— Спасибо, — Баст отхлебнул кофе, не отрывая взгляда от дороги.

Одно название, что шоссе…

— Знаю, — сказал он. — А вы?

— Я вас видел, — просто ответил Михаэль, — в Бонне, в тридцать первом.

— Надеюсь, вы понимаете, как все сложно, — Баст сделал еще глоток, и кофе кончился. — Спасибо! — он протянул пустую крышечку спутнику. — Что скажете?

— Скажу, что вы меня по-хорошему удивили, а это не просто. "Огненную воду" будете?

— Да, спасибо, — откликнулся Шаунбург. — Один глоток для тепла и куража.

— Держите, — Михаэль протянул ему бутылку темного стекла. — Разумеется, все ваши тайны…. товарищ Верховен… это ваши тайны. Вы можете быть абсолютно спокойны. Я дворянин… даже если бы не был членом "Философского кружка".

— Да, мы философы такие, — Баст сделал не один, а целых три глотка.

Водку они по случаю купили там же, где им сварили кофе. И удача сопутствовала им: это была по-настоящему хорошая пятидесятиградусная "орухо" с севера. Пахла она спиртом и сивушными маслами, но вкус имела удивительно виноградный.

— Я надеюсь на вашу сдержанность, — сказал он, возвращая бутылку. — Как я и сказал, все упирается в вопрос доверия. Я вам доверяю, а вы мне?

— Я вам доверяю, — ответил Михаэль.

"Слова, слова… Ты меня уважаешь?"

Но, — иронизируй или нет, а интуиция подсказывала, что Михаэлю Абту можно доверять. Именно такому, какой он есть, "грязному наемнику" и "хладнокровному убийце".

"Он пошел с нами против Гитлера, когда вся нация во всю глотку вопит "хайль" и тянет руку в нацистском приветствии".

— Значит, вопрос снят, — сказал он вслух и попросил. — Вы можете прикурить для меня сигарету?

"Сеговия…"

Они уже въезжали в город.

9. Виктория Фар и Раймон Поль, Эль-Эспинар, Испанская республика, 21 января 1937 года 13.00

За сценой, в той части галереи первого этажа, что находилась по другую сторону подиума из ящиков, поставили две медицинские ширмы. За ними спрятался изящный ломберный столик, дополненный парой венских стульев, вешалкой на высокой стойке и пёстрым диванчиком в стиле модерн. Несколько платьев и шалей на дорожных "плечиках", две шляпки, да пара туфель на смену, дополняли картину импровизированной гримерной дивы. На столике примостился горячий кофейник, вазочка с порезанным на куски баскским вишневым пирогом и бутылка красного вина.

"Мужики! Твою мать…" — выругалась Татьяна мысленно, но по-русски, принимая "кабинет":

— Месье Поль! Зеркало!

Виктор беспомощно обернулся на хозяйственника.

— Сделаем! — ответил тот и умчался…

Через пять минут на столике появилось приличных размеров настольное зеркало в резной деревянной оправе.

Виктор задерживался — но у него всегда дел по горло — и Татьяна присела к столику, налила вина в высокий стакан и закурила. Правильнее всего было бы отправиться на поиски Ольги, но начальник охраны не пустил. Сказал, "найдем, а вы тут пока подождите", и тоже куда-то подевался. Он ушел, Виктор ушел…

"Все ушли, одна я бедная…"

— Викки! — завопила, внезапно появляясь из-за ширмы, Кайзерина. — Ну, иди ко мне, моя радость!

Таня вскочила как ошпаренная, и бросилась навстречу Кисси, одетой как-то непривычно скромно, если не сказать бедно.

— Мужчины, стоять! — потребовала Кайзерина, властным взмахом руки останавливая Виктора и каких-то незнакомых Татьяне мужиков, один из которых был даже в форме советского командира. — Имейте совесть! Дайте двум подругам потискать друг друга без посторонних глаз.

Мужчины затормозили и отступили за ширмы, а баронесса обняла Таню и вдруг быстро зашептала на ухо.

— Молчи! Слушай. Времени нет! — она отстранилась, держа подругу за плечи вытянутыми руками.

