— Два мужчины, один автомобиль… — задумчиво сказал Кравцов. Ему страшно хотелось поверить в свою удачу, но он боялся спугнуть ее "каким-нибудь резким движением".

— Два мужчины, — повторил за ним Вересов. — Федор…

— Я не Федор! — резко прервал его Кравцов. — А вы не мальчишка, которого нужно учить азам. Иначе вас здесь не было бы!

— Так точно! — попытался "вытянуться" Вересов.

— А это вообще глупость, — усмехнулся, закуривая, Кравцов. — И чтобы больше по званию не обращались. Идет?

— Тогда уж, и вы не "выкайте", — насупился оперативник.

— Идет, — кивнул Кравцов. — Так что ты мне хотел сказать, когда принял Алексея Николаевича за Федора Георгиевича?

— Я хотел сказать, что все уж больно хорошо складывается: люди, маршрут, время, автомобиль… Но ни с одним свидетелем мы лично не говорили. Все только телефон да телеграф… Нет личных впечатлений, да и разговор по-испански со всеми особенностями местного говора… Высокий… Это насколько? Если по местным понятиям, так и я высокий. А если по немецким стандартам, то совсем даже среднего роста. Поджарый… Еле перевели…

— Ладно, — согласился Кравцов, — я понял твои сомнения. И двадцать процентов ты на них правильно отвел. Давай теперь посмотрим откуда и куда они идут, если это все-таки одни и те же люди.

— Идут от Пуэрто Альто, — лейтенант отошел к стене, на которой висела карта и указал место. — Не точно, разумеется, но с данными о переходе линии фронта совпадает.

— А брюнет откуда взялся? — пыхнул дымом Кравцов.

— Ищем, — развел руками Вересов. — Я закурю?

— Мы, кажется, отношения уже выяснили.

— Ну, тогда, закурю, — Вересов достал пачку местных сигарет и прикурил от никелированной зажигалки. — Темная история. С брюнетом, я имею в виду. Возьмет время выяснить. А едут они в Мадрид, я так понимаю, и еще… Что-то им там настолько сильно понадобилось, что они ни перед чем не останавливаются…

— Вот это-то как раз понятно… — Кравцов встал из-за стола и прошелся по комнате.

Если бы не карта на стене, это была обычная гостиная в квартире состоятельных испанцев. Мебель, вещи… Все — местное, испанское. А вот он, Федор Кравцов, и лейтенант Вересов — чужие.

— Думаю, что идут они без подготовки, без документов, без отработанной легенды. Отсюда и кровь. Это, понимаешь ли, экспромт, попытка взять нас "на арапа".

— Экспромт? — не понял Вересов.

— Что-то в этом роде…

"Ну, пан или пропал!" — Кравцов решился, и теперь по склонности своей натуры уже не медлил и не сомневался.

— Возьми вот, почитай! — он вынул из внутреннего кармана пиджака и передал Вересову несколько документов и фотографий, сложенных в конверт плотной зеленовато-серой бумаги.

"Таких совпадений не бывает".

Он знал, что найдет в конверте лейтенант Вересов. Знал, предполагал реакцию оперативника, и хотел услышать мнение "стороннего" — то есть, не имеющего "личных мотивов" — человека. Когда-то, и не так чтобы очень давно — года еще не прошло — и сам Федор Кравцов тоже мог считаться "незаинтересованным лицом", но время, а главное — люди вносят свои коррективы. Во все вносят. В дела, в мысли и оценки, в поступки, наконец.

Кравцов бросил окурок в пепельницу и достал еще одну сигарету. Вересов, нахмурив брови, читал сводку отдела агентурной разведки…

Около месяца назад агент "Натрий", в задачу которого входило наблюдение за небезызвестным в некоторых "узких" кругах полковником Фернандесом, сообщил о появлении в штабе, вернее, в поразительной близости от разветотдела штаба фронта и Нестора Фернандеса лично, некоего гражданского иностранца — немецкого журналиста Себастиана фон Шаунбурга…

Шаунбург… казалось бы, что за дело разведке НКВД до мало кому известного берлинского журналиста? Никакого. Мало ли, в конце концов, контактов может быть у офицера-разведчика в среде пишущей братии? Обычная практика, между прочим, и тот, к кому пришло сообщение из Саламанки, так к этому сообщению и отнесся. Проверил по своим каналам, что Шаунбург ни в каких особых списках не фигурирует, убедился, что журналист он настоящий — печатается в "Берлинер тагеблатт" и "Франкфуртер цайтунг" — да и положил факт "под сукно". И все, собственно, если бы сообщение это совершенно случайно — хоть и по долгу службы — не попалось на глаза Кравцову. А вот он знал о Шаунбурге кое-что такое, чего, как вдруг выяснилось, не знал больше никто.

