Франция искусно воспользовалась этой запутанной ситуацией. Филипп I, поддерживаемый графом Фландрским, добился в 1093 г. от папы восстановления Аррасского диоцеза, объединенного до этого с диоцезом Камбрэ. Это был первый успех, достигнутый династией Капетингов в Нидерландах, в ущерб Германии[170].
Все это достаточно красноречиво говорит о том, в каком положении находилась имперская церковь. Ее присоединение к папе и к идеям церковной реформы оказалось выгодным только для ее врагов. Одновременно с тем, как епископы отходили от императоров, они подпадали под влияние тех самых светских князей, которых они когда-то держали в своих руках. И действительно, это и не могло быть иначе, — особенно с того момента, как каноники в результате победы канонического принципа получили право выбирать епископов. Эти выборы лишь в очень редких случаях были свободными. Почти всегда жившие в пределах данного округа графы имели свою партию в капитулах, так что всякая новая вакансия становилась поводом для политических интриг, а иногда даже и для вооруженной борьбы. В Камбрэ — графы Фландрии и Генегау, в Льеже — графы Намюрские и опять-таки Генегауские, в Утрехте — графы Голландские пытались посадить на епископскую кафедру членов своих семей или, во всяком случае, преданных защитников своих интересов. Словом, повторялось положение, которое мы в ином виде отмечали уже во времена Ренье Длинношеего и Гизельберта. То какой-нибудь кандидат силой навязывался клиру, то враждебные партии, на которые распадался капитул, выбирали каждая своего епископа — и разражалась война. Некоторые прелаты оказывались не в состоянии вступить в свои епископские города, несмотря на свое обращение к папе и отлучение от церкви своих противников, других находили предательски убитыми, одним не хватало архипастырского посвящения в сан, другим — инвеституры императора. Но всегда при всех этих беспорядках руководителями событий выступали феодалы. Раздиравшие диоцезы внутренние междоусобицы были результатом соперничества и столкновения честолюбий соседних династий. Достаточно бросить беглый взгляд на списки епископов, начиная с XII века, чтобы тотчас же понять сущность нового положения вещей. До борьбы за инвеституру почти все нидерландские епископы, ставленники императора, были немцами или, во всяком случае, духовными лицами, воспитанными при дворе или жившими в окружении государя. После же царствования Генриха IV они, наоборот, лишь за редкими исключениями не принадлежали к семьям местной аристократии. В Льеже, после Отберта, епископскую кафедру занимали, одни за другим, Фридрих Намюрский, Адальберон Лувенский, Александр Юлихский и затем, наконец, Адальберон II, зять герцога Брабантского. В Утрехте, после епископов Конрада и Бурхарда, из коих последний был баварцем по происхождению, со времени епископства Годбольда начался новый период (1113–1128 гг.), во время которого диоцез постепенно переходил в руки графов Голландских. В еще более плачевном положении находилось Камбрэ. Еще при жизни Генриха IV, здесь были одновременно выбраны двое: сторонник императора, Вальхер, и сторонник папы Григория VII, Манассе (1093 г.). В борьбе, разыгравшейся между этими двумя людьми, сплелись все конфликты, происходившие в то время в Лотарингии. Манассе, сына графа Суассонского и восторженного приверженца папы, поддерживал граф Фландрский — Роберт II, старавшийся, под предлогом повиновения папе, сделаться хозяином Камбрэ. Интересы Франции и интересы феодалов в данном случае совпадали. Вассалы епископа воспользовались этой борьбой, чтобы признать зависимость своих феодов от графа Фландрского. Наконец, в разгар беспорядков и развала прежней системы церковного управления на сцене появилась совершенно новая сила: город поднял восстание против епископа и создал первую, известную нам в истории Нидерландов, коммуну.
Всего изложенного, несомненно, достаточно, чтобы убедиться в полном крушении системы, созданной Оттоном I в X веке. Лотарингия перестала быть большим штатгальтерством, крупной провинцией Германской империи. Феодальная аристократия жестоко отомстила епископам. Отныне ей суждено было господствовать над теми самыми прелатами, перед которыми она вынуждена была склоняться столь долгое время.
