Едва она вышла, лекарка плотно завесила решётку, а затем склонилась над Эши.
— А теперь слушай меня внимательно, детка, и повторяй за мной.
Другим, молодым и сильным голосом, Евфания заговорила нараспев на странном, чужом языке. Глаза её вдруг засветились, и сгорбленные плечи расправились. С трудом повторяя незнакомые слова, Эши чувствовала, как боль и жар покидают её тело, делая его невесомо лёгким и сильным. Странный ток пробежал по её жилам.
Лекарка замолчала. Расширенными глазами Эши смотрела на свою наставницу.
— Что это?
— Это магия, детка, — слабо улыбнулась старуха.
— Ты… знаешь магию?
— О нет, всего лишь несколько заклинаний. Эши молча обняла старуху и прижалась к ней.
— Твоя болезнь вызвана не физической болью, — ласково заговорила лекарка, — а значит, мои мази и отвары бесполезны… Яумею лечить тело. Лечить душу гораздо сложнее. Я испугалась за тебя, девочка. Я даже забыла о том, что, прибегая к магии, подвергаешь опасности и себя, и того, кого лечишь.
Эши только теснее прижалась к лекарке.
— Я всегда хотела иметь дочь, — мягко сказала Евфания, — а Небо послало мне трёх сыновей. Обещай, — внезапно потребовала лекарка и посмотрела ей прямо в глаза, — что ты никому не расскажешь о том, что здесь произошло. Даже Кассии. Никто не должен знать, что я сотворила заклинание.
— Клянусь.
Старуха снова слабо улыбнулась.
— Почему тебя так напугал разговор о драконах, детка?
— Я… Драконы погубили мою семью. Евфания тяжело вздохнула.
— А теперь вставай и приготовь питьё, как я тебя учила. Тебе нужны силы. Да и мне тоже.
Время шло, и Эши выучилась многому.
Старая лекарка только качала головой, видя с какой лёгкостью девушка запоминает длинные заговоры, с каким упорством постигает сложную науку составления мазей. Всё чаще и чаще она доверяла ей самой осматривать и лечить больных, тихонько стоя рядом.
Евфания могла гордиться своей ученицей. А Эши…
Не замечая ничего вокруг, она работала как одержимая, стремясь заглушить свои страшные мысли и сны.
Кошмары повторялись. Во сне у неё на глазах гибли лорд и Криш, горели деревни, разбивался, прыгнув со скалы, Ригэн. Она мучительно просыпалась и, вдохнув привычный запах кельи, медленно приходила в себя. Но тот сон не приснился ей ни разу.
Эши изменилась. Теперь она жадно ловила все слухи о драконе, которого прятали в подземельях, но Кассия строго-настрого запретила обитательницам кельи говорить о крылатом чудище.
…Наступила зима, и в крепости прочно поселился холод. По ночам женщинам приходилось укрываться сшитыми про запас мешками и спать, тесно прижавшись друг к другу.
Первой слегла Бьюлла. Затем появились и другие больные.
Эши с Евфанией сбились с ног, стараясь хоть чем-нибудь помочь обессилившим пленникам.
Гетта постоянно злилась и стала совсем несносна. В ответ на её бесконечное брюзжание Кассия, Озис и Эши стали шить мешки за Бьюллу, которая была ещё слишком слаба, и старую лекарку.
Неизвестно, как бы они пережили эту зиму, но однажды в мастерскую привезли полотнища грубой козьей шерсти и овечьи шкуры, из которых было приказано шить тёплую одежду. На несколько дней опостылевшие мешки были забыты. Одежда требовалась не только ткачихам и швейницам, но и мужчинам из рудников. Женщины оживились и повеселели, стараясь выгадать лишние лоскуты, из которых потом можно было сшить одеяла.
Всех удивила Озис, которая ухитрилась из немудрящего материала скроить для обитательниц кельи почти изящные юбки, рубахи и широкие удобные плащи с капюшонами. Таких не было ни у кого из швей.
Кассия тоже не осталась в долгу. Раздобыв где-то обрезки толстой дублёной кожи для подмёток, она научила женщин шить тёплые меховые чулки до колен.
Холод отступил. Но зима продолжалась.
Похожие друг на друга, коротенькие блёклые дни переходили в бесконечные вечера и ночи.
Евфания сильно сдала с началом зимы.
Всё чаще Эши с тревогой прислушивалась к короткому покашливанию, глядя, как с каждым днём всё глубже западают глаза старой лекарки. Она почти перестала есть, отдавая свою порцию больной Бьюлле или сердито всовывая куски засохшей лепёшки Кассии и Эши, которым приходилось особенно тяжело — на них легла основная часть работы.
Сначала осторожно, потом всё настойчивее Эши стала просить разрешения осмотреть её, но Евфания только отмахивалась, приговаривая, что, как только придет весна, ей сразу же станет лучше.
— Я сама себе лекарка, — сердилась она. — А потом, детка, люди в старости не молодеют.
Однако, несмотря на её бодрые отговорки, все понимали, что дело здесь не только в старости. Евфания была больна, но Эши не знала эту болезнь.
И всё же, превозмогая слабость, лекарка по-прежнему шила мешки и ходила к больным.
После бесконечной череды серых мрачных дней, когда высокие башни крепости закрывали рыхлые снеговые тучи, внезапно выглянуло солнце.
Однажды, отодвинув доску, Эши зажмурилась от ослепительного блеска.
Ярко-голубое радостное небо украшали крохотные белые облачка. В мрачную келью ворвался свет. Старая лекарка молча встала рядом с Эши, вдыхая свежий морозный воздух. Она подняла лицо, и в её выцветших глазах отразилось небо, сделав их вдруг молодыми и синими. Странная улыбка играла на её губах, и Эши показалось, что она видит перед собой прежнюю Евфанию. Лицо старухи было таким отстранено светлым, будто в эту минуту она находилась где-то очень далеко отсюда.
Евфания долго стояла неподвижно, потом протянула в узкое окошко руку, словно стремясь потрогать солнечный свет, и, глубоко вздохнув, отошла. Эши тщательно приладила доску на место, и в келье снова стало темно.
— Скоро весна, — прошептала старая лекарка.
С этого момента ей стало немного лучше. Только однажды Эши заметила, что она украдкой жуёт какой-то корень. Это означало только одно: вопреки всем уверениям Евфания была больна и продолжала скрывать это от всех.
Однажды, ближе к вечеру, хмурый стражник позвал их вниз — кому-то из рудничных требовалась помощь. С замирающим от жалости сердцем, Эши следила, с каким трудом поднимается с места Евфания. Постояв минуту, лекарка оперлась на руку девушки и медленно двинулась вслед за провожатым.
