Кажется, тучи над ней сгущаются. Я говорю ей, что, когда она могла хоть что-то предпринять, чтобы помочь себе, она этого не делала. Вместо этого она писала письма друзьям из прошлого, что отняло у нас не одну неделю. Но в тот момент это создало эффект катарсиса. Теперь правительство забирает ее ребенка. Это то, что чиновники всегда хотели сделать – отобрать ребенка и депортировать ее из Англии.
Доктор Т. не может провести обследование Лон. Доктор Ш. попробует обследовать ее 15 ноября, к дате последнего судебного заседания по удочерению. Они рассчитывают, что она будет сотрудничать, чтобы помочь им забрать у нее ребенка. И какой же помощи они могут от нее ожидать?
Временами Лон убеждена, что ей в голову имплантировали чип, отслеживаемый со спутника. Я пытаюсь отвлечь ее от этой мысли. А потом, когда мы вечером едем в машине, Лон касается моего лица, чтобы проверить, действительно ли я по-прежнему Кен. Иногда она принимает меня за Юргена, своего бывшего бойфренда-немца. Я спрашиваю ее: «Как меня зовут?» Она кажется рассеянной, словно мысли ее в тумане.
8 марта 2008 года
Гнев Лон подспудно накапливается на протяжении многих недель, а медсестры не будет до 27 марта.
Лон угрожала моей соседке, 70-летней женщине, а потом набросилась на ее сыновей. Она долго орала на них по-тайски, прежде чем перешла к атаке. Вызвали полицию. Полицейские вошли в мой дом и поднялись по лестнице на площадку перед дверью спальни Лон. Лон держала в руке нож; она была во власти инстинкта выживания. «Я видел, как она надвигалась на полицейских сначала на площадке, а потом погналась за ними вниз по лестнице, через холл и во двор. Все это время в лицо ей брызгали слезоточивым газом», – вот какие показания я дал в полицейском участке. Они будут использованы в суде, чтобы оправдать действия полиции против Лон. Они спросили, в какой руке она держала нож, когда нанесла режущий удар полицейскому. Я сказал, что видел только град ударов дубинками, сыпавшийся на ее руки и туловище. Из-за поступков Лон я не могу привезти ее обратно домой, как бы мне ни хотелось ее защитить.
Теперь она снова взята под стражу, и в понедельник ее повезут в суд. Не думаю, что на этот раз речь пойдет о Харплендсе. Ее действия квалифицированы как преступные, это не было административным правонарушением. У суда может сложиться впечатление, что Лон представляет угрозу для общества. Я долго говорил Лон: «Я не оказываю тебе никакой услуги, будучи твоим опекуном».
Может быть, я прав, полагая, что «Лон комфортно в ее нынешней реальности и ей следует снова вернуться к нулю» – все начать заново.
Трое суток Лон продержали под стражей, прежде чем препроводить ее в суд – это необычная практика. На следующий день я узнал, что она напала на своих адвокатов. Относительно ее психического заболевания мнения психиатров по-прежнему разнятся – в этом нет ничего нового.
Три недели назад я звонил в полицию, пытаясь добиться ареста Лон по менее серьезному обвинению, чтобы ей оказали хоть какую-то психологическую помощь. Безуспешно. Мы знали: нечто подобное непременно случится, если она срочно не получит лечения.
Королевская прокурорская служба заключила Лон под стражу. Ее держат в Фостон-Холле, закрытой женской тюрьме в Фостоне, графство Дерби, где ее будут обследовать психиатры. Она может получить какую-то помощь, только если не ввяжется в неприятности и попадет в тюрьму.
Решение Министерства внутренних дел продлить срок действия ее визы зависело не только от местного члена парламента. Оно, должно быть, было принято в силу вмешательства властей Сток-он-Трента или какого-то временнóго сбоя в работе. Полагаю, ее единственным шансом остаться здесь будет психическое заболевание. Хотя я могу ошибаться, но других возможностей не вижу. Думаю, власти будут стремиться признать ее виновной по иным причинам.
Мне сегодня нужно встретиться с поверенным, чтобы добиться судебного предписания, запрещающего Лон вернуться в мой дом. Это единственное место, где Лон чувствует себя в безопасности в Англии, пусть даже ненадолго. Но я должен сделать это ради моей соседки.
