Уже в императорский период в епископских и монастырских школах наблюдалось то явно выраженное пристрастие к истории, которое осталось с тех пор навсегда характерным для Бельгии. Труд Зигеберта из Жамблу (умер в 1112 г.) является в этом отношении высшим проявлением умственного движения в Лотарингии. Вокруг него существовала целая богатая литература из житий святых, хроник, анналов, биографий; ни одна другая литература не могла представить ничего подобного. «Деяния» (Gesta) епископов Льежа и Камбрэ, хроники аббатств Лобба, Жамблу, Сент-Юбера, Сен-Трона, житие Бальдерика Льежского, Triumphus Sancti Remacli (Торжество св. Ремакля) являются собранием превосходных источников, одинаково ценных как для изучения политических событий, так и для изучения нравов и культуры Бельгии. Эта историография отличалась, двумя характерными особенностями: она была религиозной и велась в областном масштабе. До конца XI века хронисты не интересовались светскими княжествами. С другой стороны, Лотарингия была слишком удалена от центра Германской империи, и ее политическая жизнь почти целиком сводилась к борьбе между светской аристократией и епископами, чтобы ее летописцы могли питать какой-нибудь интерес ко всеобщей истории. Зигеберт, единственный из своих соотечественников, простер свои взоры за пределы лотарингского герцогства и решился написать всеобщую историю. Горизонты остальных ограничивались пределами монастырского поместья или, в лучшем случае, отдельного диоцеза.

Смуты, связанные с борьбой за инвеституру, и вызванная ею дезорганизация имперской церкви привели к упадку школ в Лотарингии. Льеж перестал быть «северными Афинами» и центром крещения умственных движений, шедших из Германии и Франции[299]. Наличие таких людей в XII веке, как теолог Альгер или Руперт из аббатства св. Лаврентия и в особенности Вибальд из Ставело, свидетельствовало о продолжавшейся еще духовной жизни, которая, хотя и ослабевая, все же оставалась по-своему замечательной; но тем не менее резиденция Нотгера утратила уже ту притягательную силу, которой она обладала еще в предыдущем столетии, и нидерландские студенты все в более широких размерах стали устремляться теперь в Парижский университет.

Роль культурного центра, которую Льеж играл в Лотарингии, выпала во Фландрии на долю Турнэ, но здесь, разумеется, роль эта была более скромной и менее блестящей. Школа св. Марии ни в каком отношении не могла соперничать со школой св. Ламберта[300]. Чисто французская как по составу своих учителей, так и по преподававшимся в ней предметам, она чрезвычайно содействовала распространению французского влияния среди фламандского духовенства. В ней занимались, главным образом, как в Шартре, в Туре или в Париже, теологией и диалектикой. Самый выдающийся представитель ее, Одо, учился в Орлеане.

Фландрские монастыри и в духовном отношении сильно отстали от лотарингских аббатств. После Гукбальда из Сант-Амана, они не дали больше ни одного сколько-нибудь значительного писателя. Но интересно отметить, что историография перестала здесь носить, как на правом берегу Шельды, исключительно религиозный характер. Родословные графов фландрских, продолженные и расширенные сен-бертенскими монахами, составили в начале XII века настоящую хронику правящей династии.

До нас дошло очень много произведений лотарингских ученых, но зато следы искусства, существовавшего в X и XI веках в диоцезах Льежа и Камбрэ, в настоящее время чрезвычайно незначительны. В восточной части Бельгии нет ни одной церкви, которая могла бы пойти в какое-нибудь сравнение с великолепными соборами Вормса, Шпейера или Майнца. А между тем нам известно, что вызванное немецкими епископами литературное возрождение сопровождалось также подлинным возрождением искусства. Прелаты не ограничивались только укреплением своих резиденций, но заботились также об их благоустройстве, застраивая их зданиями, украшенными скульптурами, росписью и мозаикой[301]. В Льеже еще до Нотгера Эракл построил церкви св. Павла и св. Мартина, и мы видели выше, с каким жаром его преемники следовали его примеру. Со времени правления Гергарда I Камбрэ тоже покрылся архитектурными памятниками. Великолепный собор, над которым трудились в течение семи лет, с 1023 по 1030 гг. заменил прежнюю церковь, которая стала уже мала и архитектура которой казалась слишком варварской. Вскоре вокруг него выстроились базилики св. гроба господня, св. креста и св. Вааста. Монастыри, со своей стороны, развили не меньшую деятельность. Хронисты наперебой отмечали строительство новых монастырей, новых трапезных и новых храмов. Маленькие деревянные церкви в деревенских приходах были снесены и заменены каменными сооружениями. При Аделарде II было начато строительство не менее 14 церквей в одном только Сент-Тронском аббатстве[302].

Лотарингские епископы, будучи сами большей частью немцами по происхождению, естественно, поручали строительство своих зданий немецким архитекторам. Поэтому архитектурный стиль, господствовавший в долине Рейна, быстро распространился на Западе. Мы встречаем его в самых старинных образцах романской архитектуры на берегах Мааса: в Маастрихте — в соборах св. Сервация и Божьей матери, в рурмондском соборе, в Льеже — в соборах св. Варфоломея, св. Якова и св. Иоанна, из коих последний был построен Нотгером по образцу аахенского собора. За архитекторами шли разного рода художественные ремесленники: скульпторы, каменотесы, художники, граверы, литейщики меди или бронзы. Епископы не упускали также случая привлечь в свои резиденции итальянских художников, отправлявшихся в поисках счастья к северу от Альп: так было, например, с тем живописцем Иоанном, который при Нотгере поселился в Льеже и покрыл фресками стены собора св. Якова[303].

Все эти иностранцы находили себе последователей в Бельгии. Многие их помощники стали по их примеру учиться, заимствовали их технические методы и вскоре оказались в состоянии соперничать с ними. Скоро стало совершенно ненужным тратить большие средства на доставку из Германии колонн и капителей, служивших для украшения церквей[304]. Каменоломни долины Мааса давали теперь не только строительный материал, но также и камни, необходимые для скульпторов. Однако местные художники не создали нового стиля. Они продолжали идти по стопам своих учителей. До XII века они свято хранили немецкие традиции. Маасская школа была подлинной дочерью Рейнской школы как в области архитектуры, так и в области миниатюры, скульптуры, эмалировального, ювелирного и гравировального искусств, а также искусства литья металлов. Но не следует думать, что она была рабски подражательной. Дошедшие до нас — к сожалению, чрезвычайно немногочисленные — произведения определенно свидетельствуют о жизненности и стихийной силе этого искусства. Флореффская библия является основным, из произведений того собрания живописи, самые богатые образцы которых мы находим у Гильдесгейма[305]. Скульптуры на дверях соборов Божьей матери и св. Сервеция в Маастрихте принадлежат к числу лучших скульптурных творений XI века[306], а купели собора св. Варфоломея в Льеже, созданные между 1107 и 1118 гг. Ренье из Гюи, являются редким шедевром как по величию и благородству своего замысла, так и по совершенству своего технического исполнения. Восторженное описание их, оставленное нам одним хронистом того времени, свидетельствует о том, как сильно было еще в Льеже в начале XII века художественное чутье[307]. Впрочем, в это время слава о лотарингских художниках распространилась по соседним странам, и мы знаем, что Сугерий обратился к их искусству при предпринятых им тогда работах в аббатстве Сен-Дени[308].