24 июня

Когнитивно-бихевиоральная терапия (КБТ) и медикаментозное лечение приведут Лон к некоей стабильной реальности. Это обойдется в несколько тысяч фунтов – вместо тюрьмы и юридических расходов в сорок тысяч фунтов только за этот год. Кто способен понять такого рода логику – или ее отсутствие? Вероятно, если они потратят эту сумму сейчас, то смогут оставить Лон в стране на неопределенно долгий срок.

У Лон при себе паспорт, как положено; срок его действия истекает в марте 2009 года. Ей придется отправиться в Лондон, чтобы продлить его, но я не понимаю, как это осуществить. Она не может выехать, поскольку находится под стражей, и ей не продлят паспорт, поскольку она не в здравом уме. Погодите-ка! Если она не в здравом уме, значит, она НЕ ДОЛЖНА отправляться в тюрьму. Если же она в здравом уме, она может отправиться в тюрьму – но может ли она также продлить срок своего паспорта?

После трех лет, проведенных в Соединенном Королевстве (Лон уже пробыла здесь четыре года), можно подавать заявление на натурализацию, однако есть одна ловушка: нужно быть в здравом уме. Я не верю, что психиатры учитывают это, отказываясь лечить Лон.

Поначалу я думал, что для Лон все кончено. Теперь полагаю, что это, возможно, ее лучший шанс остаться в Соединенном Королевстве. Не вижу, каким образом Министерство внутренних дел может выслать ее обратно в Таиланд и констатировать «отсутствие оснований для жалости», если мы сумеем доказать степень тяжести ее психического заболевания.

9 июля

Только что получил письмо из королевского офиса о том, что они не станут препятствовать предоставлению помощи в связи с ситуацией Лон. Я все же надеюсь, что она выберется из этого бедлама.

На днях рассчитываю встретиться с представителем Независимой адвокатской службы по рассмотрению жалоб (Independent Complaints Advocacy Services – ICAS), чтобы подать официальную жалобу на психиатрическую службу Сток-он-Трента.

Если их признают виновными в халатности, они должны будут сделать как минимум одно из трех:

1. Принести официальные извинения.

2. Продемонстрировать усердие, чтобы показать, что система изменилась к лучшему.

3. Объяснить, что пошло не так.

Это вся дальнейшая документация в случае Лон.

Судья запросил отчеты не позднее чем через шесть недель – это было 29 мая. На подготовку отчетов отводится не более пятидесяти дней, прежде чем их предъявят суду. Следующее слушание и рассмотрение дела назначено на 4 августа. Это мой день рождения, так что я не забуду.

Встречусь с представителем ICAS в среду, чтобы начать составлять жалобу. С нетерпением ожидаю беседы.

11 июля

Вдруг ни с того ни с сего раздался звонок из «Иглстоун Вью», новой больницы Лон. Я смог поговорить с ней – она принимает лекарства.

Персонал показался мне очень позитивным и готовым помочь. Они хотят создать для нее систему дружеской поддержки, а ведущий социальный работник говорит, что любой, с кем захочет поговорить Лон, сможет общаться с ней напрямую.

Лон по-прежнему производит впечатление параноика – и не без основания. Но голос у нее теплый и спокойный. Она, как обычно, хочет, чтобы я забрал ее отсюда, но на время готова удовлетвориться тем, что я привезу принадлежности для вязания. Надеюсь и молюсь, чтобы я мог звонить ей каждый день и она не теряла терпения. Но логика улетучивается, когда я слышу ее голос. Я сказал ей, что люблю ее. Она рассмеялась и ответила: «Я люблю своего отца». Теперь у Лон много друзей – если бы только она об этом знала…

Энди не хотел и не мог забрать Лон. Лон знает, что раньше я всегда забирал ее из больницы. Может быть, она искренне тянется ко мне; со временем увидим.

Доктор С. попросил подготовить второе заключение о состоянии Лон: врач должен был приехать из Нортгемптона, где она находится сейчас. Похоже, его мнение подтвердилось.

