Шепард схватил его за шиворот и поволок в кубрик. Разбудив двух матросов, он велел им доставить Кайля в центральный пост. Там он передал его вахтенному старшине.
— Присмотрите за ним, пока я доложу вахтенному офицеру.
Старшина глянул на Кайля.
— За ним вроде нечего и присматривать, — сказал он. — Кто это его так разукрасил?
— Я, — мрачно отозвался Шепард. — В порядке самозащиты, — и он показал на свои опухшие и кровоточащие губы.
— Бог мой, ну и дела! — старшина широко раскрыл глаза от удивления. — Он стукнул вас? Даже представить себе не могу… Хорошенькие дела, доложу я вам! Куда идет наш флот?!
Шепард отправился в кают-компанию и доложил вахтенному офицеру о случившемся.
Уэдди присвистнул.
— Ударил вас?! Ведь это ЧП! Пошли!
Кайль уже очнулся, но еще находился в шоке и едва держался на ногах. Разговаривать с ним было бесполезно.
— Заприте его в лазарет, пусть проспится, — распорядился Уэдди и обернулся к главстаршине. — Принесите-ка эту бутылку, мы узнаем, откуда он ее достал.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался Шепард.
Уэдди отправился к первому помощнику. Каван, в рубашке с короткими рукавами, сидел за столом и писал.
— Что-нибудь случилось, Уэдди?
— Да еще такое! Кайль самовольно покинул вахту и напился до чертиков. Выпил почти целую бутылку нашего «Курвуазье», как мне кажется. Пьян в стельку. Шепард обнаружил его в рулевом отделении, и, когда пытался отобрать бутылку, Кайль ударил его.
Каван отбросил ручку и воззрился на Уэдди.
— Боже мой! Где он?
— Я велел запереть его в лазарете. Сейчас беседовать с ним бесполезно.
— Ладно, — кивнул Каван. — Поговорим, когда протрезвится. Он что, спятил? Ударить главстаршину?!
— Дезертировал с вахты. Украл коньяк. Напился на борту. Ударил главстаршину… Невообразимо! — покачал головой Уэдди. — Не завидую ему, когда он предстанет перед командиром.
— Я тоже, — мрачно согласился первый помощник.
После телефонного разговора с секретарем посольства Шэдде вопреки протестам Маргрэт настоял, чтобы она прислала ему счет за ремонт машины. Уладив все, он откланялся. На углу он остановил такси и вскоре был в Нюхэвне.
Было пять минут после полуночи, и шлюпка давно ждала его. Он извинился перед старшиной, и они отчалили. Шэдде владели тревога и злость. Вечер закончился катастрофически, и он был напуган возможным вызовом в суд.
Поездка в Копенгаген за собственный счет, оплата расходов по ремонту машины Маргрэт, гонорар адвокату — все это должно было вылиться в кругленькую сумму, значительно большую, чем позволяли его средства. Но хуже всего было унижение и неизбежные осложнения по службе. Он не сомневался, что вся история станет известна в адмиралтействе. Секретарь посольства обязан доложить о случившемся, а уж если дело дойдет до суда, пресса немедленно растрезвонит об этом; не каждый день офицеры британского военно-морского флота вызываются в датский суд по обвинению в вождении машины в нетрезвом виде…
Пока шлюпка пересекала гавань, Шэдде глядел вперед на темные очертания подводной лодки на фоне освещенных фонарями доков. Они приблизились, и часовой на борту крикнул: «Эй, на шлюпке!» Рулевой отозвался, и через несколько минут они подошли к борту. Ни вахтенный офицер, ни вахтенный старшина не встречали его, и Шэдде нахмурился и сжал губы. В центральном посту он увидел старшину из рулевой группы, и больше никого. Он прошел в кают-компанию. Там сидели Уэдди и Шепард, весело беседующие и разглядывающие бутылку коньяка. Они вскочили на ноги, как только он появился, но Шэдде, не взглянув на них, прошел в свою каюту и захлопнул за собой дверь. На его звонок мгновение спустя из центрального поста прибежал старшина рулевой группы.
— Передайте первому, чтобы немедленно явился ко мне, — прорычал Шэдде.
— Есть, сэр.
Не прошло и минуты как явился Каван.
— Слушаю вас, сэр! — с первого взгляда Каван понял, что Шэдде разъярен. Глаза у него горели, голос пресекался от гнева.
— Почему ни вахтенный офицер, ни вахтенный старшина не встречали меня?
— Они были внизу, сэр. Вахтенный офицер…
Шэдде повелительно вздел руку.
— Мне это известно. Я только что имел удовольствие видеть Уэдди и Шепарда в кают-компании за бутылкой коньяка. — Помолчав, он прибавил с горьким сарказмом: — Без сомнения, поднимали тосты за мое здоровье.
