— Они, что же — скрывали подготовку процесса почти полтора месяца? — не поверила своим ушам Кайзерина.

Вот, кажется, взрослая женщина, опытная, и не сентиментальная, а гляди-ка, и ее оказывается можно удивить.

— Но это же противозаконно! — в сердцах воскликнула она.

— Вероятно, вы правы, — кивнул Лешаков. — Но… Как вам сказать, мадемуазель? Когда очень хочется, можно даже то, чего нельзя.

— Это русская поговорка? — подняла бровь Кайзерина.

— Не столько русская… — Лешаков усмехнулся, и на этот раз усмешка у него получилась вполне сносная. — Но в нашем бытии… Впрочем, неважно. Министр юстиции Франции сделал специальное заявление… Сам я не слышал, разумеется, но ребята притащили стенограммы ночных радиопередач из Парижа. Он сказал, что в виду крайней деликатности предмета, рассматриваемого судом, и в интересах безопасности…

— Понятно, — ей, и в самом деле, все стало понятно.

Итак, Седов ее послушался, в чем она нисколько и не сомневалась, ведь очевидно, что троцкисты ведут себя сейчас совсем не так, как это случилось в известной ей истории. Однако сын Троцкого пошел куда дальше, чем она могла ожидать, сообщая ему "некоторые подробности заговора". Сам ли он это придумал, или кто подсказал, но, судя по результатам, карту Зборовского левые коммунисты разыграли более чем грамотно. А французы… Что ж, откуда ей знать, в чьи именно руки попал этот "золотой ключик"? И если Франции, как государству, большой конфликт с СССР в нынешних геополитических обстоятельствах ни к чему, то кое-кому в Третьей Республике — персонально и коллективно, имея в виду партии и группировки — доставило немалое удовольствие "подергать тигра за усы". Ну, и дать понять Сталину, "кто есть кто" на континенте — тоже, по-видимому, входило в их планы. Тонко, ненавязчиво… и по существу.

— Он признался? — спросила она о главном.

— И не он один, — подтвердил Лешаков. — Названы имена тех, кто отдавал приказ о ликвидации Троцкого и Седова, озвучены планы по физическому уничтожению оппозиции… ПОУМ…

— Они назвали ПОУМ?

"Час от часу не легче! Это же война!"

— Информация, как вы, вероятно, догадываетесь, поступает к нам с опозданием… Да ведь и не Мадрид… В общем, когда дошли первые известия… Уже вчера, как я догадываюсь… А ночью в штабе по этому поводу возникла ссора… и командир-коммунист застрелил командира-поумовца. — Лешаков выбросил окурок в пепельницу и полез за новой сигаретой. Чувствовалось, что, даже не желая, русский переживает возникшую в госпитале и вокруг него ситуацию, как собственную беду. — ПОУМ поднял свои войска. Требуют расстрела убийцы… У коммунистов тут сил немного, но зато целая дивизия красных…

— Дела… — Кайзерине такой поворот событий не нравился. "Междусобойчик" левых и правых коммунистов мог закончиться большой кровью… и, в частности, ее собственной…

3. Себастиан фон Шаунбург, шоссе Хаэн-Убеда, Испанская республика, 17 января 1937, четыре часа пополудни

— Не нравится мне этот пост, — Мигель среагировал раньше, чем Баст разглядел детали.

Очень быстрый человек, очень резкий.

Дорога делала петлю в обход скального выхода, раз — и ты оказываешься на прямом участке: слева — овраг или что-то в этом роде, но в любом случае, туда не свернешь, поскольку падать высоко и больно, а справа — ледниковые валуны, скатившиеся с пологого, но непреодолимого склона холма. Ну, а впереди, метрах в ста, максимум, — шлагбаум, пастушья хижина, сложенная из сухих серых камней, и нарочито выставленная напоказ огневая точка, окруженная подковообразным бруствером из мешков с песком.

— Не нравится мне этот пост.

"Да, и мне тоже"

С утра, как отправились в путь, все время приходилось петлять и изворачиваться, доверяясь чутью Мигеля. Что он там чувствовал, и чем, сказать сложно, Баст своего проводника, почитай, и не знал. Встретились в условленном месте, сказали друг другу, что положено, вот и все, "что дано нам в ощущениях". Однако кроме первого — для знакомства — пароля, Мигель знал и еще одно "заветное слово", и, следовательно, за него поручились на "самом высоком уровне". Поэтому Шаунбург и не спорил: чувствует, значит чувствует. Делает, значит, знает, что и зачем.

