В центре застольной беседы была предстоящая экспедиция на далёкий остров в Индийском океане. Морис Август раскрывал перед гостями свои грандиозные планы, восхищавшие слушателей. Коханский подсел к Марысе и расспрашивал её о Польше, о том, дают ли о себе знать отряды конфедератов у них на Виленщине. Прожекты Беньовского мало интересовали его, Анджей всерьёз задумал возвращаться на родину.

Про конфедератов Марыся ничего определённого сказать не могла. Давно не появлялись в их краях конфедератские отряды. Возможно, все разбежались по домам. Ни с того ни с сего она вспомнила вдруг про свадьбу Зоей, какое было на ней подвенечное платье.

   — А я решил возвращаться в Польшу. Одобряете, Марыся? — перебил её Анджей. Подвенечное платье Зоей его не интересовало.

   — Коли решили, возвращайтесь, — ответила Марыся. — Говорят, что власти не трогают тех конфедератов, которые выходят из леса и складывают оружие.

   — Наше движение выдохлось, — с горечью сказал Коханский не столько Марысе, сколько самому себе.

   — Папа считает, конфедераты должны были договориться со Станиславом и не прятаться по лесам.

   — Видать, умный старик ваш папа. Хотите, Марыся, я покажу вам Париж, Лувр, Нотр-Дам, мосты через Сену?

   — Конечно, хочу.

   — Тогда завтра зайду за вами.

В последующие дни Фредерика наносила ответные визиты жёнам военных чиновников из морского министерства. Французским языком благодаря гувернантке-француженке она, как и её сестра, владела сносно. Поэтому поддерживать светскую беседу с парижскими дамами могла. Марыся, сопровождаемая Анджеем Коханским, знакомилась с достопримечательностями Парижа. Прогулки по городу завершались посещением уютного недорогого кабачка, где неизменный бродячий скрипач исполнял для посетителей задорные мелодии. А Морис Август с нетерпением ожидал приглашения к герцогу д’Эгильону. Владелец «Белой лилии» прислал ему внушительный счёт, заставивший Беньовского невольно охнуть. Таких денег у него не было. А ещё он хотел порадовать жену подарками, какими-нибудь парижскими диковинками. А это требовало расходов, и немалых.

Фредерика стала раздобревшей зрелой женщиной, мало — похожей на ту юную провинциальную девочку, с которой он повстречался в доме соседей Генских.

   — Марыся призналась мне, что ей нравится Анджей. Он, кажется, ухаживает за ней, — сказала Фредерика, когда они, утомлённые бурными ласками, лежали на широком супружеском ложе.

   — Или домогается девчонки, — уточнил Морис Август.

   — Фи, какой ты циник, Морис. Анджей производит впечатление Порядочного шляхтича.

   — По правде говоря, я мало его знаю. Кажется, из мелкопоместных. В армии конфедератов был поручиком.

   — Дай-то Бог девочке счастья.

   — Поедешь со мной в экспедицию, моя коханочка?

   — Куда же я без тебя? Горжусь тобой, Морис Август.

   — Ещё бы ты не гордилась мною. Сам король Франции поручает мне великую миссию. Моё имя войдёт в историю.

   — А ты самоуверен.

   — Знаю себе цену.

И вот второе крупное событие в жизни Мориса Августа Беньовского после его возвращения в Париж из Лорьяна. За ним прислана карета герцога д’Эгильона.

   — Свершилось! — произносит Морис Август. — Фредерика, пожелай мне удачи. Перекрести меня.

Уже находясь в карете, Морис Август предался размышлениям. Сейчас он предстанет перед герцогом, улыбчивым, любезным человеком отменных светских манер, от которого теперь во многом зависит его дальнейшая судьба. В морском министерстве Беньовский с живым интересом прислушивался к разговорам чиновников, касающимся высокой персоны герцога д’Эгильона. Его часто упоминали и знакомые поляки-эмигранты, постигавшие перипетии политической жизни Франции. Однажды высказал своё мнение о герцоге и Люсьен Бове. Оценки всесильного царедворца были нелицеприятны.

