— Если ты, парень, наплел нам, то тебя ждет взбучка.
— А если нет, то капитан может намять бока вам.
Гренадер вскоре вернулся в сопровождении рослого драгуна в туркменской шапке, которого Полен узнал не сразу. К счастью, это был кавалерист Шантелув; он подтвердил личность слуги, и Полен вновь обрел хозяина.
Бригада д’Эрбини расположилась в одном из строений фермы, и капитан, лежа на чистой соломе, отдыхал. Когда Полен сбросил на пол свой мешок, капитан по привычке осыпал его бранью:
— Ты где шлялся, прохвост?
— Я не знал, где искать вас, господин капитан, и был вынужден бежать из Красного вместе с другими…
— Шантелув!
— Да, господин капитан?
— Дай чечевицы этому придурку.
В бригаде, сократившейся по численности до эскадрона, те немногие драгуны, что сохранили лошадей, чистили их скребницей. Полен отъедался, а капитан с открытыми глазами лежал, вытянувшись, на соломе.
Спустя некоторое время послышалась барабанная дробь, и д’Эрбини поднялся на ноги. По двору, залитому лунным светом, от одного строения фермы к другому бегали штабные офицеры и поднимали гвардейцев по тревоге. Полковник, закутанный в плащ, осветил фонарем лицо д’Эрбини и передал ему приказ выступать к Студянке для укрепления второго корпуса Удино.
— На рассвете?
— Немедля.
— Посреди ночи?
— Вы будете сопровождать крупный груз.
Приказы не обсуждаются, а выполняются. Помня об этом, д’Эрбини принялся подгонять драгун. Наконец, они собрались перед домом, где выстроились запряженные фургоны. Снова начало подмораживать. В ожидании отправки застыл батальон тиральеров. Изредка раздавался звук падения, когда какой-нибудь скверно одетый пехотинец, одеревенев от мороза, мешком валился в снег. Полен, дрожа от холода, возмущался:
— Не успел я после стольких мучительных дней и ужасных ночей найти вас, господин капитан, как снова приходится расставаться!
Взяв слугу за руку, капитан пошел с ним от фургона к фургону, надеясь найти для него место, но желающих взять лишнего человека не оказалось. Как раз в это время из дома вышли служащие военной администрации и направились к крытым экипажам. Среди участников ночной экспедиции был Себастьян. Когда он проходил мимо одной из освещенных повозок, капитан заметил его, окликнул и обо всем договорился. На сей раз Полену досталось сидячее место. Стиснутый с обеих сторон писарями, он уснул еще до того, как прозвучала команда «Трогай!» Во сне он что-то невнятно бормотал и рассмешил попутчиков, когда важным тоном распорядился: «Кучер, гони в Руан!»
Став на время плотниками, солдаты маршала Удино разбирали избы Студянки и перетаскивали бревна на берег реки, где драгуны д’Эрбини мастерили из них два плота. Четыре сотни тиральеров готовились занять позиции на другом берегу, где в перелеске уже мелькали русские в круглых шапках с желтым крестом. Необходимо было организовать охрану саперов, занимавшихся строительством мостов. Конники входили в воду, их сносило течением, но они плыли к противоположному берегу, пиками отталкивая острые льдины, которые наносили лошадям чувствительные удары. На середине реки, где глубина едва не превышала рост лошади, кое-кто из всадников не удержался в седле и скрылся под водой. Лишь две трети всадников добрались до противоположного берега, и мокрые лошади, увязая копытами в илистом дне, стали выбираться на сушу.
После того как инженерный офицер принес веревки, плоты были закончены и спущены на воду. На них погрузились тиральеры Удино. Они сели на бревна, ибо устоять на ногах во время переправы было трудно. Д’Эрбини с тремя драгунами забрался на первый плот. Так, группами, с риском перевернуться при столкновении с льдиной, они собирались переправляться через реку.
