Моралес кончил писать.

— Ну, я вижу, что вы не теряли времени даром. Кстати, не собираетесь ли еще раз побывать там? — Моралес посмотрел на Фейна медленным взглядом стервятника.

— Я все уже видел на Кубе, что необходимо газете.

— Филипп заинтересован еще в одной поездке.

— Возможно, но я не хочу. Завтра утром я вылетаю в Торонто, где пробуду несколько дней.

Моралес вскочил и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. Затем он упал в кресло и тяжело вздохнул.

— Вам хорошо заплатят, если вы измените свое решение.

— Вероятно, но я не хочу.

— Вам лучше знать. Во всяком случае, вы выполнили довольно сложное задание. Филипп будет рад этому. Кстати, могу я видеть вас в Мехико?

Фейн предпочитал не встречаться с этим человеком.

— Я еще не устроился, — солгал он.

— У меня могут быть вопросы. Могли бы мы встретиться завтра утром? Каким самолетом вы улетаете?

— В одиннадцать пятьдесят.

Фейн записался на самолет, который вылетает в восемь утра, но ничего не сказал об этом. Интуитивно он понимал, что Моралес настоящий головорез, который не будет стесняться в выборе средств. Он намного страшнее неопрятного Стида. Режиссеры старых американских фильмов хорошо знали этих людей, когда показывали мексиканских мошенников. Фейн видел в Моралесе бандита и убийцу, замаскированного йод порядочного человека. Каин в импортном американском костюме.

Когда Фейн вышел из здания «Эль Порбенир», то прежде чем взять такси и поехать в гостиницу, он два раза остановился и осмотрелся, чтобы убедиться, что за ним нет слежки.

Фейн позвонил Мола по домашнему телефону из гостиницы, и Мола сообщил ему довольно неприятную историю.

— Авария произошла в Гаване, когда она направлялась в аэропорт. Столкновение с другой машиной… Да, пока еще в больнице.

«Какая еще авария? Вы великолепно знаете, что никакой аварии не было», — хотел прокричать Фейн в телефонную трубку. Понимая, что вспышка гнева ничего не даст, он взял себя в руки и довольно спокойно спросил:

— Серьезные ушибы?

— К счастью, небольшой удар и царапины. Больше ничего.

— Она вылетает в воскресенье?

— Конечно, мистер Фейн. Все уже улажено.

Фейн считал, что отъезд без Клариты был непоправимой ошибкой. Он чувствовал себя жертвой шулерского трюка, но ему казалось, что эти карты тасует не Мола, а кто-то другой.

Кларита не вылетела из Гаваны в воскресенье, так как в этот день на Кубе было объявлено чрезвычайное положение, и воздушное сообщение было прервано. После телефонного разговора с Мола Фейн ничего не знал о ней. Утром он прибыл в Торонто. Все телефонные разговоры с Кубой задерживались на двенадцать часов. На следующий день международные телефонные переговоры были прекращены до специального указания. Сестра сообщила, что на его счет положено восемь тысяч фунтов, но это известие его нисколько не обрадовало.

В понедельник Паппи Сауерби созвал совещание всей редакции: от уборщиц до кочегаров. В руках у него был номер журнала «Тайм», вышедший на прошлой неделе. Он держал его небрежно между большим и указательным пальцем.

— Я полагаю, что все вы видели это! — начал он.

Журнал опубликовал сенсационную новость, которую никто не хотел печатать. Корреспонденты помпезно и ликующе описывали военные приготовления во Флориде и особенно в Центральной Америке, которые велись для разгрома кубинской революции. Дрожащим от волнения голосом Паппи сообщил:

— Леди и джентльмены, все сотрудники редакции. Мы должны действовать. Мы должны поднять голос протеста, чтобы остановить это грязное дело, которое готовят против Кубы. Во имя мира мы готовы на любые жертвы, и мы боремся за мир во всем мире.

