— Да, — кивнул я, — теперь я вспомнил.

Вчера вечером я обнажил её лицо прямо перед тем, как закрепить её же собственную вуаль, вставленную ей в рот. В своё оправдание могу сказать, что вчера вечером в общей спальне третьего этажа было очень темно, крошечные лампы висели далеко в стороне и сзади, но теперь, после тщательного осмотра, я видел, что это действительно была та самая женщина.

— Вы заткнули мне рот, — сказала женщина. — Вы навязали мне свою волю. Я не могла ни говорить, ни кричать. Вы просто не позволили мне этого.

Я кивнул.

— И Вы связали меня! — прошептала она.

— Конечно, — сказал я.

Я сделал это её же чулками. Она смотрела на меня со страхом в глазах. Возможно, прежде её ещё никто и никогда не связывал. Теперь видя перед собой всю её красоту, а не сомневался, что она создана для верёвок, стали и кожи.

— Как тебе удалось освободиться? — поинтересовался я.

Признаться, мне было любопытно услышать то, что она ответит.

— Нет, — покачала она головой. — Самой мне не удалось этого сделать. Я была абсолютно беспомощна. Я не могла даже начать освобождать себя. Меня развязал кузнец, спавший неподалёку, и обнаруживший меня, когда проснулся.

— Понятно, — кивнул я.

— Вы знали, конечно же, что я не смогу освободиться самостоятельно! — внезапно, сказала она, с оттенком укоризны в голосе.

— Конечно, — признал я.

— Скажите, а рабынь тоже так связывают? — задрожав спросила девушка.

— Иногда, — ответил я.

— Вы порезали мою одежду, лишив её всех крючков и завязок, — сказала она. — Но всё же не стали раздевать меня. Вы оставили одежду лежащий на мне так, что она могла защитить мою скромность. Вы даже прикрыли мою голову и лицо моим капюшоном, что я не оказалась там с открытым лицом. Спасибо вам за это.

Я молча кивнул.

— Конечно, — добавила женщина, — капюшон при этом, мало чем отличался от рабского капюшона.

— Верно, — признал я.

— В итоге, если я не двигалась, то я не могла видеть того, что происходит вокруг меня, — заметила она, — а если бы я только пошевелилась, то я бы сама обнажила своё лицо.

— Выбор был за вами, — сказал я.

— К тому же, стоило мне дёрнуться, — продолжила она, — а оказалась бы голой.

— И снова, — кивнул я, — это было бы вашим выбором.

— Это потому, что я — свободная женщина? — уточнила она.

— Конечно, — согласился я.

— Будь я рабыней, то мне кажется, что у меня не было бы такого выбора, — предположила моя собеседница.

— Скорее всего, не было бы, — согласился я. — Рабыня обычно просто остается в том виде, в каком её оставил мужчина, например, в твоём случае, по-видимому, голой и связанной.

— А что Вы сделали с моим кинжалом, после того, как разоружали меня и оставили меня там полностью беспомощной? — спросила она.

— Я его сломал и выбросил, — ответил я.

Девушка понимающе кивнула.

— Ты возражаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — покачала она головой.

— Он скорее мог стать причиной твоей смерти, чем защитил бы тебя, — пояснил я.

— Теперь-то я это понимаю, — призналась девушка. — Ужасной глупостью было носить его с собой.

— Точно, — усмехнулся я.

— Впрочем, и помимо этого, — добавила она, — мне не следовало держать при себе такую вещь. Это было неестественно и неправильно для меня иметь его.

— Возможно, впредь Ты избежишь подобной ошибки, — предположил я.

— Даже не сомневайтесь, — заверила меня женщина.

Женщина должна защищаться не сталью, а таким оружием как её беспомощность, уязвимость и её способность доставить ни с чем несравнимое удовольствие.

Я встал на ноги и, обернувшись, заглянул в тарновый ангар.

Птица заканчивала с куском мяса, который ещё недавно висел на веревке. Дежурный стоял рядом и держал в руке поводья.

— Я оставил тебя полностью прикрытой твоей одеждой, — заметил я, снова возвращая внимание к женщине, — хотя, конечно, их пришлось бы сшить заново и вернуть на место все завязки, но их, по крайней мере, можно было бы запахнуть и придерживать на себе. Как же тогда получилось, что Ты одета столь странным образом?

