Население Порт-Луи и всего острова Маврикий пёстрое, многоязычное. Белые европейцы, преимущественно французы, составляют незначительное меньшинство. Много рослых сухопарых индийцев, которых зовут здесь малабарцами, и чернокожих африканцев, выходцев из Мозамбика и юга Африки. Этих без различия их племенной принадлежности называют кафрами. Попадаются и арабы, и малагасийцы, выходцы из Мадагаскара. Немало можно встретить и метисов всех оттенков — от белого до чёрно-шоколадного. В них, вероятно, смешалась кровь всех рас и народов, обитавших в бассейне Индийского океана.

4 марта 1772 года фрегат «Дофин» бросил якорь в гавани Порт-Луи. Тотчас корабль был атакован целой флотилией лодок с торговцами, крикливыми, стремившимися перекричать друг друга. Предлагали ананасы, бананы, живых попугаев и черепах, кораллы, плетённые из соломки шляпы и корзиночки и ещё всякую всячину. Некоторые из торговцев, наиболее прыткие и сноровистые, вскарабкались на фрегат, проникли на палубу и разложили там свои товары. Команда и пассажиры окружили торговцев, и пошла бойкая торговля. На попугаев и черепах дивились, а покупали свежие фрукты.

Морис Август попросил у капитана шлюпку, чтобы съехать на берег и нанести визит губернатору.

   — В этом нет необходимости, — ответил Сент-Илер. — Убеждён, что милейший кавалер Дерош с минуты на минуту пожалует к нам на фрегат. Ведь заход французского корабля в гавань Порт-Луи — событие для его жителей.

   — Маврикий такое колониальное захолустье?

   — Я бы этого не сказал. Порт-Луи лежит на оживлённом морском пути, связывающем Капстад с Коломбо и Батавией. Сюда заходят все европейские корабли, которые держат путь из Европы в Восточную Азию. Здешнего губернатора я давно знаю. Он имеет обыкновение наведываться на каждое французское судно.

   — Что представляет из себя этот Дерош?

   — Прирождённый галльский аристократ. Обходителен, любезен. Убеждённый сторонник идеи — Франция должна колонизовать Мадагаскар, пока это не сделали другие державы. Не раз писал в Париж свои представления на сей счёт. Но наше королевское правительство что-то осторожничает.

   — Интересно, очень интересно. Я, кажется, понимаю Дероша.

   — А вот и он. Видите, его лодка отчаливает от берега.

Губернатор прибыл на фрегат в сопровождении двух французских офицеров. Дерош был невысоким моложавым человеком, лёгкий полотняный сюртук подчёркивал неофициальность визита.

С капитаном он поздоровался как со старым знакомым. Сент-Илер представил ему Беньовского.

   — Рекомендую, барон де Бенёв. Учёный, путешественник, исследователь Восточной Азии.

   — Весьма рад, барон, — сказал Дерош, протягивая Морису Августу руку.

   — И я рад, ваше высокопревосходительство.

   — Давайте без громких титулов, барон.

   — Как вам угодно, мосье. Надеюсь на вашу помощь. Многие из моих людей тяжело больны. Цинга. На судне нет условий для их излечения.

   — Барон справедливо заметил, — вмешался Сент-Илер. — Четверых похоронили за время перехода через Индийский океан.

Капитан хотел бы избавиться от цинготных пассажиров и поэтому поддержал Беньовского. Он также заметил, что де Бенёв намеревается поступить на французскую королевскую службу и поэтому вправе рассчитывать на помощь достойного представителя Франции.

   — Сколько у вас тяжелобольных? — спросил губернатор.

   — Наиболее тяжёлых пятеро.

   — Возьмём всех в военный госпиталь.

Губернатор отдал распоряжение одному из офицеров позаботиться о больных и незамедлительно переправить их с корабля на берег.

Разговор продолжился в каюте капитана и скоро переключился на дорожные события, потом на обстановку в Китае. Беньовский попросил позволения у губернатора нанести ему визит в любое удобное для него время.

   — Когда вам будет угодно, дорогой барон, — радушно отвечал губернатор. — Хотя бы завтра.

