— Как сказал фадер, что ушло, то не вернешь. Теперь надо заново решить, кто друг, а кто враг. Иначе — конец. Будем все доод.
Как я понимаю, «доод» означает «мертвые».
— Слушайте все! — снова воодушевляется де Грут.
Похоже, он умышленно то сбрасывает, то набирает обороты. Старик держит связанные запястья перед собой, опускает голову и окидывает нас тяжелым взглядом исподлобья.
— Трубка — наша надежда, но только если починим ее. Если восстановим. Шлюха может помочь — рассказать что да как. Сэкономит нам время.
Пленники разом подаются вперед, словно забыв, что они в наручниках. Дай им волю — приступили бы к работе прямо сейчас. Бойцовый Петух начеку — подает нам знак, и мы преграждаем форам дорогу.
— Вы здесь не командуете, сэр, — доверительно сообщает полковник де Груту.
— Какого черта?! Это наша трубка! — вопит фор по имени Шон.
Раздаются крики одобрения, но де Грут взмахивает рукой точно заправский дирижер, и форы тут же стихают. Могу поспорить, Рейф только и ждет удобного момента, чтобы отколоть какой-нибудь номер. Мы с Теком, не сговариваясь, берем юношу в тиски, я справа, он слева. Не думаю, что у парня есть шансы против нас, хоть он и здоровенный. Но кто знает, может, гордость форов велит им умереть, сражаясь? В каждом человеке дремлет звериное начало. В армии ты быстро понимаешь это. Колонисты наверняка не исключение.
— Вы знаете нашу историю? Что значит для нас эта трубка? Кто мы, через что прошли? Как страдаем сейчас?
— Вы же сами хотели, чтобы земляне оставили вас в покое. А теперь недовольны? — спрашивает Бойцовый Петух.
— Мы живем в страхе, что солдаты все отберут, а она приводит вас прямиком сюда!
Де Грут тычет в сторону Тил узловатым пальцем. Девушка отвечает ему гневным взглядом. Форы связаны, она — нет. Немаловажный момент.
— Твою ж мать, Венн, куда мы попали? — спрашивает полковник. — Что это за место?
— Мы можем объяснить, — встревает де Грут.
Бойцовый Петух смотрит на старика, переводит глаза на меня.
— Что тебе удалось узнать?
— Не так много, как хотелось бы, сэр. Отец этой женщины посоветовал ей спрятаться здесь, в шахте, — она же штольня, она же трубка, — если в ее родном лагере начнутся проблемы. А они, судя по всему, начались.
Бойцовый Петух поворачивается к Тил.
— Что стряслось?
— Долго сказ’вать.
Девушка не отрывает глаз от форов и нервно сглатывает комок в горле. Бойцовый Петух переводит взгляд на меня.
— Венн, что за хрень тут творится?
— Они пережили много бед. Кое-как освоились тут, разбили лагеря — поселки, города, как ни назови, — но сомневаюсь, чтобы их население росло.
— Тяжкие времена, — подхватывает де Грут, — для форов особенно!
— Вы все присвоить х’тите! — срывается Тил. — Грабите, уб’ваете, кр’дете!
Беседа пошла явно не в то русло, но Бойцовый Петух помалкивает — вдруг проскочит что-нибудь важное? Вместе с тем полковник красноречиво поглядывает на меня — дает понять, что если разговор скатится до обычной перебранки, он живо прикроет лавочку.
Я не вмешиваюсь.
— В ее лагере нам рассказали, что шлюха разругалась с ними и убежала, и направляется теперь к нашей трубке.
Тил опускает глаза.
— Н’правда, — бормочет она.
— Ее фадер, он был инженером. Потом бросил трекбуров, ушел. Переметнулся в Зеленый лагерь, — объясняет Рейф.
— Сбился с пути, — сурово добавляет де Грут.
— Вы ж’ну его убили! — идет в наступление Тил.
— Жену из Зеленого лагеря он тоже потерял, — парирует старик. — Да у него постоянно умирают жены!
— Кто еще знает про это место? — вмешивается Бойцовый Петух.
— Только форы и З’леный лагерь, — дерзко отвечает Тил. — Форы всех алжирцев переуб’вали.
— Вовсе нет! — протестует де Грут.
Он хочет добавить что-то еще, но осекается, глядя на окружающие его смуглые лица. Кадык старика судорожно дергается. Де Грут с силой сжимает челюсти.
