— Там от голода погибло больше, чем от холода, — говорил он между двумя проглоченными устрицами. — Рядом с его величеством нам удалось выжить, но у большинства солдат, кроме лошадей, есть было нечего.

— Какой ужас! — промолвила одна из девушек, которой на все это было глубоко наплевать.

— Думаю, что были даже случаи людоедства.

— Не может быть!

— Лично я не видел, но такие слухи ходили.

— Вы только что сказали, что они ели лошадей…

— Лошадей стало не хватать. Они умирали от жажды.

— Разве нельзя было напоить их талым снегом?

— Вечерами мы их не всегда распрягали. Нужна была вода, но где взять ее среди ночи? Как найти замерзшую речку? И даже найди мы ее, надо было чем-то пробить лед, набрать воду и принести, не сбившись с пути.

В такой обстановке прошел ужин. Себастьян приукрашал, или наоборот сгущал краски в зависимости от собственного вдохновения и любопытства своих гостей. Не торопясь, они отведали приготовленного на вертеле осетра, кольца огурцов, фаршированных мозгами, и филе куропатки; за бокалом вина вспоминали пожар в Москве, холод, голод, эпидемии, казаков и канонады.

Когда Себастьян на кабриолете развозил девушек по домам, его кучер опрокинул на каменный дорожный столб пешехода в помятой одежде. Из любопытства он мельком взглянул на незнакомца и, вздрогнув, велел остановиться. Прежде чем попрощаться и выйти из экипажа, Себастьян сказал актрисам:

— Мой кучер отвезет вас. Приходите завтра утром в Карнавале, на улице Сент-Катрин, спросите заместителя директора Рока. Ваш вопрос будет решен положительно.

Он шагнул вперед, не обращая внимания на грязь улицы, по которой текли переполняющие канаву нечистоты, и склонился над пострадавшим.

— Господин Рок?

— Неужели это вы, Полен?

— Увы, он самый.

— Почему увы? Умер капитан д’Эрбини? У вас нет работы? Коли так, то в память о нашем прошлом я беру вас на службу.

— Нет, нет, капитан жив, но лучше бы он остался в русских снегах.

— Объяснитесь…

— Мы живем здесь рядом.

— Вы пугаете меня загадками!

Неподалеку от рынка Невинных они свернули в переулок, поднялись на четвертый этаж дома, которому не давали обвалиться лишь толстые, как стволы деревьев, подпорки. На крутой лестнице стоял едкий запах мочи и мыла.

Полен тяжело дышал и волочил ногу. Подойдя к двери без замка, он толчком руки отворил ее и пропустил Себастьяна в выложенную плиткой темную комнату с низким потолком и окном, выходящим во внутренний дворик. Себастьян заметил смутный силуэт сидящего в кресле человека. Когда слуга зажег свечи, он увидел понурого д’Эрбини, разом постаревшею, с седыми волосами, обрамлявшими морщинистое лицо, на котором чужеродной нашлепкой торчал искусственный кожаный нос. Капитан смотрел прямо перед собой неподвижными глазами молочного цвета, одетого в халат, к лацкану которого был приколот крест, а на лице выделялся. О его боевом прошлом теперь говорил лишь орден, приколотый к лацкану потертого халата, да пустой правый рукав заправленный за пояс.

— Господин капитан! — нарочито громко произнес Полен. — У меня для вас сюрприз!

— Он что, не слышит? — спросил Себастьян, чувствуя комок в горле.

— Слышит, но ничего не видит. Мне кажется, что его мысли все еще там.

— Я не глухой, несчастный идиот! — неожиданно сказал капитан, вставая с кресла.

Держа в руке стек, как слепые держат тросточку, он сделал три шага, наткнулся на стол и смачно выругался.

— Я Себастьян Рок, капитан.