13 июля

Вечером звонил Энди, проверял, известно ли мне что-нибудь, а потом сказал: ему звонила какая-то медсестра и сообщила, что он может поговорить с Лон. Первое, что она сказала: «Энди, приезжай и забери меня отсюда».

22 июля

В каждой небылице, которую сочиняет Лон, есть доля истины, вот как я на это смотрю. Мы должны просто представлять себя на ее месте; в больнице вместе с ней находятся странные люди, очень странные, по сравнению с которыми Лон кажется в некоторой степени нормальной.

Лон спрашивала о Дэйве или Йохане, будучи в тюрьме; она прорабатывала свои варианты – и беспокоилась, не понимая, есть ли они у нее вообще. Энди ясно дал понять, что не примет ее обратно.

В больнице сказали, что я не смогу посещать Лон, пока она не будет стабильна. Спрашивали о ситуации с Министерством внутренних дел; психиатрическая служба Сток-он-Трента контактирует с больницей.

Лон спросила меня: «Где я теперь буду, Кен?» Я ответил, что мой план – позитивно думать о ее будущем. Лон очень хочет получить свободу, но еще больше она хочет одного: вернуть свою малышку и иметь возможность качать ее на колене.

16 августа 2008 года.

Развод состоялся

Энди говорит, что мы с ним еще можем быть друзьями. Кто может быть ему другом? Он снова уезжает в Испанию.

Прошло четыре года с тех пор, как Лон вышла замуж за Энди и переехала в Англию, мечтая о будущем и о своей семье – особенно это касалось сестер. Она верила, что после адской жизни, оскорблений и насилия со стороны родственников, мужчин в ее окружении, мужчин вообще и ее собственного пренебрежения собой она сделала большой шаг к осуществлению своей мечты. Четыре года назад она, наконец, получила британскую визу, пропуск в свое будущее на Западе. Она была на пути к новой жизни, далекой от прозябания в нищете, которую она познала в Таиланде.

Как это ни трагично, ее мечты превратились в непрекращающийся кошмар, от которого она, возможно, только сейчас стала пробуждаться. Крайне неудачный брак с Энди, эмоционально неуравновешенным британцем, который каждый вечер наливался пивом до бровей. Он всю жизнь жил «на пособие», не мог удержаться ни на одной работе и не имел ни заинтересованности, ни каких-либо реальных обязательств по обеспечению Лон. Это было только начало. Когда он привез свою миниатюрную и красивую жену-тайку в Соединенное Королевство, где мог хвастаться ею (ни одна британка, пребывающая в здравом уме, не обратила бы на него внимания), она была уязвима и всецело находилась в его власти, которой он мог злоупотреблять. Он часто говорил ей, что если она не будет слушаться, то он откажет ей в содержании (что в конце концов и сделал) и вернет ее в Таиланд.

«Как все меняется». Лон, апрель 2008 года, 28 лет.

Лон, лето 1999 года, 19 лет.

Когда Энди бросил Лон и она забеременела от бангладешца, она оказалась совершенно одна, без средств, в чужой стране, отчаянно нуждаясь в помощи. Перестав принимать психотропные средства в период беременности, чтобы не подвергать опасности ребенка, да и после родов, она обнаружила, что ни один врач не хочет прописать ей лекарства. Все отрицают ее болезнь, несмотря на галлюцинации, бред, голоса, которые ее мучают, и симптомы острого самоуничижения. Отказ в необходимых ей психотропных средствах со стороны британской психиатрической системы позволил ее симптомам шизофрении (гнев, паранойя, бессмысленное повторение слов, мания преследования и др.) выйти из-под контроля, мешая нормальной жизни. Это было особенно трагично для молодой женщины, которая всегда отличалась разумностью и трудолюбием. Хроническая депрессия завладела ее жизнью. Лон стала клинически депрессивной хронической шизофреничкой, представлявшей опасность для самой себя и других. Она больше не контролировала свои мысли и действия. Лон потеряла разум и утратила возможность осуществить свои мечты. Казалось, ее жизнь разбита навсегда. Ребенка забрали и передали на удочерение. Прошло целых пятнадцать месяцев после родов, и только тогда ее стали лечить медикаментами, в которых она нуждалась для возвращения к нормальной жизни.