Возможно, я больше никогда не увижу Лон, разве что в суде; я не могу подавать Лон противоречивые сигналы, поскольку это ее запутывает. Как бы мне ни хотелось повидаться с ней, я должен позволить ей быть одной.
17 марта
Первый зал суда в Коронном суде – гораздо более серьезная инстанция, чем магистратский суд. Среди всех подсудимых, получивших приговор в Коронном суде, семьдесят четыре процента осужденных отправляются в тюрьму.
Были разговоры о назначении какой-то даты в апреле, потом о возможном заключительном слушании в мае. Теперь у Лон новые адвокаты, барристер и новый независимый психиатр.
Я советовал им не привлекать докторов Т. или К.; возможно, доктор С. будет более склонен к сотрудничеству. В прошлом он совещался с прежним шведским психиатром Лон, и они пришли к единому мнению по поводу ее диагноза – шизофрения. Юристы Лон об этом не знали, им было лишь известно, что у нее проблемы с психическим здоровьем.
Я должен снабдить их сведениями о ее жизни и всех событиях, начиная с ее приезда в Соединенное Королевство. Адвокатам хотелось бы взглянуть на историю болезни Лон, однако акт о защите информации означает, что Лон должна вначале дать на это согласие, а Лон не желает сотрудничать.
Когда Лон в декабре получала лечение, я еще раз доверился соцобеспечению – и снова не увидел никакой заинтересованности в оказании помощи. Я подал официальную жалобу на преднамеренную преступную халатность. Они подвели Лон, и ей был причинен вред.
Я узнал, что Фиона Мактаггарт, член парламента и министр внутренних дел, очень озабочена вопросом женских прав. Она поддерживает жесткие меры против проституции и выступает за обеспечение безопасным жильем женщин, намеренных уйти из этого ремесла. Другие парламентарии-женщины тоже сознают, что тюрьмы используются как отстойники для людей, имеющих проблемы с психическим здоровьем. Они прилагают усилия, чтобы изменить условия, которые создают эту ужасную реальность.
Исход предстоящего суда над Лон определит, останется она в тюремной системе или ей будет обеспечена палата и лечение в психиатрической клинике. У нее есть только та одежда, которая была на ней в момент ареста – ни куртки, ни обуви.
В интересах Лон просить суд о снисхождении. В прошлый раз это сработало; может быть, получится и теперь.
28 мая
Это слушание было назначено по иску и для управления делом[10]. Лон отказалась ехать в суд в среду и сегодня. Это неважно, судья повел себя блестяще. Он спросил адвокатов, не хотят ли они заявить об отрицании вины по распоряжению. Защита подробно рассказала об очевидном состоянии Лон, отметив, что доктор С. не смог провести с ней достаточно времени в силу ее возбужденности и агрессивности. Он рекомендует положить ее в больницу – и как можно скорее. Судья дал защите шесть недель на ознакомление с полной медицинской историей. 11 июля перейдем к следующему этапу.
Я разговаривал с судебным поверенным Лон (хотя мне и не полагалось этого делать). Он отлично справляется со своей работой. Не знаю, как буду давать показания, если меня пригласят в следующий раз. Я пришел в суд с чувством гнева и горечи, потому что Лон не лечат, а выходил оттуда с облегчением, словно с моих плеч упал тяжкий груз. Я готов был расцеловать судью, но воздержался: он старше меня! Обвинение не возражало, поскольку знало о проблемах Лон.
Моя вера в систему правосудия была восстановлена; я жалел, что нет подходящего способа убедить в этом Лон. Впрочем, главное, чтобы система действовала в пользу Лон – пусть она даже в это не верит.
17 июня
Дело Лон снова отложено до 4 августа, потому что ее консультант не смог провести полное обследование; как обычно, Лон проявила в отношении него агрессию. Он все же сумел представить предварительное заключение – «она страдает одной из форм шизофрении», которое судья примет. Судья требует еще одного заключения от другого консультанта, но его нельзя будет получить раньше августа, этим и вызвана отсрочка. Это хорошая новость для Лон – доказательство того, что она страдает шизофренией. Оно должно снять с нее обвинения и избавить от тюрьмы; вместо этого ее поместят в психиатрическую больницу, где она сможет, наконец, получить соответствующее лечение.