И вот жители Порт-Луи были привлечены необычным зрелищем. По улице, соединяющей гавань с резиденцией губернатора, шагал, слегка прихрамывая, человек в парадном мундире, разукрашенном золотым шитьём, — по меньшей мере генерал или высокий сановник. На груди его сверкали ордена. На почтительном отдалении от него шли шестеро сопровождающих. Тоже в расшитых золотом мундирах, но поскромнее.

Весь этот спектакль Морис Август подготовил ещё в Макао. Он отыскал превосходного портного-китайца, умевшего шить и европейское платье. Оставил ему в качестве образца свой мундир, похищенный в доме убиенного большерецкого воеводы, и наказал сшить по этому образцу восемь мундиров — один для себя и остальные для своей свиты — Винблада, Хрущова, Софронова, лекаря Мейдера, канцеляристов Рюмина и Судейкина и штурманского ученика Бочарова. Нарисовал эскиз нагрудного и нарукавного золотого шитья. Китаец мобилизовал всех своих подмастерьев и выполнил заказ быстро и пунктуально, заломив за него немалую цену. Беньовский согласился со всеми его условиями. Именно в это время произошло его примирение с командой, и мундиры как бы символизировали восстановление добрых отношений между главноначальствующим и его ближайшим окружением.

Когда состоялась примерка у портного, Бочаров, облачившись в раззолоченный мундир, запротестовал против такого подарка. На кого он похож? На попугая, а не на доброго моряка. По его чину штурманского помощника не пристало носить сей маскарадный костюм. Закапризничали было и канцеляристы. Не по чину это. Беньовский всё же уговорил их принять мундиры. Втолковал им, что-де сие — суть облачение, не зависящее от чина, выдаваемое за особые заслуги. Он, барон де Бенёв, как особа, уполномоченная цесаревичем Павлом Петровичем, своей властью награждает каждого почётным мундиром. Давно уже ни штурманский помощник, ни канцеляристы не верили в высокие полномочия барона, но перечить ему не стали. Почётный так почётный.

Вышла неожиданная заминка и со шведом. Винблад выговорил Беньовскому без свидетелей:

   — Пусть я наёмник, ландскнехт. Но я не авантюрист и не ряженый обманщик. Не пристало мне рядиться в чужой мундир.

Беньовский нашёлся и здесь. Он втолковал Винбладу, что это парадная офицерская форма его отряда. Господину майору, очевидно, известно, что руководство конфедерации ещё не ввело единой формы для своих офицеров. Вот каждый отряд и действовал произвольно, устанавливая свои образцы мундиров, отличные от королевских. На самом же деле конфедераты носили форму королевской армии — у кого была — или же ходили в цивильном платье.

Морис Август не ограничился мундиром, но позаботился ещё и об орденах. В торговых кварталах Макао он отыскал искусного мастера, который умело покрывал металлическую поверхность вазы, чаши или медальона разноцветной эмалью, создавая сложный узор. Умелец с помощью своих подмастерьев скопировал орден Святой Анны для Винблада, Хрущова и Софронова. А также изготовил для самого Беньовского по его рисунку ещё три ордена. Один из них был копией польского ордена Белого Орла. Вернее, отдалённо напоминал этот сложный по рисунку орден с распростёртым на восьмиконечном кресте орлом. Другой копировал военный орден Марии-Терезии, учреждённый ещё во время Семилетней войны. Рассказывая собеседникам о своих мнимых военных подвигах, Беньовский иногда скромно упоминал о награждении крестом Марии-Терезии. И наконец, третий был бесхитростным изобретением самого Мориса Августа — крестом красной эмали, увенчанным короной. Он мог сойти за награду какого-нибудь немецкого герцогства. Поди разберись в этом обилии герцогств, великих герцогств, княжеств, входящих в Германию.

Дополнением к этому маскараду послужила и хромота Беньовского, которая отнюдь не была последствием боевого ранения. Ещё во время злополучного плавания из Охотска к берегам Камчатки, когда в Охотском море разыгрался жестокий шторм, с Морисом Августом, находившимся в трюме вместе с другими ссыльными, случилась беда. При очередном ударе мощной волны о борт судна его резко отбросило в сторону, и Морис ударился ногой об опорный столб. Он почувствовал нестерпимую боль. Нога распухла, и некоторое время Беньовский не мог передвигаться без посторонней помощи.