Пятидесятидвухлетний Арман Виньеро д’Эгильон Дюплесси Ришелье принадлежал к знатнейшему аристократическому роду Франции. Свою политическую карьеру он начал с поста губернатора Бретани. Управлял вверенной ему провинцией самовластно и деспотично, мало считаясь с буквой закона, занимался безудержным казнокрадством, не делая разницы между государственной казной и собственным карманом. И губернатор заслужил всеобщую ненависть и осуждение. Парламент обвинил герцога в растрате общественных сумм и настоял на его отзыве. Но тучи, нависшие было над казнокрадом, быстро рассеялись благодаря заступничеству Дюбарри. По её протекции Арман д’Эгильон был назначен командиром всей лёгкой кавалерии французской армии и участвовал во многих военных кампаниях. Попытки парламента затеять против герцога процесс, дабы пригвоздить казнокрада к позорному столбу, оказались тщетными. По инициативе канцлера Мопу парламент был распущен и наиболее рьяные недруги д’Эгильона были удалены с политической арены. Герцог же, никак не прославивший себя на кавалерийском поприще, получил новое высокое назначение. Он стал министром иностранных дел, ведавшим и военными делами, фактически первым министром в правительственном кабинете. По меткому выражению Люсьена, Францией, по сути дела, управлял триумвират, состоящий из герцога д’Эгильона, канцлера Мопу и мадам Дюбарри. Пожалуй, среди крупных европейских держав трудно было найти другую с подобным политическим режимом, который отличался бы такой степенью продажности, развращённостью, фаворитизмом. Сам Арман д’Эгильон вёл жизнь, во многом подражая королю: содержал фавориток, окружал себя роскошью, украшал свой дворец полотнами виднейших мастеров.

Карета остановилась перед величественным фасадом. Два услужливых лакея проворно раскрыли дверцы кареты и помогли Морису Августу выйти. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, застланной ковром, Беньовский подытоживал свои дорожные размышления. Конечно, этот д’Эгильон большая каналья. Но ему благоволит. И на том спасибо.

Как и ожидал Беньовский, министр встретил его самой приветливой улыбкой.

   — Дорогой полковник, как вам идёт униформа офицера французской армии! Надеюсь когда-нибудь увидеть вас и в генеральском мундире.

   — Если на то будет Божья воля и доброе расположение моего короля, — скромно ответил Морис Август на комплимент герцога.

   — Порадую вас. Мне удалось убедить его величество, что было бы неблагоразумно не воспользоваться обширными познаниями, приобретёнными смелым путешественником в странах азиатского Востока. Человек такого практического опыта и таких познаний мог бы с успехом осуществить идею колонизации и экономического использования Мадагаскара.

   — Тронут добрым расположением ко мне вашего сиятельства.

   — Дело не в моём расположении, а в государственных интересах Франции. Его величество сперва заколебался. Короля смущала большая сумма расходов, которую требует экспедиция. Но мы с вами неожиданно обрели союзника, вернее, союзницу, в лице мадам Дюбарри. Графиня оказалась невольной свидетельницей нашего разговора с Людовиком и горячо вступилась за вас.

   — Передайте, ваше сиятельство, мою нижайшую признательность графине Дюбарри за участие.

   — Графиня заслуживает всяческой признательности. Но почему бы вам не отблагодарить вашу добрую фею лично? Дюбарри любит общаться с интересными людьми, писателями, музыкантами, учёными, покровительствует им. Уверен, что отважный путешественник её также заинтересует. Салон графини открыт для гостей каждый четверг. В один из прошлых четвергов наш знаменитый поэт и драматург Жан Расин[50] читал свою новую поэму.

   — Непременно воспользуюсь вашим добрым советом, герцог.

   — И не прогадаете. Вам величайше предписано приступить к формированию корпуса волонтёров и по прибытии на Мадагаскар мирно внедряться в туземные территории и постепенно расширять французские владения, приводить туземцев под высокую руку нашего всемилостивейшего короля и обеспечить рынок для французских товаров. Это самая общая программа вашей деятельности. Более конкретные инструкции получите от морского министра.