Плоты отчалили от берега и, чтобы справиться с течением, солдаты начали грести прикладами ружей, и все же плот постепенно сносило течением. Д’Эрбини и тиральеры едва успевали штыками отталкивать стремительно наплывающие на плот льдины. Одна из них, внезапно изменив направление, скрылась под плотом, затем встряхнула его и закрутила, как волчок. Люди падали на живот и, чтобы удержаться, хватались за веревки, не обращая внимания на волны, перекатывавшиеся через плот. Когда берег оказался совсем рядом, с плота бросили пеньковый конец, который подхватили переправившиеся раньше конники и помогли тиральерам и драгунам д’Эрбини выбраться на сушу. Чуть ниже по течению к берегу пристал второй плот. Обошлось без потерь, и плоты с промокшими гребцами отправились в обратный путь за следующей группой солдат.
Оглядываясь, капитан недоуменно спросил:
— Разве смогут экипажи и пушки пройти по этому болоту?
— Придется удлинять мосты, — ответил унтер-офицер.
— У нас не хватит бревен.
— А лес? Нарубим молодняка и выстелим им топкие участки, чтоб не вязли колеса.
Раздались выстрелы. Пули взметнули фонтанчики грязи у самых ног д’Эрбини. Капитан поднял голову и заметил двух русских стрелков, которые прятались в роще. Придя в ярость, он выругался, оттолкнул улана, который помогал выбираться на берег, вскочил на его лошадь и, не вдевая ног в стремена из-за обмоток на сапогах, помчался к роще. У русских не было времени перезарядить ружья, и они бросились наутек. Капитан догнал одного из них, схватил единственной рукой за кожаный ремень и, как тюк, поволок за собой к берегу. Запыхавшийся, но довольный исходом вылазки, он отпустил плененного им русского, который с перепуганным видом шлепнулся в грязь.
— Эта свинья знает такие вещи, которые его величество выслушает с превеликим удовольствием!
Как раз в это время к левому берегу, заполненному людьми, подъезжал император. Рядом с ним гарцевал маршал Удино, герцог Режио, человек грубый и тщеславный, но вместе с тем храбрый вояка, который раз тридцать был ранен и заштопан хирургами. Д’Эрбини увидел пушки прибывшею из Литвы пополнения, которые для прикрытия Студянки занимали позиции на холме.
Среди офицеров капитан узнал высокого сухощавого генерала Эбле с костлявым лицом и седыми, развевающимися из-под треуголки волосами, которого знал как превосходного артиллериста по осаде Альмейды. Сейчас генерал командовал понтонерами, которые везли в обозе походные кузнечные горны, уголь, ящики с инструментом и заготовленными в Смоленске гвоздями. К сожалению, из-за нехватки лошадей ему пришлось сжечь лодки, без которых нельзя было навести понтонный мост.
Подул сильный ветер. Находясь на правом берегу реки, капитан злился, что ему досталась роль пассивного зрителя: человек по натуре активный, он хотел поспеть одновременно повсюду, чтобы внести свой вклад в общее дело.
Со стороны болот на высотках появились русские и принялись разбивать лагерь и разжигать костры. На противоположном берегу команда понтонеров вместе с присоединившимися к ним саперами и польскими солдатами, сбивали гвоздями сваи моста. Д’Эрбини слышал удары ручной бабы и звон пил. Студянка все больше напоминала огромный склад лесоматериалов. Понтонеры Эбле приступили к установке первой опоры моста; она погружалась в илистое дно под нетерпеливым взглядом Наполеона, с плеч которого сильный злой ветер так и норовил содрать меховой плащ.
Неугомонный капитан решил перебраться на ту сторону, чтобы передать штабным офицерам своего пленника. Переправа прошла в таких же опасных условиях и лишь с тремя драгунами в качестве гребцов. Ветер дул против течения, образуя водовороты; плот раскачивало, льдины без конца таранили его, веревки скрипели от напряжения. Под ударами льдин плот не раз опасно кренился, грозя перевернуться, и пленник воспользовался представившимся ему шансом: пока капитан боролся с напиравшими льдинами, а гребцы старались удержать плот на плаву, он подкатился к краю плота и скользнул в черную воду. Д’Эрбини попытался было удержать его единственной рукой, но не смог. Гребцы закричали:
— Бросьте его, а то он и вас утащит!
— Мерзавец!
— Держитесь, господин капитан!
