Беньовский не возражал против столь крутых мер. Он лишь упросил дома Сальданьи не направлять в тюрьму Ивана Рюмина с женой Любовью Саввишной. Ивана Морис Август оставил при себе секретарём и рассыльным, а его жену — служанкой. На галиоте, который теперь становился собственностью губернатора и его английского компаньона, хозяйничала португальская команда.

Несколько недель томились узники в тюремных камерах, полуголодные, искусанные кровожадными москитами. Два раза в день тюремщики приносили заключённым по чашке рисовой похлёбки и кружке несвежей воды. Люди страдали от тропической жары, затхлого спёртого воздуха камер, полчищ насекомых. На ночь приходилось укладываться на жёсткую соломенную циновку, брошенную на земляной пол. Других постелей в тюрьме не полагалось.

Перед губернатором Сальданьи вставал вопрос — а что дальше делать с заключёнными? Их содержание в тюрьме требовало какого-то минимального рациона питания, достаточного для того, чтобы они не умерли от голода. Но даже и такой скудный рацион ложился бременем на колониальный бюджет. Можно было ожидать массовой эпидемии и смертности среди русских узников. Не лучше ли поскорее избавиться от Беньовского и всей его команды, подтолкнув Мориса Августа к примирению с его бывшим экипажем?

Когда дом Сальданьи оказывался в затруднительном положении, он всегда прибегал к помощи епископа Мителополиса, своего духовника, наставника и советчика. Епископ, ещё не старый, пышущий здоровьем человек, был влиятельнейшим лицом в Макао. Он всегда являлся по первому зову губернатора, облачённый в подпоясанную широким кожаным ремнём белоснежную сутану.

   — Что стряслось, сын мой? — спросил он, перебирая чётки из слоновой кости.

   — Нуждаюсь в вашем мудром совете, отец мой. Как поступить с этими бездельниками?

   — Вы имеете в виду русских узников?

   — Именно.

   — Христос учил нас милосердию и всепрощению. Пусть этот де Бенёв примирится со своими людьми, а те дадут ему клятвенную подписку о своей покорности. И дело с концом.

   — Вот и я так думаю.

   — Разумно мыслите, по-христиански. В наших интересах поскорее выпроводить всю эту компанию за пределы колонии. Де Бенёв католик?

   — Истинный католик. По рождению он венгр.

   — Предоставьте его мне.

Епископ Мителополис имел с Беньовским продолжительную беседу, и не одну. Сперва сделал ему внушение. Почему барон забывает о своих христианских обязанностях, не посещает храма Божьего, не принимает святого причастия? Служитель церкви подавил Мориса Августа своей богословской эрудицией, приводя массу изречений из Священного Писания в защиту милосердия и всепрощения. Его недруги и так уже подверглись серьёзным нравственным и физическим испытаниям, их мятежный дух поколеблен. Почему бы ему, барону, первому не протянуть недругам руку примирения, например, обратиться к ним с письменным воззванием, спокойным и доброжелательным по тону?

Морис Август согласился с доводами епископа. Строптивые его сообщники получили своё, тюрьма стала для них хорошим уроком. Большинство членов экипажа, изнурённых тюремной обстановкой, морально сломлены. Теперь можно и протянуть руку примирения.

По совету епископа Беньовский написал увещевательное письмо, воздержавшись от брани и каких-либо резких выражений. «Я сим письмом напоминаю вам: образумьтесь, — писал он, — не давайте себя в обман людям, которых лукавство нам уже известно. Последнее есть, что я вам пишу. Если вы меня искренне любить и почитать будете, то вам клянусь перед Богом, что моя горячность к вам ежедневно доказана будет...»

Письмо было тщательно каллиграфически переписано во многих экземплярах Рюминым. Он же и посетил всех узников и вручил им письма. И здесь Беньовский оставался верен себе. Начинал он послание с перечисления всех своих пышных вымышленных титулов: «Барон Морис Август Аладар де Бенёв, его императорского величества обрист и его высочества принца Альберта Саксен-Тешенского действительный камергер и советник, его же высочайшего кабинета директор». Следует обратить внимание, что этот набор титулов расходится с теми, которыми Беньовский подписывал своё камчатское послание в Сенат. Никакого герцогства или княжества Саксен-Тешенского никогда не существовало, стало быть, фигура принца Альберта вымышлена, плод фантазии Мориса Августа. Сочиняя себе пышные титулы, Беньовский преследовал одну цель — предстать в глазах своих людей фигурой значительной, высокопоставленной, недосягаемой.

