Большинство кобольдов просто ползают туда-сюда, но некоторые целенаправленно карабкаются по распоркам вверх, медленно и мучительно, пытаются образовать кольцо вокруг колонны и вдохнуть жизнь в окружающие ее галереи, заполнить пустоты в сердце — или в разуме — штольни. Сделать кристальную башню такой, какой она была в древности, скрытая подо льдом.

Зеленая пыль устилает все вокруг, даже озеро из слизи покрыто зеленой пеной. Может быть, пыль появилась как раз из слизи.

На какой-то безумный миг меня захлестывает паника. Моя паранойя, моя искалеченная войной психика — удел любого космодесантника — будто обрушивает на меня шквал из острых ножей, и в голове пульсирует одна-единственная мысль: антаги нас отравили. А может, командование подсыпало нам что-то в космолин, и какой-то неведомый новый враг (может статься, мы сами) проник в штольню и создал пятую колонну — в буквальном смысле слова! — грозную и разрушительную. И если эта злая сила приведет свой план в исполнение, то всему, за что мы боремся, настанет конец.

Глупости.

Я запутался во взаимоисключающих теориях, в противоречивой информации. Я падаю на колени, прикрываю глаза ладонью от слепящего света и всматриваюсь в высь пещеры, пытаясь вновь ощутить другую жизнь.

Жизнь, наполненную некогда величием и смыслом, но утраченную теперь.

— Т’кая древняя, — говорит Тил, опускаясь на колени рядом со мной. — Спутник упал на Марс и на к’ски распался, давно очень. Это один из осколков был. Алжирцы и форы тут руду доб’вали, но не знали нич’го пон’чалу. Потом форы Церковь н’шли, но хобо на волю вырвался, и сбежали они. А у старых кристаллов было времени и воды достаточно, чтобы слуги их форму обрели. Чтобы проб’дились.

— Кобольды, — киваю я.

— Форы из штольни ушли, а слуги все к’пали да искали.

— Отсюда красные и синие пометки на карте.

— Верно. Все залы старые были пылью усып’ны, и отец вдыхал ее. И со временем другой жизнью пр’никся и обо всем дог’дался.

— И рассказал тебе?

— В том нужды не б’ло. Он первое пок’ление был, вдыхал пыль з’леную, как и ост’льные, но жизнь древнего спутника лишь см’тно видел. А потом форы его жену первую в пустыню пр’гнали, и он в З’леный лагерь ушел — какие б ни были, а все лучше форов. А после я род’лась, и то, что он лишь слабо ощущал, в моих генах проросло… и окрепло.

Но молва шла, и пр’дателей во всех лагерях н’мало было. Вот п’чему форы в Зеленый лагерь явились и торговать меня х’тели. К тому времени их доктора сказали, если у просветленных мужчины и женщины ребенок родится, третьим поколением станет, вырастет и б’льшую историю з’кончит.

У де Грута т’ко сыновья были… и он сказ’вал, что вину свою з’гладить хочет, и меня торговал… Хотел разгадать штольню, р’ботать в ней, использовать ее… Думал, т’гда он власть над Землей и над иными с дальних звезд заполучит… Но штольня защищаться умеет…

Провода от заложенной сестрами взрывчатки опоясывают зал по периметру, обвиваются вокруг колонны, свисают с распорок и труб. Десятки зарядов отработанной материи, готовых сработать одновременно и спровоцировать чудовищный выплеск энергии. Зрелище обещает быть незабываемым.

Так вот что лежало в рюкзаках у сестер, когда они приехали сюда с пленными форами. А те, сами того не ведая, привели команду Койл прямо к цели.

Все подстроено.

— А капитан Койл? — спрашиваю я.

Джо и Диджей стоят чуть позади и слушают. Мое внимание приковано к Тил, но я не забываю об их присутствии.

— Форы их остановить х’тели. Т’гда ваши женщины стрелять стали и многих убили.

Сестры получили спецзадание, и мы не должны были знать об их миссии. Койл не собиралась оставлять нас в живых.

Тил идет вперед по каменным мосткам, которые образуют что-то вроде лабиринта над сверкающим озером слизи, где барахтаются полусформированные кобольды, а на дне — так помнится мне по моим грезам — растут красные и синие светящиеся цветы, служившие нам едой и путеводителем.

Древний спутник пытается возродиться.

Пытается вспомнить.

