— Ты, Клодия, кажется, была предательницей своего города.

— Да, Господин, — простонала та.

— И Вы обе новообращённые рабыни, — сказал матрос.

— Да, Господин! — послышались голоса из-за борта.

— Таким образом, — продолжил он, — вы и войдете в Порт-Кос как рабыни и как шлюхи.

— Господин? — не поняла его Публия.

— Движения ваших бёдер, ваши изгибы и взгляды, не должны оставлять сомнений относительно правильности наложения на вас неволи, — пояснил надсмотрщик.

— Господин! — вскрикнула в протесте Публия.

— Пожалуйста, нет, Господин! — вторила ей Клодия.

— В основном ваши движения должны быть медленными и чувственными, но при этом ужасно значимыми и сексуальными, — не обращая внимания на доносившиеся из-за борта плачи, продолжил мужчина свой инструктаж. — Иногда можете чередовать их с резкими, как будто удивлёнными, спазматическими движениями. Полагаю, что вы уже понимаете, о чём я говорю. Если возникнут трудности, моя плеть вам поможет их преодолеть.

Публия запрокинула голову и заплакала.

— Публия, начинай, — приказал он.

Парень проконтролировал, как рабыня исполняет возвратно-поступательные движения низом живота, а затем поперечные движения бёдрами, и проинструктировал её чередовать эти движения в различных вариантах, а заодно комбинировать с периодическими короткими рывками.

— Теперь, — сказал он, — займись плавными переходами от одного типа движений к другому.

Мои руки рефлекторно вцепились в планширь. Рабыни были необыкновенно соблазнительны.

— Теперь, — продолжал меж тем надсмотрщик, — медленные, вращательные движения бёдрами. Ещё медленнее! Уже лучше.

Кажется, многим из пришедших сегодня на причалы, возможно, придётся гнать своих девушек домой бегом, если они вообще смогут дотерпеть до дома. Лично я уже был на пределе.

— Неплохо получается, девочки, — похвалил надсмотрщик. — И не забывайте про красоту своих грудей, и изгибов, а также взглядов и улыбок.

Публия вскрикнула от стыда.

Мы были уже всего в ста ярдах от пирсов. Двое матросов из носовой швартовной команды уже стояли на палубе бака вплотную к борту, держа наготове выброски.

— Относительно вас рабыни, было решено, что вы будете проданы с аукциона, — сообщил женщинам надсмотрщик. — Однако, поскольку ранее решили, что вы обе должны принадлежать косианцам, то персонал проследит, чтобы на торгах были только граждане Коса. После того, как кто-то из них купит вас, он, конечно, сможет делать с вами всё, что он захочет. А теперь внимание, мы подходим к причалу. Сейчас я укажу вам на косианцев, которых хватает в толпе. Их легко распознать по одежде и характерным аксессуарам. Вот в первую очередь им-то вам и нужно будет адресовать свои взгляды и свои движения. Особенно им. Будьте соблазнительны. Пробудите интерес в самих себе. Мы хотим, чтобы они торговались за вас до хрипа, до кровавого пота!

Амилиан уже поднял руку, приветствуя толпу. Ответом ему был радостный рёв с причалов.

— Ого, смотрите! — крикнул мужчина, стоявший у самой кромки пирса, указывая на рабынь пальцем.

— Да! — крикнул другой.

— Чувственные шлюхи! — засмеялся третий.

Клодия вскрикнула от унижения, но двигаться не прекратила.

Многие из собравшихся на причале приветливо махали нам руками, я, как и многие других стоявшие на баке у правого борта, махал в ответ. Это было похоже на бунт музыки и цвета.

— Вон, — сказал надсмотрщик, указывая плетью, когда мы подошли почти вплотную к причалу. — Это мужчина с Коса! Продемонстрируйте ему себя! Вы — рабыни! Сделайте это! А вон ещё один!

— Я не такая женщина! — внезапно выкрикнула Клодия, и тут же запрокинула голову и завопила, что было сил.

Плеть, словно молния, метнулась к ней и словно огонь, обожгла её тело. Она вначале отчаянно задергалась, а потом беспомощно обвисла на цепях, трясясь от рыданий, хотя была ударена всего-то один раз.

