В ожидании Мишки я слонялся по коридору, разглядывая плакаты. «Родина-мать зовет!», «Что ты сделал для фронта?», «Все силы — на разгром врага!»

Тот дяденька на плакате, который спрашивал, что я сделал для фронта, тыкал прямо в меня большущим пальцем и вы­ражал своим взглядом сомнение, что я на что-нибудь способен. Я подмигнул ему дружески. Не сомневайся, мол. Кое-что и я сделал. И еще сделаю.

И тут вышел Мишка. Он кусал губы, и лицо его было в красных пятнах. Все было понятно без слов. Я пошел за ним по коридору, на ходу придумывая слова утешения.

На улице Мишка сказал:

— Заметили, дьяволы, что подчистил. Сразу дали от ворот поворот.

— Через лупу смотрели?

— Какая там лупа! У них глаза почище рентгеновских лучей.

Он приостановился.

— А может, Леш, не заметили? Специальностью-то моей они поинтересовались. Токарь, говорю. «Ну и точи, говорят, снаряды. Будешь нужен — позовем».

— Конечно, не заметили! Подделочка у нас — будь здоров и не кашляй. Идеальная.

— Придется через военкомат действовать, — задумчиво ска­зал Мишка, — может, в военкомате не так строго. Только ты со мной не ходи. С тобой попасть впросак недолго.

Андрейке стукнуло шестнадцать. В этот день он перешагнул какую-то невидимую грань, отделяющую нас, подростков, от взрослых. Теперь он мог спокойно смотреть все фильмы, на которые мы, дети до шестнадцати лет, не допускались. Он мог отращивать усы, мог влюбляться и ходить с любой девушкой в кино даже на последние сеансы.

Мы с Воронком долго ломали головы: что бы ему подарить в такой необыкновенный день рождения? Подарок, разумеется, тоже должен быть необыкновенным. Мы купили Андрейке при­бор для бритья. Купили станочек для лезвий, кисточку и все необходимые чашечки и стаканчики. Мы достали на толкучке десяток заграничных лезвий. Горделивый матадор на обложке упирался одной рукой в бок, а в другой держал шпагу, готовясь пронзить разъяренного быка. Этим, видимо, подчеркивалось, что лезвия ничуть не тупее матадорской шпаги.

Но этого нам показалось мало. Мы переглянулись с Ворон­ком и прочли в глазах мысли друг друга. Сашка сказал:

— Что мы, одними сухарями не обойдемся, что ли?

— Действительно, — сказал я, — на день рождения все вре­мя было принято дарить шоколад. Никто же не виноват, что война поломала этот обычай. А мы вот подарим, несмотря на войну!

Мы достали плитку «Золотого ярлыка» и проверили, не по­ломалась ли она. Плитка была целехонькой. Словно только-только вручил мне ее Виктор...

Сашка перевязал наши подарки шелковой ленточкой, вы­прошенной у кого-то из девчонок. Получилось очень красиво. Мы накрыли подарки газетой и завалились на свои койки.

Андрейка вошел в комнату, на ходу вытирая лицо поло­тенцем. Наши безмятежные позы подействовали на него, как на быка красная тряпка матадора.

— Красавцы! — язвительно сказал Андрейка. — Нет, чтобы хоть в этот день самим позаботиться о чае!

— Именинник не должен ругаться, — рассудительно сказал Воронок, — именинник должен беречь свою нервную систему...

Андрейка огрел его полотенцем. Воронок и не пошевель­нулся.

— Чай под газетой, Андрюша, — сладким голосом сказал я.

— То-то же, — сразу размякнув, проговорил Андрейка. Мы с Воронком одновременно повернули шеи на девяносто градусов. Андрейка не спеша расправил складки на брюках, заглянул в зеркальце, ожидая, наверное, хоть сегодня увидеть на своих щеках мужественную щетину.

— Симпатичный юноша, — девчачьим голосом пропищал Сашка, — разрешите с вами познакомиться?

Именинник запустил в него своей подушкой и подошел на­конец к столу. Он поднял газетный лист и ахнул. Мы соско­чили с коек и принялись исполнять какой-то дикий танец. Анд­рейка сграбастал нас своими сильными ручищами и завертел, как на карусели. Он отпустил нас лишь тогда, когда мы оба взмолились о пощаде.

Мы уселись втроем за праздничный стол и налили в круж­ки кипятку без заварки.