Провода от взрывчатки тянутся по мосткам к задней стороне колонны. Там тоже все заминировано. Стоит лишь нажать на кнопку — голова и плечи великана тут же обрушатся вниз и погребут под собой пещеру вместе со всеми шахтами.

Зачем разрушать это место, кладезь сырья и ресурсов?

— Зачем уничтожать знание? — спрашивает Джо.

Внезапно я понимаю: знание таит в себе угрозу, перевешивающую любые богатства.

— И что еще нелепее — зачем убивать нас?

Краем глаза я замечаю расплывчатую фигуру Диджея.

— Мы отведали крепкого чая, а это не входило в их планы, — говорит он.

— Кто-то не хочет, чтоб у вас знание б’ло, — подтверждает Тил.

— Кто именно? — недоумевает Джо.

Диджей идет по мосткам вперед, но Тил просит его вернуться и показывает на темный блестящий выступ в нижней части колонны. Не камень, но и не металл. Мы не видели этот материал раньше, зато наслышаны про него. Выступ усеян острыми шипами: серебристо-черные, полупрозрачные, густые, как трава, зловещие и прекрасные одновременно.

И эти шипы растут.

— Они п’стоять за себя умеют, — уверенно заявляет Тил, но по ее глазам я вижу: она понятия не имеет, что представляют из себя шипы, знает только, что они опасны.

Тил загораживает нам проход, но Диджей уже далеко впереди, рассматривает зловещие колючки.

— Черт возьми! Черт возьми! — кричит он. — Это надо видеть!

Несмотря на протесты Тил, мы с Джо осторожно пробираемся по мосткам, тщательно обходя все острые выступы. Шипы растут, с тихим перезвоном пронзают воздух и студенистую массу озера. Проткнутые ими кобольды тоже чернеют и затвердевают.

— Похоже на кремний, — замечает Джо.

Нам угрожает смертельная опасность, а он выглядит заинтригованным. Весьма странно. Может, зеленая пыль проникла и в его мысли. Может, крепкий чай действует на нас всех.

Мы становимся первым поколением.

И тут из-за уступа доносится чей-то слабый и тонкий голосок, точно маленькая девочка зовет на помощь.

Еще несколько шагов.

Перед нами капитан Даниэлла Койл. Очевидно, она устанавливала детонаторы и взрывчатку возле башни, но поскользнулась и упала прямиком на шипы. Или колючки сами до нее дотянулись…

Койл лежит на каменном полукружии возле колонны, ее рюкзак — рядом. Капитан безуспешно пытается ухватить его за лямки, не дать ему свалиться в клокочущую слизь. Тело Койл ниже пояса — гермоскаф, мышцы, кости, даже пистолет — почернело, стало твердым и блестящим. Кремниевая отрава поднимается вверх по ее туловищу, парализует единственную свободную руку, скрючивает тянущиеся к рюкзаку пальцы. Хотя голова и грудь Койл пока не онемели, дышит она с трудом. В глазах сестры застыл страх. Не похоже, что ей больно, но она едва шевелит губами.

— Помогите, — шепчет Койл, — освободите меня.

Рюкзак тоже постепенно темнеет. Одному богу известно, что случится, когда кремниевая чернота доберется до взрывчатки.

Диджей опускается на колени и хочет положить руку на плечо Койл, но шипы пробиваются сквозь ткань ее гермоскафа и угрожающе целятся в руку Диджея. Тогда он отдергивает ладонь и яростно качает головой. Матерь божья, да он плачет!

— Ничего не поделать, капитан, — говорит Диджей, тихо и благоговейно, словно читая молитву.

Так и есть. В эту минуту он — воин, молящийся за своего смертельно раненого товарища.

Никогда бы не подумал, что Диджей способен на такое, но он утешает и баюкает Койл, провожает ее за неведомую черту так, как мы с Джо никогда не смогли бы — глупо, нелепо, повинуясь какому-то дурацкому и вместе с тем божественному наитию.

— Это не в наших силах, — говорит Диджей, глядя ей в глаза.

Койл пристально всматривается в его лицо, словно новорожденный, разглядывающий таинственную фигуру отца. Это последнее человеческое лицо, которое ей суждено увидеть.

— Ты очень храбрая, капитан Койл. Прости, что не могу пойти с тобой. Не сейчас. Но скоро. Нам всем недолго осталось. Не борись, не надо, иди туда. Иди к ним. Передай им, что мы о них помним.