— Я — такая девушка! — страстно закричала Публия, заметив, что надсмотрщик повернуться в её сторону. — Я именно такая девушка!

— Эй, если она хочет быть упорной или застенчивой, — крикнула какая-то весёлая рабыня с пирса, — стегните её ещё разок! Всыпьте ей, Господин! Накажите её! Накажите её построже!

Рабыня, сама находящаяся под строжайшей дисциплиной, зачастую хотела бы, чтобы и другие почувствовали на себе такую же власть, с точностью и совершенством, какое это было наложено на них. Похоже, она была глубоко обеспокоена тем, чтобы Клодии хоть что-то сошло бы с рук, не больше, чем ей самой. Она что, не такая же рабыня? Так что, как это ни странно, но зачастую рабыня сама более чем рьяно интересуется тем, чтобы рабовладельцы были строги со своими невольницами.

Надсмотрщик меж тем вернул своё внимание к Клодии.

— Я тоже такая женщина! — дико выкрикнула та и принялась извиваться в на цепях.

Понятно, что она не жаждала получить ещё один удар этого ужасного дисциплинарного инструмента. Но всё же, как я уже давно был уверен, вопрос был намного более глубоким чем простая боязнь боли, что и стало ясно мгновением спустя. Кстати, следует заметить, что та сбруя, что в данный момент была надета на рабыне, мало что прикрывает. В общем-то, это вполне ожидаемо, учитывая её назначение. С другой стороны последствием этой открытости, становится то, что она предоставляет телу невольницы слабую защиту от рабской плети. Клодия задёргалась в ремнях и цепях, и повернулась ко мне лицом. Наши глаза встретились.

— Да! — крикнула она. — Да! Я — такая женщина!

— Да, так оно и есть, — заверил её я.

— Да! — заплакала Клодия. — Да!

В этот момент я понял, что её мелкий бунт был не более, чем глупым кусочком её былой гордости. Возможно, она и устроила этот глупый шум только потому, что здесь был я, тот, кто знал её, когда она ещё была простой свободной женщиной. Хотелось бы надеяться, что это не так. Однако в любом случае, из-за её ли собственной гордости, из-за её ли беспокойства, что здесь был я, знавший её когда-то свободной женщиной, из-за незнакомцев ли в толпе или другой рабыни висевшей рядом, или чего бы то ни было ещё, каким печально неуместным и абсурдным казался этот бунт в её новой реальности! Но затем, вдруг, я увидел в её глазах, полусмех-полукрик, который подсказал мне, что она всего лишь сама хотела почувствовать на себе это подтверждение плети, подтверждение несгибаемой воли мужчин, которым она должна теперь повиноваться, поскольку действительно была теперь рабыней. Похоже, она наконец-то поняла, кем она была на самом деле — рабыней! До неё наконец-то дошло, что было самой глубокой и самой замечательной частью её существа. И теперь она наслаждалась этим! И любила это! Ей всего лишь требовалось ясное понимание того, что теперь она должна сдаться этому, что теперь она действительно была рабыней. И теперь она ликовала, вися в ремнях и цепях у форштевня галеры.

— Вон! — сказал надсмотрщик, смотанной плетью указывая на человека.

— Я хорошенькая, Господин? — крикнула тому Клодия, раскачиваясь в цепях. — Вы предложите на меня свою цену?

— Лучше предложите за меня! — попыталась перекричать её Публия. — Я нуждаюсь в ошейнике и мужчине!

— Вон ещё один, — подсказал матрос.

— Может быть, это Вы станете тем, кому я буду принадлежать? — позвала того Клодия.

Выброски вылетели с бака. Их мгновенно подхватили швартовщики на причале и в вытянув с их помощью швартовы, набросили их огоны на кнехты. Галера была пришвартована в считанные ины.

Приветственные взмахи рук, радостные крики, кто-то на причале уже переговаривался в экипажем, сыпались вопросы и солёные шутки. Бой барабанив и гудение труб с палубы «Таис» звучали над толпой. Вот на причал упала первая сходня. Остальные корабли флотилии, едва ли менее великолепные, чем сам «Таис», занимали свои места у причалов.

— Что это за рабыни? — заинтересованно спросил мужчина, протиснувшийся сквозь толпу запрудившую причал поближе к борту, судя по одежде — косианец. — Они — обычные рабыни?