— Сегодня пойдем к тетке, — благодушно сказал Андрей­ка, — надо забрать у нее мои метрики. Паспорт без них не вы­дадут. Так что заварочкой разживемся.

Он разделил шоколад на три части, и мы начади грызть его так, словно это была наша повседневная пища. Мы чувство­вали себя, как боги. Мы прихлебывали шоколад кипяточком и рассуждали о всякой всячине.

— Знаешь, Зойка Голубева на тебя заглядывается, — как взрослый взрослому, сообщил я Андрейке.

— Шутишь? — вспыхнув, спросил Андрейка.

— Совершенно серьезно, — сказал я, — она с тебя глаз не сводит, когда ты проходишь мимо.

— Враки, — сказал Воронок и поперхнулся кипятком, — Зойка на него и не смотрит.

— Может, она на тебя смотрит? — полюбопытствовал я. Во­прос мой был для Сашки как укол шпаги.

— Ни на кого она не смотрит. Не такая это девушка, что­бы пялить глаза, как твоя Раечка Любимова, — уколом на укол ответил Воронок.

— Один — один, — подытожил Андрейка, — боевая ничья.

На этот раз мы шли к тетке без аккордеона. Сашка сказал, что Лука Демьяныч и Андрейкина тетка — хорошие фрукты и без музыки. Что он предпочитает играть кому угодно, только не им.

— А от обеда ведь не откажешься? — спросил я.

— Кто же в военное время отказывается от обеда? — уди­вился Сашка моему наивному вопросу. — Дают — бери, бьют — беги.

Но напрасно мы рассчитывали на именинный обед: тетка опаздывала на работу. Она сунула Андрейке ключи и наказала:

— Будешь уходить — положишь их под половичок в кори­доре. А метрики твои — в верхнем сундуке. Придет Лука Демьяныч — дашь ему котлеты покушать. А сами ешьте кашу. Она с маслом. Да Луке Демьянычу оставьте.

За опоздания на работу в то время наказывали строго. Тет­ка вылетела из квартиры, как пушечный снаряд.

Каша была пшенная. После шоколада она показалась нам не очень вкусной. Мы ели ее без вдохновения. Луке Демьянычу осталось больше половины.

Андрейка выбрал из связки ключик поменьше и открыл ма­ленький сундучок. В нем лежали облигации и какие-то потре­панные справки. Своих метрик Андрейка там не обнаружил. Тогда он снял первый сундучок, побренчав связкой, нашел клю­чик побольше и вставил его во второй сундучок. Крышка рас­пахнулась с мелодичным звоном. Содержимое сундучка было прикрыто пергаментной бумагой, в которую до войны продав­щицы заворачивали сливочное масло.

Андрейка отогнул бумагу и... шлепнулся на стул. Мы от­ложили алюминиевые ложки и подошли к товарищу.

— Что с тобой? — заботливо спросил Сашка. — Может, ка­ши объелся?

Калугин молча ткнул пальцем в сундучок. Мы с Воронком перевели туда глаза и... раскрыли рты.

Сундучок был полон денег. Сторублевые ассигнации ле­жали пятью рядами. Андрейка вынул толстую пачку из пер­вого ряда. Под ней была другая толстая пачка. Вынул вторую, а там — третья...

Мы впервые видели Андрейку без кровинки в лице. Он швы­рял на пол пачку за пачкой, и все казалось, что им не будет конца.

— И впрямь — богатая невеста. — растерянно пробормотал Сашка, — да на эти деньги целый самолет можно построить...

— Самолет? — переспросил Андрейка и вдруг приказал Во­ронку: — А ну, достань из-под кровати чемодан!

Воронок мигом выполнил поручение и вместе с Андрейкой начал укладывать пачки в чемодан.

Я растерянно топтался на одном месте. Что они делают? Уж не собираются ли ограбить бедную тетушку?

— Только бы Лука не нагрянул, — заговорщически шептал Сашка.

— Вы с ума сошли! — сказал я. — Что вы делаете?

— Отстань, ребенок! — отмахнулся Сашка. — Лучше бы по­мог работать.

Помог «работать»! Да мы за эту «работу» просидим в тюрь­ме до седых волос... Вон какой жадный блеск появился в гла­зах Воронка. Никогда не думал, что деньги могут так преобра­зить человека. А у Андрейкп руки трясутся. Совсем как у на­стоящего грабителя.

— Перестаньте! — умолял я. — Сейчас придет Лука Демьяныч. И куда вы денете такую кучу денег? Вас же сразу пой­мают...