— Знаю! Слышал, как вы разговаривали. Знайте же, что этот олух Полен врет, как сивый мерин. Я вовсе не остался там, нет, но я вне себя оттого, что ни на что не гожусь. Вот так! Маршал Бессьер, как я знаю, недавно был убит ядром, Дюрок тоже. Я мечтал о такой смерти. Но, увы! Видно, я ее не заслужил… Когда мы вошли в Пруссию… Пруссия! Я видел ее глазами этой бестолочи Полена. С ее красивыми светло-серыми либо розовыми домами и белыми занавесками на окнах, с коричневыми балками фахверковых стен. Пруссия! Еще до того, как присоединиться к русским, эти мерзавцы смотрели на нас как те тупые обезьяны, которых показывают на бульварах. Они отказывали нам в крове и даже в тарелке супа, бросались снегом и камнями, грабили нас!

— Нам удалось добраться до этой страны благодаря господину Виалату.

— Актера из труппы мадам Авроры? — спросил Себастьян, почувствовав, как сильно забилось его сердце.

— Того самого. В Вильно он добыл нам теплую одежду, провернув одно дельце…

— Слишком долго рассказывать! — перебил слугу капитан.

— А другие артисты, что с ними? — стал настаивать Себастьян.

— Мы видели только этого, — ответил капитан, — и представьте себе, этот дурачок умер в Кенигсберге. И знаете как? Никогда не догадаетесь, можно лопнуть от смеха! От заворота кишок, обожравшись пирожными в кондитерской!

— Мы уже не могли переваривать слишком калорийную пищу, — печально заметил Полен. — Тех, кто унес ноги из России, но умер от несварения желудка, было немало.

— Подумать только, пирожные! — воскликнул капитан.

Нетрудно догадаться, что Себастьян думал об Орнелле. Он был уверен, что однажды встретит ее на углу улицы или случайно увидит на сцене. И хотя в его памяти сохранился ее четкий образ, голос постепенно стал забываться. В воспоминаниях первым всегда стирается голос.

Себастьян посчитал бесполезным продолжать расспросы и предложил помощь деньгами.

— Не нуждаемся, — процедил сквозь зубы капитан.

— Но тогда почему вы живете в этой крысиной норе?

— Потому что я превратился в крысу, мой молодой друг! — капитан натянуто засмеялся.

Себастьян подумал: «В России мы повстречались, не будучи до того знакомыми. Обстоятельства были сильнее нас, и мы плыли по течению, как льдины по Березине; приходилось рассчитывать лишь на удачу и эгоизм..» Он оставил Полену свой адрес и пообещал зайти. Слуга провел его на лестницу.

— Не стесняйтесь, Полен, если я могу быть полезен…

— Ему ничего не надо.

— У него нет близких родственников?

— Его близкий родственник — я, господин Рок.

— А замок д’Эрбини?

— Господин отказывается возвращаться в Нормандию.

— Там ему было бы лучше, чем в этой зловонной дыре.

— Он считает, что звуки без запаха и цвета невыносимы для него.

— А что будет с его поместьем?

— Господин завещал его мне.

— И вы сами будете им заниматься?

— О нет, господин Рок, случись беда, я, разумеется, продам его.

— Тогда вспомните обо мне, Полен. Эрбини — это ведь и моя родина. Но я говорю это, чтобы ободрить вас; будем надеяться, что ничего плохого не случится.

— Не знаю, какие еще испытания он должен вынести? Я уже столько раз не давал ему выброситься из окна…

Не зная, что ответить, Себастьян ушел. На следующей неделе, добавляя более живые стихи Мольера к трагедии Расина, он получил записку от Полена, из которой узнал, что капитан д’Эрбини все-таки покончил с собой, выбросившись из окна. В его руке был зажат золотой крестик. Себастьян Рок, заместитель директора издательства, сделал пометку на полях рукописи: «Предупредить Полена, что я покупаю земли и замок».

Шел снег. Многие мои друзья, не сговариваясь между собой, подсказали мне это название. Это лейтмотив известной поэмы Виктора Гюго «Искупление», которая в книге «Возмездие» воскрешает в памяти отступление из России. Вот его начало: