на ухо.

— Что? — выдохнула я, когда он потянул вверх подол моего платья.

— Держись, — повторил он.

— Мы уже опаздываем, — напомнила я ему, и втянула воздух, как только он ущипнул мой другой сосок.

— Мы будем позже, — ответил Хок.

— Но…

— Стой, — повторил он, и его рука скользнула в мои трусики.

О Боже.

Он попал в золотую сердцевину.

О Боже.

Я развернула голову, прижавшись лбом к его шее.

— Сейчас все будет быстро, — прошептал он. — Но позже, я покажу тебе, что я думаю об этом платье.

— Хорошо, — согласилась я, но произнесла это со стоном, потому что обе его руки задвигались.

Я забралась в Camaro, поглядывая на свои туфли и поправляя браслет на запястье, потому что мне нравилось напоминать себе, что все эти вещи были от него.

— Хорошо, нам стоит придумать оправдание. Тебе необходимо было задержаться на работе, а мне нужно было по новой сделать макияж. Мы опаздываем уже намного, — сказала я в машине.

— Детка, нам не нужны оправдания. Любой, кто увидит тебя в этом платье и в этих туфлях, точно поймет почему мы опоздали.

Я почувствовала, как побледнела, на самом деле почувствовала, повернув к нему голову, произнесла:

— Это неправда.

— Хорошо, я немного поясню свои слова. Любой человек, который увидит тебе в этом платье и в этих туфлях, точно поймет почему мы опоздали. В том числе и твой отец.

— Эх! — пробурчала я, затем заткнула уши руками и начала петь:

— Ла-ла-ла.

Сквозь свое пение я услышала смех Хока.

Когда он перестал смеяться, я перестала петь и опустила руки.

Хок произнес:

— Сегодня раздался интересный звонок.

— Да? — подтолкнула я его к продолжению, поскольку он замолчал.

— Покупатели, — ответил он, и я повернулась, взглянув на него. — Они позвонили уже в четвертый раз за один месяц. Они хотят купить мой дом-склад и землю вокруг него, короче все, чем я владею там. Раньше они предлагали слишком мало, но сегодня их предложение привлекло мое внимание.

— И что? — прошептала я.

Прошло четыре месяца, когда мы вернулись с Хоком к «нам». Четыре совершенно прекрасных месяца. Сейчас было начало июля. Погода была хорошей. Дни длинными. Наша страсть (очевидно же) не охладела друг к другу. Но многое изменилось.

Теперь я привязалась к нему накрепко, я была полностью уверена, что никогда не смогу от него освободиться, да и не хочу. Я настолько глубоко была в «нас», что мне не хотелось всплывать на поверхность.

Но, даже утопая полностью в Хоке, я не потеряла себя.

Я жила своей жизнью, редактируя книги, встречалась со своими подругами, ходила по магазинам, мы вместе ужинали, ходили в кино, иногда сами по себе, иногда с друзьями, Хок стал частью всей этой жизни.

Хок работал, причем много. Но стоило ему оказаться со мной, и все его внимание фокусировалось только на мне. Мы вдвоем посмотрели несколько фильмов, часто выходили ужинать, в основном потому, что я не ела то, что предпочитал он (и не собиралась менять свои вкусы), хотя он мог заказать еду на вынос, любую какую ему нравится, и мне не пришлось бы готовить два блюда (хотя, при случае, я готовила, и причем даже много). Когда у него было время, он зависал у меня, или я зависала у него.

Несмотря на нашу разную деятельность в течение дня, мы все равно спали вместе каждую ночь. Иногда, когда он возвращался раньше, мы вместе шли в постель. А иногда сквозь сон я чувствовала его теплую руку у себя на пояснице в середине ночи. Иногда он звонил и просил приехать к нему домой, я приезжала. У меня был ключ от его дома, хотя у него не было ключа от моего (я так думала, хотя точно сказать не могу), но он был ему и не нужен.

Наши отношения не всегда были легкими. Не такими уж выдержанными, спокойными и сдержанными. Он был слишком властным, а я была слишком заумной. Мы подтрунивали друг над другом, иногда даже ругались. Но я вдруг поняла, что совершенно не могла переносить, чтобы Хок на меня злился, а еще я заметила, что Хок испытывал тоже самое по отношению ко мне. Обида проходила, испарялась сама собой, поэтому затаенной злости не было. Мы ругались так, что летели искры, но огонь, способный нанести нам ущерб, не полыхал. Мы старались, чтобы он не полыхал, поэтому тушили его совместными усилиями и двигались вперед.

И мне нравилось. Все было хорошо. Мне нравилось, что Хок присутствовал в моем личном пространстве, а ему нравилось, что я была рядом с ним. Мой лосьон и гель для душа с запахом душистого горошка стоял у него в ванной. И мой собственный твердый дезодорант находился в его аптечке. Он стоял на своем месте, рядом с его бритвой. Я купила милую рамку для фотографии Симоны и Софи, а также купила еще две рамки для других фоток. На одной был Хок и я, когда нас сфотографировала Трейси на день рождения Лео. Я смеялась, обнимая и прижимаясь к Хоку, моя голова была запрокинута назад, а мой нос был прижат к его подбородку. Хок обнимал меня за плечи, немного опустив голову, смотрел на меня и тоже смеялся. Это фото теперь висело на его холодильнике. Другая рамка-магнит висела у меня на холодильнике, эту фотографию сделала Эльвира. Мы шли через комнату слежения на его базе, моя рука была обернута вокруг его спины, он обнимал меня за плечи. Его голова была повернута в сторону, поскольку он внимательно слушал Хорхе. Я же смотрела на Эльвиру и смеялась над тем, что она сказала. Мне очень понравилось это фото, не знаю почему, может из-за того, что мы были настолько открыты и сфотографированы случайным образом, а главное то, что мы были вместе, держась за руки, шли вместе, Хока засняли в профиль, и он, однозначно, был красавчиком, я же выглядела настолько довольной. И, конечно же, я отлично уложила свои волосы.

Он не мог продать свой дом-склад. Мы же жили в нем. И у нас все было распланировано. Дом-склад был нашим, поскольку у нас были отношения.

И где еще мы можем поставить стол с аэрохоккеем (если учесть, что он его купил)?

— Ты думаешь продать своей дом? — спросила я.

— Да, их предложение слишком заманчивое, похоже, что они, на самом деле, хотят его заполучить, поэтому предложили больше. На самом деле, они предлагают гораздо больше, чем больше, и, детка, нужно быть полным дураком, чтобы отказаться от такого предложения.

— Но мне казалось, что ты любишь свой дом-склад. Мне казалось, что тебе необходимо пространство. Существует совсем не много мест, где можно иметь такое пространство, Кейб.

— В какой-то момент я понял, что больше не нуждаюсь в таком пространстве, Душистый горошек, ты не сможешь растить детей в таком месте, как мой дом-склад.

Я втянула столько воздуха, сколько смогла, сама себе удивляясь, что Хок не грохнулся в обморок из-за недостатка кислорода.

— Гвен? — окликнул он меня.

— Дети? — выдавила я.

Он молчал. А мне приходилось в этот момент бороться за каждый вдох, потому что видения темных волос, ямочек на щеках детей коммандос в миниатюрных брюках карго танцевали прямо перед моими глазами.

Наконец он пробормотал:

— Мать твою.

— Что? — переспросила я.

— Черт побери, детка, я видел тебя, и Хавьер сказал, что ты любишь детей.

— Я…

— Мне казалось, что ты их настолько любишь, что захочешь их иметь.

— Я…

— Бл*дь, Гвен.

— Что? — мой тембр голоса возрос, поскольку я сходила с ума, и кроме того, он не позволял мне и слова сказать.

Он направился в обочины, остановился, повернулся ко мне и его глаза, наконец, встретились с моими.