— Они не пили, сэр, они…
— Вы хотите сказать, что я лгу? — перебил Шэдде.
— Нет, сэр. Но Уэдди и Шепард расследуют обвинение против Кайля, а вахтенный старшина…
— Какое обвинение? — снова перебил Шэдде.
— Он напился и ударил главстаршину Шепарда.
— Что? — уставившись на Кавана, недоверчиво произнес Шэдде. — Напился?! Как он мог напиться?! Ведь он был лишен увольнения на берег!
— По-видимому, стянул бутылку коньяка из кладовой.
— Чрезвычайно занятно, — осклабился Шэдде. — Однако это никак не объясняет, почему вахтенный офицер не счел возможным встретить меня.
— Полагаю, сэр, что в тот момент он находился в центральном посту, возясь с Кайлем. Все это произошло как раз во время вашего прибытия, сэр.
Шэдде с усмешкой взглянул на первого помощника.
— Вы полагаете? — передразнил он. — Возможно, вы объясните, почему меня не встретил и вахтенный старшина?
— Он помогал вахтенному офицеру управиться с Кайлем, сэр. — Каван потянул себя за ухо, привычка, которая чрезвычайно раздражала Шэдде.
— Понятно. Все были так чертовски заняты, что наплевали на своего командира. Конечно, ведь командир сам должен знать свой корабль и не заблудиться.
Каван начал испытывать раздражение.
— Могу заверить, сэр, — тихо произнес он, сдерживая закипавшую в нем злобу, — что вы ошибаетесь.
Шэдде взял со стола радиограммы и принялся просматривать.
— Кто еще не вернулся на борт? — зловеще, обыденным тоном спросил он.
— Холмс и Браун, сэр.
— Гм, — буркнул Шэдде. — Меня это не удивляет. Экипаж так чертовски разболтан, что меня уже ничто не может удивить.
Каван промолчал, и это вовсе вывело из себя Шэдде. Он гневно взглянул на первого помощника.
— Знаете, Каван, мне кажется, что вы не отдаете себе отчета в серьезности положения. По-видимому, вы поддались общей распущенности, если можно так выразиться, но я не привык, чтобы вахтенный офицер не встречал меня, когда я возвращаюсь на борт своего корабля.
Каван не шевельнулся, и Шэдде метнул на него быстрый из-под томных броней. Вены на висках у него надулись.
— Нет — продолжал он, повысив голос. — Я не привык к кораблям где воруют коньяк из офицерской кают-компании и бьют своих командиров после пьяных оргий. — Он принялся шагать из угла в угол, сжимая руки за спиной. — Через несколько дней я передаю лодку новому командиру. Уверяю вас, я не намерен сдать ему разболтанный экипаж. Хотя времени осталось мало, но я переверну здесь все вверх тормашками. — Он остановился, и его темные глаза пронзили Кавана. — Вы поняли меня?
Каван не отвечал.
— Для начала, — продолжал Шэдде, — передайте вахтенному офицеру мое неудовольствие и мой ему приказ — первые десять дней стоянки в Портсмуте без берега.
— Ему положен отпуск, сэр, как только мы придем в Портсмут, — глядя в глаза командиру, произнес первый помощник.
Шэдде сердито швырнул на стол радиограммы и срывающимся от ярости голосом вскричал:
— Мне наплевать, что ему положено! Вы слышали мое приказание? Исполняйте!
Шэдде вел себя чудовищно. Первый помощник понимал это, но спорить с ним, когда он раздражен, было опасно. Командир был явно вне себя, и никакие доводы не подействовали бы на него. В таком состоянии он не прислушался бы к голосу рассудка. У Кавана как раз подходил срок получения очередного звания, и он хотел сохранить незапятнанным свое личное дело, каких бы усилий ему это ни стоило. Не произнеся ни слова, он вышел из каюты.
В пять минут второго Шэдде улегся на койку и выключил свет. Уже давно он по-настоящему не наслаждался хорошим ночным отдыхом. Он был утомлен, находился почти в состоянии нервного истощения и не мог заснуть. Он лежал в темноте, мучимый раздумьями, письмом Элизабет, происшествием в Стокгольме, завершением своей службы на море, а теперь еще и автомобильным происшествием и теми унижениями и заботами, которые оно сулило. Он много выпил, он знал это, но, сколько бы он ни пил, голова у него всегда оставалась ясной. Без сомнения, анализ крови нарисует мрачную картину, что он был пьян. Судебное разбирательство положит конец его надеждам на восхождение по служебной лестнице и поломает столь многообещающую карьеру. Он понимал, что его мир рушится, один за другим крошатся краеугольные камни всей его жизни. Какое будущее ждет его?
