— Девочка оказалась прелестной. Что касается фигуры, то я бы, пожалуй, сказал так: бюст — тридцать восемь, талия — двадцать два, ниже — тридцать.

Галлахер присвистнул:

— Ничего, ничего! А вы что скажете?

О’Ши покачал головой:

— Нас это не интересовало.

— Питеру удалось подудеть в трубу?

— Нет, он же был с девушкой.

— Ах да, я и забыл.

Вошел радист.

— Капитан-лейтенант Галлахер! — объявил он. — Вам радиограмма, сэр!

В течение утра самочувствие Шэдде несколько улучшилось, ему удалось стряхнуть с себя овладевшее им ночью смятение. После ленча им предстояло отправиться в Копенгаген, и перспектива скорого ухода из Стокгольма поднимала у него настроение.

Работая за письменным столом у себя в каюте, Шэдде слышал гудение многочисленных вспомогательных механизмов и ощущал вибрацию корпуса лодки. Эти звуки и движения действовали на него успокаивающе, они превращали «Возмездие» в его глазах в некое живое существо.

В полдень он вызвал к себе Килли и передал ему для зашифровки депешу, адресованную командующему подводными силами, а в копиях адмиралтейству и командиру «Массива» — другой лодки, вооруженной «Поларисами», крейсировавшей недалеко от Гетеборга. Шэдде докладывал о своем намерении выйти из Стокгольма в четырнадцать ноль-ноль. Вечером, пройдя Сандхамн, он должен был радировать о погружении. Командира лодки «Массив» он извещал, что выходит в море и что «Массив» может идти в Гетеборг.

В половине первого на «Возмездие» прибыл британский военный атташе. Шэдде передал ему два донесения для отправки дипломатической почтой. В каюте Шэдде они выпили по рюмке шерри и распрощались после краткого обмена ничего не значащими вежливыми фразами. Шэдде проводил атташе до катера, постоял на мостике, наслаждаясь солнцем, и, увидев, что катер подошел к Скепсхольму, спустился в кают-компанию. Офицеры было поднялись при его появлении, но он жестом разрешил им оставаться на местах и приказал Таргету подать шерри. Он уселся в кресло, перекинув одну ногу через подлокотник, а другую вытянув перед собой. По всему было видно, что он находится в хорошем настроении, Каван и О’Ши обменялись понимающими взглядами и оба тут же подумали: «Надолго ли?» Как бы то ни было, пока Шэдде держался нормально и, казалось, забыл про вчерашний вечер. Однако было совершенно невозможно предвидеть, что он сделает или скажет в следующую минуту.

Шэдде поднял бокал с шерри и, прищурившись, посмотрел сквозь него на свет.

— Должен сказать, что вам невероятно везет. Лучшего дня для выхода в Сандхамн, чем сегодня, и не придумаешь. Сюда вы пришли в темноте и ничего не видели. — Он обвел взглядом всех присутствующих. — Между тем тут есть на что посмотреть — острова, рощи, замки, голубая вода… Восхитительная картина!

Шэдде отпил глоток вина и, снова подняв бокал к свету, взглянул на него. Саймингтон и О’Ши перемигнулись. Они по опыту знали, что Шэдде может болтать так до второго пришествия и не терпит, когда его прерывают. Собственно, он ни к кому конкретно не обращался, скорее просто думал вслух, перескакивая с одной темы на другую. Говорил он так быстро и так непоследовательно, что иногда трудно было уследить за его мыслью. Если кому-то и удавалось вставить словечко, он бросал на него тусклый, отсутствующий взгляд и продолжал говорить.

— Что слышно о Кайле? — неожиданно спросил он у Кавана.

— Ничего, сэр. Патруль не обнаружил его. Посольство наводит справки в полиции и в больницах.

— Почта поступила?

— Пока нет, сэр. Ожидаем в тринадцать ноль-ноль.

Шэдде нахмурился, повернулся в кресле, вытянул ноги и некоторое время рассматривал свои ботинки.

— Хочу надеяться, что там будет письмо и для меня, — тихо, куда-то в сторону, проговорил он.

— Отсутствие вестей уже неплохая весть, сэр! — шутливо заметил Галлахер, пытаясь развеселить Шэдде.

— Не знаю, не знаю, — все так же задумчиво отозвался тот.

