Не считаясь с лингвистической границей, а также с демаркационной линией между территориями подворного и сельского строя, крупные земельные собственники создали округа своих «фисков» (fisci) и своих «министерий» (ministeria). Значительное число аббатств — Лобб, Сен-Трон[257], Сент-Аман, Сен-Вааст, Сен-Пьер (в Генте), Сен-Ламбер (в Льеже) — были главными центрами земель, рассеянных как во фламандских, так и в валлонских областях, как в областях с сельским, так и с подворным строем, и несомненно, что, подчиняя все эти земли влиянию своих прево и своих старост (villici, majores) и вводя в них одну и ту же систему управления, они содействовали ослаблению национальных и экономических антагонизмов, существовавших в Нидерландах в период раннего средневековья.

Тип сельского церковного поместья в том виде, как он просуществовал в Бельгии вплоть до XII века, соответствовал во всех отношениях описанию «Капитулярия о поместьях» (Capitulare de villis), но он не был создан этим «Капитулярием». Он был римского происхождения и восходил, несомненно, к более ранним временам, чем VIII век. Расположенные к югу от лингвистической границы первоначальные поместья самых старинных аббатств, несомненно, должны были быть устроены с самого же начала франкской монархии по образцу организации, существовавшей в крупных земельных владениях в Галлии, и по мере того как аббатства распространялись в германских частях страны, сюда проникала вместе с ними и эта организация[258]. Организация поместий в Бельгии, подобно организации диоцезов, была заимствована с юга. И, подобно ей, она в каролингскую эпоху уточнилась и укрепилась, но не была заново создана.

Ни во Фландрии, ни в Лотарингии нельзя было встретить таких обширных монастырских поместий, как в Германии и во Франции. Ни одно аббатство здесь не обладало такими богатствами, как, например, аббатства Сен-Жермен-де-Пре, или Корби, Кореей, или Фульда. Зато если церковные владения и имели здесь меньшие размеры, то их было такое множество, какое, пожалуй, нельзя было найти ни в одной другой области Европы.

Будучи рассеяны по всей стране, они оказали на нее глубокое влияние. Их социальное значение в аграрный период средневековья было столь же велико, как впоследствии, когда вновь ожили промышленность и торговля, значение городов. Монахи, сумевшие всецело завладеть душой народа в XI веке, были также его учителями в области экономики. Их поместья были совершенными образцами хорошо поставленной сельскохозяйственной эксплуатации и мудрого управления, и если многие аббаты приобрели славу святых, то немало их заслужило также репутацию искусных сельских хозяев[259]. Религиозный энтузиазм, царивший в Нидерландах в период крестовых походов, несомненно значительно содействовал материальному благосостоянию аббатств. В то время когда деньги были очень редки, почти все монастыри благодаря пожертвованиям верующих обладали неоценимой привилегией, располагая обширными денежными фондами. Они умели выгодно использовать их[260]. Они строили амбары, овины, мельницы, ввели в Бельгии культуру винограда[261]. Они расширяли свои поместья путем удачных покупок. Всякий голод, обрушивавшийся на страну, был для них поводом приобрести по дешевой цене земли мелкого дворянства. В то время как после плохого урожая крестьяне светских сеньоров вынуждены были продавать своих рабочих волов и разорялись, монастырские крестьяне, наоборот, благодаря помощи, оказывавшейся аббатством, могли сохранить свой скот[262]. К этому надо прибавить, что взгляд на церковные земли, как на вотчину какого-то святого, гарантировал им во время непрерывных частных войн и всякого рода связанных с ними волнений безопасность, являвшуюся результатом уважения к их небесному собственнику[263]. Социальное положение зависимых людей (членов «familia»), живших на этих землях, было таким образом чрезвычайно благоприятным. Сервы баронов завидовали им так же, как они завидовали впоследствии положению горожан. О притягательной силе монастырей лучше всего свидетельствует непрерывный рост вплоть до конца XI века числа цензитариев (cerocensuales или hommes de sainteur), т. е. людей, которые, уплачивая весьма незначительный личный ценз и очень небольшой брачный выкуп (обычно 2 денье), становились под покровительство какого-нибудь аббатства и подчинялись его юрисдикции. Это были люди двух категорий: во-первых — освободившиеся сервы[264] и во-вторых — мелкие собственники, которые, пользуясь характерным выражением источников того времени, меняли «свою свободу на зависимость, более свободную, чем сама свобода»[265]. В лице этих цензитариев (сегоcensuales) аббатства вскоре обзавелись наряду с кругом своих первоначальных держателей множеством зависимых от них людей, живших в их окружении, принимавших участие в их молитвах, пользовавшихся их моральной и материальной поддержкой и именно в силу этого содействовавших усилению их авторитета и распространению их влияния. Одним словом, эти цензитарии были для монастырей в X и в XI веках тем же, чем горожане, — жившие вне тех городских общин, которые дали им права бюргеров (haghepoorters, buitenpoorters), были для городов в XIV и XV веках; этого достаточно, чтобы прийти к заключению, что монастыри пользовались в Бельгии в первой половине Средних веков таким, же влиянием, как и города — во второй половине их.

Нам не стоит здесь больше останавливаться на системе землепользования, применявшейся на церковных землях. В общих чертах она совпадала с системой, которую можно было встретить повсюду в других частях Западной Европы, и соответствовала тем же потребностям. В Нидерландах, как и во Франции и в Германии, поместья были разделены на две части: одна из них (terra indominicata) — барская запашка, обрабатывалась непосредственно сервами землевладельца, другая же — составляла наследственные держания, владельцы которых обложены были натуральными и денежными повинностями и обязаны были отбывать барщины, установленные на основании обычного права или письменного соглашения. К сожалению, до нас не дошло ни одного такого письменного акта, но мы знаем, что они существовали уже в очень давние времена. В Х веке епископ Ротард Камбрэский (979–995 гг.) определил путем писаного акта (lex scripta) положение зависимых людей своего диоцеза[266].

До тех пор пока экономической целью поместий было лишь удовлетворение потребностей собственника и его familia, т. е. до тех пор пока производство поместий регулировалось исключительно непосредственным потреблением и совершенно не зависело от каких бы то ни было коммерческих интересов[267], их организация оставалась в неизменном виде. Каждое поместье составляло небольшой замкнутый мир, который жил для себя и сам удовлетворял свои потребности. Взаимоотношения, существовавшие между сеньорами и его сервами или его вилланами, были не только отношениями собственника к своим слугам и держателям. Они охватывали все житейские отношения во всех их самых разнообразных проявлениях. Аббат был одновременно господином, судьей и покровителем зависевших от него людей. От имени святого заступника монастыря, представителем которого он был на земле, он осуществлял над своими подданными патриархальную власть. Старосты, которые тщательно выбирались из числа лучших «министериалов» (ministeriales) и были несменяемы до конца XI века, не ограничивались только взиманием цензов и повинностей; они, кроме того, творили еще и суд. Каждый барский двор был не только главным складочным местом для всех поступлений в пользу сеньора с данного округа (ministerium), центром которого он являлся, но он был в то же время и местом заседаний (вотчинного) суда, в котором судили под председательством старосты семь эшевенов, избиравшихся на всю жизнь из числа членов «familia». Суд аббатов являлся верховной инстанцией по отношению к этим низшим судам (laethoven); в нем получали свое окончательное разрешение дела несвободных людей.