Сначала они ушли с шоссе на проселок, по которому только на осликах кататься. Объехали Байлен с юга, не въезжая в город, и долго пылили второстепенными дорогами на Ленарес, но и его, в конце концов, оставили в стороне, свернув на север перед самой Убедой. И за все это время, ни поста, ни воинской части на марше, ни карабинера на коне. Дороги большей частью оказались пусты. Людей — даже в деревушках, прилепившихся к тонким ниточкам проселков — попадалось крайне мало, так что создавалось впечатление, что Испания обезлюдела. Но, возможно, так оно и есть. Впрочем, в их положении на отсутствие свидетелей роптать не приходилось. Чем меньше людей их увидит, тем лучше.

Но на этот раз счастье им все-таки изменило.

— Готовьтесь, товарищ Верховен, — Мигель снизил скорость, и Баст услышал шуршание гравия под колесами автомобиля. — Эти нас так просто не отпустят.

Тем не менее, слова словами, а знать наверняка ничего нельзя. Баст видел двоих, одетых в шерстяные горные шапочки и пальто-накидки, сшитые из одеял. У них и шарфы цветные имелись… Яркие. В общем, несмотря на наличие винтовок с примкнутыми штыками, солдаты не казались Шаунбургу особенно опасными. Но вот сколько их еще там прячется, за бруствером и в пастушьей халупе, иди знай!

— Давайте, все же я попробую их распропагандировать, — предложил Баст, которому совсем не улыбалось ввязываться в перестрелку с неясным исходом и с минимум привходящей информации об "участниках соревнований".

— По-немецки? — по интонации сложно понять, то ли Мигель так шутит, то ли просто уточняет для себя детали предстоящей операции.

— Я по-испански и не умею, — буркнул Баст в ответ и на всякий случай проверил свой парабеллум. Он был, разумеется, на месте, и Шаунбург поспешно — они уже подъезжали к шлагбауму — расстегнул кожанку, чтобы все видели висящую почти на животе кобуру. Авось, не обратят внимания на оттопыренные карманы…

— Ну-ну, — Мигель косо взглянул на приготовления Баста и кивнул, соглашаясь. — Но будьте начеку… товарищ. Если что, падайте. Так надежнее.

— Хорошо, — но времени на разговоры уже не осталось. Скрежетнули тормоза, проскрипел гравий, и Баст неторопливо распахнул дверцу автомобиля.

— Здравствуйте, бойцы революционной Испании! — заголосил он по-немецки еще из машины. — Я рад приветствовать вас от лица революционного пролетариата Германии, изнывающей под жестокой властью коричневорубашечников!

Когда-то в молодости — ну, то есть в юности, разумеется, поскольку он и сейчас был еще совсем не стар — приходилось Шаунбургу слушать зажигательные речи Леова и Тельмана, Штрассера и Геббельса…

"А кстати, — подумал он мимолетно и не к месту, не переставая молоть языком. — Леова-то — слух был — еще осенью арестовали…"

Солдаты, вернее, милиционеры, если судить по форме, реагировали на трескотню Баста вполне ожидаемо: опустили поднятые винтовки и раззявили рты. Шаунбург сознавал, что вполне узнаваем в своих галифе и кожане, и в фуражке "тельмановке", но начинал сомневаться, что "пауза" затянется. В дверях каменной хижины появился небритый офицер в форме карабинера и за бруствером из мешков с песком кто-то отчетливо пошевелился.

"Черт!"

— Это комиссар Верховен, — сказал по-испански Мигель, вылезший из машины с другой стороны. — Закурить не найдется?

— А вы кто такой? — строго поинтересовался офицер с порога хижины. — Предъявите документы.

Все это, хоть и не без некоторого, впрочем, вполне естественного напряжения — все-таки акцент играет роль — Баст худо-бедно разбирал, не прекращая, однако, улыбаться, как идиот, и нести свою собственную агитационно-плакатную чушь. Однако следующую тираду Мигеля он понял буквально "с пятого на десятое". Того взорвало стремительными и мощно интонированными фразами, среди которых то и дело мелькали знакомые на слух "карамба", "миерда" и "пута". А еще через мгновение, выбрасывая в прежнем темпе фразы-скороговорки, Мигель начал стрелять, стремительно перемещаясь по ломаной траектории слева направо вдоль позиции республиканцев.