Сразу же организовали сбор средств. Собрали 89 долларов 75 центов, которые направили в фонд защиты Кубы. Паппи предложил принять резолюцию, осуждающую «преступную и безответственную империалистическую агрессию, подготавливаемую против Кубы». Мнение работников редакции разделилось по поводу текста резолюции. Большинство признавало резолюцию в целом, но значительная часть сотрудников возражала против слов «преступная и империалистическая». Во имя сохранения единства главный редактор стал искать компромиссное решение. В конце концов была принята единогласная резолюция, осуждающая «безответственные империалистические маневры и угрозы агрессии в районе Карибского моря». Это было резко и достаточно туманно, а главное, понравилось всем, так что сразу же единогласно проголосовали за то, чтобы послать резолюцию в ООН, сессия которой проходила в Нью-Йорке.

После совещания Паппи принял Фейна в своем кабинете. Он схватил руку Фейна своими огромными старческими сухими руками и сжал ее с большой силой.

— Ну, сынок, ты все расскажешь старику Паппи. Я знаю все о твоих отношениях с Кларитой. Я рад за тебя и думаю, что ты найдешь свое счастье. Но надо же всему этому случиться именно сейчас.

— Я ничего не могу с собой поделать. Это ожидание свыше моих сил.

Паппи предложил ему:

— Самое лучшее — нанять частный самолет на Багамах, слетать на Кубу и забрать ее, только бог знает, когда восстановятся регулярные рейсы самолетов. За это время все может случиться, особенно с этой высадкой.

— Частный самолет? — переспросил Фейн. — Никогда не думал об этом.

— Что касается меня, то я стреляный волк в центральноамериканских революциях и контрреволюциях, — сказал Паппи. — С тех пор как я работаю здесь, их было более пятидесяти. Частные самолеты будут летать, пока не начнутся бомбардировки. Газета поможет тебе, сколько бы это ни стоило.

— Я ценю ваше великодушие, — сказал Фейн.

— И не говори об этом. У меня в этом деле свой интерес. Затраченные на тебя деньги ты отработаешь с лихвой. Если мы поместим твой отчет о положении на Кубе сейчас, то мы сделаем специальный выпуск в конце следующей недели. Старый Паппи всегда верен самому себе.

Он встал, сделал театральный жест и дружески пожал Фейну руки.

— Я думаю, сынок, что ты справишься с этим делом. Если тебе нужна поддержка газеты, то мы всегда с тобой. Решай.

Чтобы нанять самолет «уесена» в Нассау для полета в Гавану, Фейн заплатил сто фунтов. Пока готовили документы, фирма запросила по радио разрешение на посадку в гаванском аэропорту, и это разрешение было получено. Фейн послал в редакцию телеграмму с сообщением о ходе дела, купил бутылку виски и газету. Через пять минут самолет взлетел.

Самолет бросало и болтало в воздушных ямах. Он неподвижно повисал, резко падал вниз и снова поднимался. Крылья дрожали от напряжения. Впереди по курсу выходила из моря узкая полоска земли. Это была Куба. «Странно, — думал Фейн, — мне казалось, что ничто не заставит меня вернуться на Кубу. А чего мне бояться?» Анализируя свою поездку, он приходил к заключению, что не было причин волноваться.

Самолет приземлился в аэропорту Хосе Марти, и молодые парни в военных комбинезонах подбежали к машине. Пришел какой-то чиновник, проверил паспорт Фейна и документы летчика. Только после этого им разрешили покинуть самолет. Больше никаких проверок не было. Гражданские служащие занимались укреплением аэропорта. Укладывали мешки с песком вокруг пустых зданий аэропорта. Зенитная пушка, которую Фейн запомнил после изучения наставлений по опознаванию вооружения, стояла на широкой площадке перед входом в здание аэропорта. Она была замаскирована листьями, сорванными с ближайшей пальмы.

Здесь он попрощался с летчиком, который собирался отправиться на улицу Анимас… Он вылетал в Нассау вечером и должен был прилететь снова в Гавану через три дня. Такси не было, и Фейн доехал до Гаваны на попутной машине. Водитель армейского «джипа» высадил его у городской больницы.

Клариты в больнице не было. Он посетил еще две больницы в разных концах города. Он шел пешком. Ноги болели от усталости. Пропитанная потом одежда неприятно прилипала к телу. Наконец он добрался до гостиницы «Талисия», где ему дали прежнюю комнату. Он поднялся в номер, умылся, надел свежую рубашку и решил позвонить Мола. Ему ответили, что Мола нет и неизвестно, где он.