Герцог, наряду с епископами представлявший императора, потерпел катастрофу вместе с ними. После смерти Готфрида Горбатого Генрих IV, не доверяя, вероятно, Готфриду Бульонскому, передал ему в качестве феода только Антверпенскую марку, сохранив герцогские полномочия за своим собственным двухлетним сыном Конрадом. Только в 1089 г. он передал герцогство Готфриду, но было уже слишком поздно. Светская аристократия не могла уже больше мириться с господством герцога, и чтобы заставить ее принять его, надо было иметь на своей стороне епископов. В действительности Готфрид ничего не сделал и не в состоянии был ничего сделать в Нидерландах. Владея только своими арденнскими наследственными землями, проданными Готфридом льежскому епископу перед тем как он отправился в крестовый поход, Готфрид носил герцогский титул, но не пользовался герцогской властью, и если бы он не отличился в святой земле, то перешел бы в историю лишь как обыкновенный бульонский сеньор.
Император назначил его преемником Генриха Лимбургского, предоставив, таким образом, впервые герцогские полномочия представителю местного рода (1101 г.)[171]. Еще хуже было то, что Генрих V, борясь со своим отцом, в свою очередь в 1106 г. передал герцогские полномочия Готфриду Лувенскому. Благодаря этому дом Ренье Длинношеего достиг цели, которой он добивался веками. Лишившись герцогского титула со времени Гизельберта, он вновь обрел его в разгар смут, раздиравших Империю. Но герцогство, которого он наконец добился, существовало лишь на словах. Подобно епископству, оно потеряло всякое значение и смысл. Оно фактически исчезло уже вместе с Готфридом Горбатым.
Во время этого развала герцогской власти Генрих IV, отлученный папой от церкви и низложенный своим сыном, явился искать себе пристанища в Льеж. Этот большой валлонский город стал последним убежищем германского императора, преданно охранявшим последние дни его трагического жизненного пути. Епископ Отберт отдал в распоряжение своего государя свои богатства и свои войска, навербовав ему сторонников среди окрестного дворянства. Его рыцарям и горожанам удалось отбить у моста Визе нападение Генриха V, надеявшегося без труда прогнать своего отца из города, где он обрел, наконец, некоторый покой[172]. Народ, потрясенный несчастиями старого монарха, почитал его как святого, и когда он умер (7 августа 1106 г.), то около его гроба разыгрались странные сцены. Давили друг друга, чтобы получить возможность дотронуться до Него, крестьяне покрывали его предназначенными для посева семенами, в надежде, что засеянные ими поля дадут потом обильные всходы.
Похороны Генриха IV, погребенного ввиду его отлучения от церкви без всякой пышности и церковных песнопений за пределами города в маленькой не освященной еще часовне Корнион, были печальными похоронами императорского режима в Лотарингии.
В течение нескольких месяцев, проведенных им в Льеже, Генрих мог убедиться, насколько времена переменились. Около него Отберт вместе с еще несколькими сторонниками императорской власти защищали заведомо обреченное дело; но какие перемены произошли тем временем вокруг! И как эта оставшаяся верной ему группа людей была изолирована! Все взгляды обращены были уже не на Империю, а на Иерусалим[173].
Ничто так красноречиво не свидетельствовало о религиозной и политической эволюции, происшедшей в Лотарингии, как тот энтузиазм, с каким она приняла участие в крестовых походах. Это важнейшее начинание, столь соответствовавшее нравственным идеям, а также социальной и политической обстановке XI века, нашло, пожалуй, свое наиболее полное выражение в областях, расположенных на левом берегу Рейна. Лотарингский крестоносец являлся крестоносцем в лучшем смысле этого слова, и Готфрид Бульонский недаром остался в представлении народа наиболее совершенным образцом служителя Иисуса[174].
