Шэдде протер глаза и зевнул. Затем он посмотрел на Миллера, словно впервые увидел его здесь.
— А, Миллер! — улыбнулся он. — Я устал. Очень устал. Плохо сплю последнее время, должен сознаться. И слишком много дел. — Он поднялся и снова зевнул. — Можете идти, Миллер.
Вестовой хотел уже выйти, как вдруг Шэдде вновь остановил его:
— Что это за сыр, Миллер?!
Миллер обернулся к подносу и печально посмотрел на сыр.
— Свежий «Чеддер», сэр.
— Я и так вижу, что это «Чеддар», — глядя в упор на Миллера, произнес Шэдде. — А где датский «Камамбер», который вы купили мне в среду?
Вестовой замялся:
— Кончился, сэр…
— Кончился? — сердито переспросил Шэдде. — Что это значит, объясните!
— Кончился, сэр. — Миллер опустил глаза. — Кто-то съел его по ошибке…
Шэдде сжал губы, глаза его засверкали.
— По ошибке? По чьей ошибке, осмелюсь спросить?
— Офицеров кают-компании, сэр, — едва слышно пролепетал Миллер.
— Съеден по ошибке офицерами? Мой сыр? — в припадке ярости Шэдде замахал руками. — Никогда в жизни не слышал подобного вздора! — Он тяжело дышал, горящими глазами впившись в Миллера. — Съеден или не съеден, идите и отыщите этот сыр и не возвращайтесь без него! — Он грозно надвинулся на Миллера. — А теперь вон отсюда! — закричал он. — Слышите? Вон!
В буфетной Миллер рассказал Таргету о случившемся.
— Боже! — охнул тот. — Кто же его съел?
— Лейтенант-коммандер Галлахер, доктор, лейтенант Саймингтон и младший лейтенант.
— Вот это да! Когда же?
— Сегодня ночью, когда вернулись с берега.
— Откуда ты это знаешь, Дасти?
— Саймингтон сам сказал мне об этом за завтраком. Сказал, что надеется, что я не буду ничего иметь против этого. А я сказал, что это сыр командира.
— Ну и что он?
— Чуть в обморок не упал!
Таргет с сочувствием посмотрел на приятеля.
— Не завидую тебе, Дасти.
Миллер достал носовой платок и вытер лоб.
— Лучше бы мне не родиться на свет, — печально изрек он.
После ленча командир корабля и Рис Эванс провели полчаса, обсуждая вопросы предстоящего ремонта. Когда с этим было покончено, главмех завел разговор о переводе Шэдде в штаб и обрадовался, что тот проявил живой интерес к своему новому назначению.
— Я много думал над этим, Эванс, — сказал Шэдде. — В службе на берегу есть кое-какая приятная компенсация за разлуку с мором. Во-первых, у меня будет время для любимых занятий, которыми я был лишен возможности заниматься, находясь в море.
— Совершенно верно, сэр, — поддержал Рис Эванс.
Шэдде выпустил изо рта клуб дыма и, прищурившись, глядел на то, как табачное облачко рассеивается по каюте.
— Писать, например, — продолжал он. — Меня всегда тянуло к этому. Знаете, ведь у меня столько идей, которые хотелось бы занести на бумагу.
— У вас есть к этому способности, сэр, — кивнул главмех.
Шэдде скромно отмахнулся.
— Ну, это трудно сказать. Я никогда не пробовал. Но, возможно, мне это удастся. — Он придвинул к себе пепельницу и положил сигарету. — Во-вторых, рыбная ловля нахлыстом. В молодости я увлекался этим. И прогулки. Люблю гулять, наблюдать за птицами. Теперь у меня будет много возможностей для всего этого.
— Никогда не думал, что вы любите гулять, — заметил Эванс.
Шэдде кивнул.
— Прогулки — это восхитительно. Гулять в одиночестве, размышлять… — Он откинулся в кресле и вытянул ноги. — Звучит несколько самонадеянно, но, знаете ли, я предпочитаю оставаться наедине со своими мыслями, чем беседовать с людьми.
В два часа, освободившись от вахты, Саймингтон немедленно отправился к доктору.
— Вы виделись с чифом? — тревожно спросил он.
Доктор посмотрел на бледное, осунувшееся лицо молодого человека и кивнул.
— Да. Перед ленчем. Он рассказал о том, что наткнулся на вас в шлюзовой камере.
— Что он собирается предпринять?