В первый раз этот немец попал в поле зрения советской разведки еще до санхурхистского мятежа. Его даже сфотографировали при подвернувшемся случае в компании все с тем же Фернандесом и другими испанскими офицерами, и тогда же "германец" поступил в разработку. И дело это — так уж вышло по стечению обычных рабочих обстоятельств — попало именно к Кравцову. А он, в свою очередь, имея опыт работы, особых иллюзий не питал, но все-таки — долго ли, коротко ли — раскопал, что немца зовут Себастиан фон Шаунбург. И вот тут выяснилось, что "щелкопер" — вот ведь неожиданность — барон, доктор философии и старый член фашистской партии. Нацистской партии, то есть, НСДАП. Напрашивались определенные выводы, но на самом деле Кравцов сразу же понял, что совершенно случайно натолкнулся на настоящего немецкого шпиона, причем, судя по некоторым признакам, не абверовского — сиречь из военной разведки, — а гестаповского, то есть из Службы Безопасности Гейдриха. Личность оказалась любопытная. Знакомства… жена… любовница… И вдруг как гром среди ясного неба: "Товарищ Кравцов, вы что не в курсе, что у них среди журналистов полно и нацистов и баронов? Экая, вишь, невидаль… Займитесь делом, а не персональными разработками каких-то баварских дворянчиков…"

Приказ не приказ, но было в этих словах что-то такое, хорошо улавливаемое опытными людьми, что Кравцов понял — все. Настаивать не стоит и даже опасно. Ну, он и не настаивал, разумеется, хотя чувство упущенной удачи не покидало его все это время, даже усилилось, когда в невнятице подковерной борьбы померещился ему в этом деле след Разведупра.

И вот теперь… Человек есть, а истории нет. Снова Шаунбург, опять рядом с разведкой националистов, но нигде никакого упоминания о прошлом расследовании, словно его и не было. Но оно было, и в личных закромах Кравцова кое-что завалялось…

— Интересные факты, — Вересов сложил документы в конверт и протянул Кравцову.

— Но?.. — Кравцов взял пакет и вернул его на место, в карман пиджака.

— Блондин, высокий… — пожал плечами лейтенант. — Но где Саламанка, и где Пуэрто Альто? И потом, по этим документам выходит, что он гражданский, все больше по штабам, аналитик, может быть, или, скажем, резидент полулегальный, но не диверсант… Диверсант из него никак не вырисовывается.

— Ну, я вроде бы про диверсантов ничего не говорил, — совершенно спокойно возразил Кравцов.

— А что ему тогда здесь делать? — Вересов был явно заинтригован и этого не скрывал. — У вас еще что-то есть?

— Есть, — не стал спорить Кравцов. — Ты там про его личную жизнь читал?

— Да, — кивнул Вересов. — Читал. Неплохо устроился барон: жена — красавица, любовница — красавица…

— А любовницу, не припомнишь, как зовут? — Кравцов взял из портсигара сигарету и покрутил ее в пальцах. — Ну, что молчишь?

— Не помню, — виновато покачал головой лейтенант. — Баронесса какая-то… А это важно?

— Возможно, — усмехнулся Кравцов, доставая из бокового кармана пиджака тоненькую стопку газетных вырезок. — Ее зовут Кайзерина Альбедиль-Николова, она, тут ты прав, баронесса, и, что весьма любопытно, представляет в республике, — последнее слово он подчеркнул интонацией, — ряд австрийских и американских газет. Не коммунистка, не социалистка, вообще крайне сомнительно, что придерживается левых взглядов, но приехала в Испанию, к нам, то есть, и… На вот, почитай…

— Ни хрена себе! — воскликнул через минуту лейтенант Вересов и опрометью бросился к карте.