— Мне показалось, что это подходит мне, — сказала она, — что я должна носить это или нечто подобное, или возможно меньшее, даже ничего вообще.

Я промолчал, и женщина в ужасном смущении опустила глаза. Похоже, она крайне неловко чувствовала себя, будучи выставленной на всеобщее обозрение. Но с другой стороны, она сама сделала это.

Коже девушки была чрезвычайно светлой. Понятно, что основной причиной этого была её генетическая принадлежность к белой расе, но также несомненно и то, что немалую роль в такой белизне сыграла необходимость ношения плотных, жёстких, тяжёлых одежд сокрытия, столь обычных среди большинства зажиточных гореанских женщин. Думаю, контраст между прежними одеждами сокрытия и её сегодняшним «одеянием», больше подходящим для порабощённой девки, должен быть особенно и шокирующе драматичным для неё, знавшей о своём прошлом и настоящем статусе. Могу себе представить, какой богатый спектр новых эмоций она должна была сейчас испытывать, стоя на коленях на влажных камнях и чувствуя вольный воздух на своём теле.

Я снова бросил взгляд на тарна. Огромная птица как раз закончила с едой и уделила внимание корыту с водой. Практически полностью обглоданная кость с обрывком верёвки, покрытая множеством царапин и борозд, валялась в стороне среди соломы. Птица погружала клюв в высокую узкую ёмкость, набирала в него воду, после чего запрокидывала голову и, встряхивая ей проталкивала воду в горло.

— Ага, — воскликнул я, внезапно хлопая себя по лбу, словно ко мне наконец пришло понимание происходящего, — значит, Вы — свободная женщина, стоите передо мной на коленях, как будто могли бы быть рабыней. Как грубо! Как невоспитанно с моей стороны! Мне очень жаль. Простите мне, Леди.

И я поспешил поднять девушку на ноги.

— Нет, — испуганно вскрикнула она, снова опускаясь на колени.

Я отстранился и словно озадаченно уставился на неё.

— Именно так мне и надлежит стоять, — пролепетала женщина, — на коленях, перед таким мужчиной, как Вы.

— Не понял, — сказал я.

— Вы разоружили меня, — поспешила объяснить она. — Вы заткнули мне рот. Вы сделали меня беспомощной, связав так, как связывают рабынь. Вы закрыли мою голову капюшоном, сделав так, что я не могла ничего видеть, не рискуя обнажить своё лицо. Вы сделали мою одежду такой, что она превратилась в полосы ткани и лоскуты, и я не посмела бы пошевелиться, не оказавшись нагой в общественном месте, а кроме того, любой из находившихся в спальне мужчин, мог бы поднять их и использовать меня для своего удовольствия.

— Ну, я нашёл ваши действия неприятными для себя, — как бы смущённо объяснил я ей.

— Я надеюсь, что в будущем, — прошептала она, — я смогу быть более приятной для вас.

— Тарн готов, — объявил дежурный, выводя крутящую головой и сверкающую глазами птицу из ангара.

Женщина при виде этого гиганта испуганно сжалась в комочек.

— Прощай, свободная женщина, — бросил я отворачиваясь от неё.

— Нет, — вскрикнула она. — Пожалуйста!

— Веди его к тарновым воротам, — скомандовал я дежурному. — Мне пора вылетать.

— Пожалуйста! — снова крикнула свободная женщина.

Дежурный, сжимая в кулаке поводья, повел птицу от ангара к воротам. Я последовал за ним. Вскоре мы были уже у рампы, ведущей к посадочной платформе.

С высоты платформы я мог видеть местность, расстилающуюся на пасанги вокруг. Я чувствовал, как возбуждён тарн, впрочем, надо признать, сам я был взволнован не меньше. Птица нетерпелива распахнула крылья. Платформа слегка вздрогнула, но выдержала, ведь её конструкция была рассчитана и не на такие нагрузки. Дежурный развязал верёвочную лестницу, ведущую к седлу.

Полагаю, что девушке пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы последовать по рампе на посадочную платформу за мной и этим крылатым монстром.

Стоило мне обернуться и посмотреть на неё, как она мгновенно опустилась на колени, разведя их в стороны. Именно так, как она стояла передо мной ранее во дворе, когда я предположил, что она была рабыней.