— Красавица! — сказала она громко. — Не плачь, а то я сама разрыдаюсь.

Но глаза ее были сухи.

— Покушение, — прошептала Кайзерина, снова прижимая Татьяну к груди. — На тебя. Будут стрелять. Сразу после перерыва, но могут и раньше.

Текста было слишком много, но, по-видимому, короче не получалось, а слева прямо над ширмой — с галереи второго этажа — на них смотрели несколько мужчин.

— На нас смотрят, — шепнула она, гладя Кайзерину по спине.

— Плевать! — ответила та, еще плотнее прижимая Таню к себе. — Стрелки на галереях. НКВД. Видимо, провокация…

Но больше поговорить им не дали. Набежали какие-то увечные, залопотали по-испански, вмешалась охрана, в общем, все было как всегда, но Татьяне от этого легче не стало. И с Ольгой не пообщались, и сказанное подругой, не переваренное и неусвоенное, билось лихорадочно в висках…

"Покушение… стрелки… НКВД… зачем?!"

Но время концерта приближалось, оркестр занимал свои места, и ей предстояло петь. А Ольга, которой Виктор предложил остаться "за кулисами", улыбнулась в своей обычной манере, покачала головой и "растворилась в толпе".

— Рей! — позвала Татьяна и, когда он подошел к ней, указала глазами на галерею, с которой пялились на них несколько мужчин. — Попроси, пожалуйста, чтобы охрана убрала этих… с галерки.

А потом, когда охрана выполнила "маленький каприз" дивы, Таня закурила новую сигарету, но вино пить не стала, налила себе кофе. Дождалась, пока оркестр начнет настраивать инструменты, заглушая тихий разговор, и, присев к столу, коротко и по существу пересказала Виктору предупреждение Ольги.

"Паскуды!" — у Виктора от гнева сжало виски.

Впрочем, всего лишь на мгновение. Физиологию не переспоришь, разумеется, но уже в следующую секунду Федорчук перешёл в состояние "товсь" и "ату его". Мгновенная мобилизация. Но он и раньше умел держать удар и реагировал быстро или очень быстро, а в нынешние времена так и вообще, черт знает в кого превратился. Только свистни! Однако вместо свистка его окликнул из-за ширмы сержант охраны.

— Месье Поль, — крикнул испанец, — здесь Лешаков!

"Лешаков?!"

Федорчук не вздрогнул, — он был уже "на боевом взводе" и внешне на "вызовы эпохи" никак не реагировал, — только задержал руку с зажигалкой, идущую к зажатой в зубах сигарете, и, медленно обернувшись на голос, попросил сержанта пропустить посетителя.

"Вот ведь… Замысловато…"

— Ты как здесь?.. — спросил Виктор, задаваясь нелепым вопросом: действительно ли греки были так наивны, изобретя "бога из машины", как думают некоторые?

— А… Длинная история, — пожал плечами Лешаков и скосил глаза на ногу. То, что он прихрамывает при ходьбе, как и то, что обряжен в форму офицера-интернационалиста, Федорчук уже заметил. Оставалось понять, каким бесом его затащило в Испанию, и что он делает именно в этом госпитале.

"Таких совпадений не бывает… Или все-таки случаются?"

— Ты как здесь? — спросил Виктор, рассматривая старого знакомого сразу же сузившимися глазами.

— Долгая история, — отмахнулся тот. — После концерта, если будет время, расскажу. Я, собственно, к Виктории… — с извиняющейся улыбкой объяснил Лешаков.

— Автограф понадобился!? - "изумленно" всплеснула руками Татьяна, не удержавшись, чтобы не поддеть "Легионера".

— Ну, в общем-то, да.

— Ты, серьезно? — удивился Виктор, однако не забыл приобнять Лешакова за плечи, ненавязчиво подводя гостя к ломберному столику и разворачивая спиной к возможным "читателям с губ".

— Да-а… У меня сосед по палате… парнишка, русский… — заторопился Лешаков. — Митька… Не встает… Автограф просит…

— А может ему "La soupe de poisson"? — мрачно спросила Татьяна.

Говорили они по-французски, но смысл ее черного юмора до собеседника все-таки дошел.