— Отец ник’му не сказ’вал, только мне. А потом Элли Пекуа моего н’реченного пр’своила.
Старая песня. Тил хочет выговориться, выплеснуть обиду.
— Без мужа я обуза!
— А вот форы ценят женщин, — фыркает де Грут.
— Только белых, — замечает Тил.
Видя, как сестры неприязненно косятся на поселенцев, Рейф толкает отца в бок. Старик оглядывается и чуть ослабляет напор, но сохраняет оскорбленный вид.
— Они были дураками, но мы — иное дело. Мы партнеры, — заключает он, яростно сопя.
Бойцовый Петух слушает этот разговор с серьезной и сочувствующей миной.
— Отец рассказал тебе, как ориентироваться в пещере? Где еда, ресурсы?
Тил кивает. Глаза сухие, слезы давно выплаканы.
— Ты не собиралась никого сюда приводить.
— Нет. Но не приди я на помощь, вы п’гибли бы, — говорит девушка, и ее глаза светятся как лампы в темноте.
Бойцовый Петух поворачивается к капитану Койл. Ее лицо не выражает никаких эмоций, кроме легкой тени недовольства. Полковник переводит взгляд на де Грута — как отреагирует он? Я вижу, как хмурится Рейф: знает, что отец не выдержит, не смолчит.
— Мы живем тут! — восклицает старик. — Кормим своих людей. Скитаемся, строим дома, бежим от сражений, и все равно теряем людей и землю! Из-за вас! Ваша война разрушила наш легер! — он яростно буравит нас взглядом. — Мы ждали годами, пока вода спадет. И мы вернемся, отстроим трубку, будем растить урожай, добывать металлы.
— И сульфиды, — чуть слышно шепчу я полковнику. — Они засыпали в шахты оксифор.
Бойцовый Петух хмурится — биология для него темный лес. Я перехожу к более важному:
— Внизу достаточно воды, чтобы запустить старый генератор. Кроме того, тут есть принтер и «чернила» — металлические и керамические порошки. Лекарства, еда.
— Сколько? — спрашивает Бойцовый Петух.
— Трудно сказать, сэр. Много. Форы почти закончили работы, когда хобо… когда началось наводнение.
— Штольня. Трубка. Хобо, — Бойцовый Петух старается постичь значение новых слов.
— А почему вы не хотите выкачивать отсюда воду и продавать ее? — спрашивает Тек.
— Кому нужна вода? — фыркает Рейф. — Ее и так хватает.
— Из воды мы получаем зуурстоф — кислород — и водород. Но не хватает стикстоф — азота, и мало метаал, а тут его в избытке — добывай, плавь! Эта трубка для нас все — хаус, кос, еда — жизнь! А что теперь? Она стала нутелоос! Бесполезная!
Де Трут не притворяется — он действительно в отчаянии. Глаза старика наполняются слезами. Все вокруг притихают, форы явно смущены. Рейф заламывает руки, пластиковые шнуры впиваются ему в запястья. Действительно тяжелые времена.
— Я этого не х’тела, — оправдывается Тил.
— Ты привела их прямо сюда! — Рейф удерживается от крика, но в его голосе слышится глубокое возмущение.
— Вы сделали то же самое, — напоминает ему Койл.
— Не по своей воле.
Бойцовый Петух чувствует витающее в воздухе напряжение. Остальные тоже. Острее всех его ощущает Тил — мы единственные, кто стоит между ней и местью де Грута. Эти гномы-рудокопы ждут не дождутся, когда мы свалим из их шахты, и они смогут возобновить работы.
— Хватит искать крайних, — обрывает спор Бойцовый Петух. — Есть дела поважнее. Сколько форов отказалось ехать с вами?
— Трекбуров, — поправляет его Рейф. — Много.
— Братья пошли туда, где раньше был дом, — выдавливает де Грут сквозь стиснутые зубы.
Все форы никак не могли поместиться в один автобус.
— Разве им под силу дойти до лагеря пешком? — спрашивает Койл.
— Они умрут, — отвечает старик. — Когда надежды не остается, мы трогаемся в путь. Делаем трек[20], как наши предки. Голландцы притесняли их — они ушли из Кейптауна. Отправились в Большое Карру и Малое Карру.
— Копи царя Соломона, — говорю я.
— Именно, — горько подтверждает Рейф. — Мы сейчас в самом сердце Офира[21]. Но мы не опасны. Отпустите нас!