Вслед за первым письмом Беньовский обращается к узникам со вторым, более дружественным по тону.

«Любезные дети!

Вы знаете, что я усердно старался всегда для вашего удовольствия и что я до последнего определил вас защищать, а для вашего благополучия все старания приложить, в том вы уверены быть можете.

Правда есть, что с немалым оскорблением слушал я ваше роптание и противление против меня, но как я теперь уже уведомлен, что вы обмануты лестию и ложным обо мне предсказанием, и так я вас более не виню и дело сие понимать не хочу.

Имейте усердие ко мне! Я буду с Божиею помощью вам защитою, никакого оскорбления вам не будет. Пища и одежда вам будет честная, и ежели Бог, Всевышний владыка, нас в Европу принесёт, то я вам обещаюсь, что вы вольные будете и со всяким удовольствием, хотя во весь век вам, содержания что писавша рукою своею подтвердил».

Эти два письма помогли Морису Августу примириться с экипажем. Стремление вырваться из тюремного застенка, покончить с физическими и нравственными страданиями вынудило людей давать подписки о своей покорности Беньовскому. Единственным, кто решительно отказался давать такую подписку, оказался Степанов. Он заявил, что предпочитает заключение или даже смерть в тюремной камере покорности бывшему каторжнику и беглому преступнику.

Когда Беньовский и все его люди были уже на борту фрегата «Дофин», он вспомнил об Ипполите Степанове. По просьбе Мориса Августа его тоже выпустили из тюрьмы. Но за строптивость и неповиновение главноначальствующему на корабль не взяли и бросили в Макао. Беньовский сделал красивый жест, позаботясь о том, чтобы он стал известей всей команде. Он передал Степанову через Рюмина тысячу пиастров. «Я не хозяин этим деньгам. Это законная доля Ипполита», — объяснил он своим помощникам.

А дальнейшая судьба Ипполита Степанова была такова. С помощью голландцев из Нидерландской Ост-Индской компании добрался он до Батавии, главного центра компанейских владений в Юго-Восточной Азии. Пытался здесь устроить свою судьбу, найти службу и не сумел. Умер в нищете и одиночестве.

4 января 1772 года «Дофин» отплыл из Макао, держа курс на Порт-Луи на острове Маврикий, принадлежавшем в те времена Франции. Предстояло долгое плавание по Южно-Китайскому и Яванскому морям, Зондскому проливу, разъединявшему Яву и Суматру, и Индийскому океану. Теперь все беглецы оказались пассажирами французского фрегата, большого океанского корабля. Они получали сносное питание, но болезнь отступала медленно, унося новые жертвы. В пути умерли ещё четверо: Асаф Батурин, бывший полковник артиллерии, и трое работных людей купца Холодилова. Опять Иван Уфтюжанинов прочитал над усопшими Псалтырь. Тела их, зашитые в брезент, предали по морскому обычаю пучине океана.

Порт-Луи — административный центр французских островных владений в Индийском океане, небольшой прибрежный город, расположенный несколько севернее Южного тропика, к востоку от Мадагаскара. Городок чистенький, уютный, утонувший в зелени кокосовых пальм и ещё каких-то неведомых тропических растений.

В центре католическая церковь, резиденция губернатора, казарма. Их окружают особняки с черепичными крышами и открытыми верандами, здесь живёт европейская знать, приближённые губернатора, плантаторы, офицеры гарнизона. Пёстрый квартал лавок, принадлежащих арабским и индийским торговцам, оглашается зычными выкриками зазывал. Дальше от центра начинаются хижины бедноты, мало отличающиеся от хижин в Восточной Азии. Главный строительный материал здесь бамбук. Кровля кроется камышом. К городу подступают плантации — сахарные, кофейные, чайные. На плантациях трудятся индийцы и африканцы, поставляемые вербовщиками рабочей силы.