— Вы берете лоцмана до Сандхамна, сэр? — поинтересовался Галлахер, чтобы сменить тему разговора.

Вопрос привел Шэдде в раздражение. Уж не намекает ли этот американский болван, что он, Шэдде, намерен положить себе в карман деньги, предназначенные для лоцмана? Если он не это имел в виду, тогда вообще зачем заводить разговор о лоцмане? Он медленно выпрямился в кресле к взглянул на американца.

— Нет, — резко ответил он. — Я обошелся без него, когда проходил здесь ночью. Зачем он мне теперь, днем?

— Конечно, конечно! Я спросил потому, что у нас на флоте мы обязательно берем лоцмана в подобной обстановке.

— Вы — да, не сомневаюсь, — холодно и многозначительно подтвердил Шэдде.

В кают-компании воцарилось неловкое молчание. Его нарушил сам Шэдде, решивший, видимо, окончательно расквитаться с американцем.

— Кстати, — заговорил он, — возможно, вы сумеете ответить на вопрос, который я давно собираюсь задать.

— Пожалуйста. Если смогу.

— Почему ваши эсминцы так медленно швартуются?

— Я… не совсем понимаю…

— Видите ли, вы, очевидно, и сами замечали, как лихо швартуемся мы: корабль мчится на большой скорости, затем дается полный назад. Отличный экзамен на умение управлять кораблем. Мы этим гордимся.

Только сейчас Галлахер понял, куда клонит Шэдде, и насторожился.

— Пусть так. Но в чем же, собственно, смысл вашего вопроса?

— В том, что умение обходиться без лоцмана — это тоже экзамен на искусство управлять кораблем. Именно поэтому я и задумывался, почему американские эсминцы настолько неповоротливы в подобных случаях. Как шаланды в Гонконге, которые используются вместо катафалков во время морских похорон. — Сравнение пришлось по вкусу самому Шэдде. Он самодовольно улыбнулся и добавил: — Жалкое зрелище, доложу я вам!

Галлахер с трудом сдержался — он находился здесь не для ссор.

— Может быть, вы и правы, сэр, — медленно ответы он, пожимая плечами. — Может быть.

После ленча Шэдде вернулся к себе в каюту. В доставленной на лодку почте письма от Элизабет снова не оказалось. Он безуспешно пытался подавить нарастающую озабоченность. Почему она не пишет? Где она? Что делает? Что будет в ее письме, когда он его получит?

Пропищал зуммер переговорного устройства, и Рис Эванс доложил о готовности всех механизмов к выходу в море.

Шэдде надел фуражку, повесил бинокль на шею и поднялся на мостик. Там уже были Каван, Саймингтон и старший сигнальщик.

— Рулевое устройство проверено, сэр, и находится в полном порядке. Все клапаны вентиляции цистерн задраены, — доложил Саймингтон.

— Рулевой у штурвала, сэр, — донесся голос из переговорной трубки. — Главные механизмы готовы, сэр.

— Хорошо, — кивнул Шэдде, посмотрев на часы. — Готовы отдать швартовы? — спросил он первого помощника.

— Готовы отдать швартовы, сэр.

Каван поднял правую руку и взглянул вперед, вдоль корпуса лодки. Аллистэр с несколькими матросами стояли на носу, лицом к мостику.

— Двадцать градусов право руля! Малый вперед! — скомандовал Шэдде.

Лодка медленно тронулась с места.

— Стоп! Прямо руль! — последовала новая команда. — Отдать концы!

Каван повторил приказ. Один из моряков сбросил трос, другие быстро его выбрали.

— Малый вперед! Пятнадцать градусов право руля!

Корабль вздрогнул, и нос начал медленно уваливаться вправо. После выхода в Штроммен командир застопорил машины, выправил курс, после чего снова скомандовал:

— Малый вперед!

Набирая скорость, лодка проходила мимо кораблей, стоявших у причалов в Штадсгартене. Слева по борту впереди «Возмездия» появился небольшой прогулочный пароходик, направлявшийся в порт. Пассажиры столпились у борта, с любопытством разглядывая огромный подводный корабль.

Посматривая на пароход, Шэдде не замечал, что нос «Возмездия» медленно, почти неуловимо поворачивается влево. Первым это увидел Саймингтон. Едва выслушав его, Шэдде бросился к переговорной трубке и приказал:

— Двадцать градусов право руля!