— Оставит все как есть.
— Вы имеете в виду, что он не расскажет Шэдде?
Доктор снова кивнул.
— Благодарение господу! — облегченно вздохнул Саймингтон.
— Я нагнал на него страху, — сказал доктор. — Объяснил, что военный трибунал может прикончить карьеру Шэдде.
— Военный трибунал?! — удивился штурман.
— Да, над вами, — ответил О’Ши и пересказал свою беседу с Эвансом.
— Благодарю вас, док, — слабая улыбка заиграла на лице Саймпнгтона. — Вы очень добры.
Вернувшись к себе в каюту, штурман принялся за чтение, но вскоре отложил книгу в сторону. Несмотря на заверения Риса Эванса, которые тот дал доктору, штурманом владело ощущение надвигающегося несчастья. Он был уверен, что Шэдде так или иначе узнает о том, что произошло, и при одной мысли об этом его бросало в дрожь.
Было три часа пополудни. Первый помощник лежал на своей койке. В четыре ему предстояло выйти на вахту, и он хотел немного соснуть, но безуспешно. Он был слишком обеспокоен. Для него было страшным ударом, что главмех видел Саймингтона в шлюзовой камере. Хотя он сделал все ради собственной безопасности, однако его тревожило, не станет ли известно командиру о его причастности к этому. Только один человек знал об этом — Саймингтон. Каван был уверен, что Саймингтон никогда не отступит от своего слова. Но у доктора могли возникнуть кое-какие подозрения, а теперь все зависело еще от Риса Эванса, хотя он и дал слово О’Ши ничего не предпринимать. Кавану не нравилось, что слишком уж много людей вовлечено в это дело. «Если выяснится мое участие, — думал Каван, — мне несдобровать. Адмиралтейство не помилует офицера, который вошел в тайный сговор против своего командира…» Каван беспокойно заворочался на койке. Нарушение боеспособности основного оружия корабля ее величества было страшным преступлением, а то, что в нем замешан офицер, явится еще более усугубляющим обстоятельством.
Снова и снова он мысленно проклинал судьбу, которая привела Риса Эванса в шлюзовую камеру в тот момент, когда там находился Саймингтон. Не случись этого, все прошло бы незамеченным, и после учения Саймингтон восстановил бы контакт. Но теперь уже пять человек знали о случившемся, и одним из них был главмех. Каван сомневался в том, что Рис Эванс сдержит данное доктору слово и ничего не расскажет командиру. На какое-то мгновение он подумал было посоветовать Саймингтону пойти к Шэдде и во всем признаться. Возможно, Саймингтону удастся проделать это вежливо и тактично: «Мне хотелось бы заметить, сэр, что мне стало известно относительно радиограмм, которые вы желаете получить через Грэйси. Не кажется ли вам, сэр, что это неоправданный риск… я хочу сказать в отношении мер безопасности, и…» Каван не удосужился закончить фразу. Его мысль была прервана возникшей а его воображении картиной: разъяренный Шэдде вопрошает Саймингтона: «Могу ли я узнать поточнее, что вы имеете в виду?»
О каком риске могла идти речь! О том, что Шэдде ненормален? Но как мог Саймингтон сказать ему об атом?! Нет, нет! Признание может оказаться фатальным. Каван немедленно окажется замешанным в это дело, Шэдде узнает, кто подучил Саймингтона нарушить контакт, и тогда Кавану не миновать трибунала.
Чем бы ни закончился суд, он все равно накладывал грязное пятно на репутацию. Правда, у Кавана будет благовиднее оправдание: он был убежден, что Шэдде превышает свою власть, воспользовавшись для учения ложными приказами. Именно такой линии поведения ему и придется придерживаться. Будет довольно трудно объяснить, почему он не посоветовался с Галлахером. К счастью, Галлахер был не из тех, кто затевает склоки. Во всяком случае, придется пройти через ад, коль скоро все откроется. Покамест он ничего не может поделать. Остается только надежда, что ничего не выплывет наружу, ну а если выплывет, то надеяться, что у Саймингтона хватит благородства не назвать его. Он успокаивал себя мыслью, что штурман является человеком высоких нравственных принципов.
В 16.00, когда он появился на мостике, лодка проходила Марштрандский фиорд. Слева по борту лежал Ско, а впереди — глубокие воды Скагеррака. Норд-вест посвежел, небо потемнело, тяжелые тучи потянулись с запада.
