Генерал принимал гостя радушно, предавался воспоминаниям о своём старом сослуживце, отце Мориса Августа. На манеже проходили конные состязания. Офицеры кавалерийских полков лихо рубили саблями лозу, преодолевали препятствия. Беньовский, находясь среди зрителей, поздравлял победителей. Его приглашали на товарищеские пирушки в офицерском собрании по случаю всяких юбилеев, полковых праздников, просили рассказать о мадагаскарских событиях. Морис Август, почувствовав себя в своей тарелке, с воодушевлением пускался в воспоминания, включая свою необузданную фантазию. Он стал своим в гарнизоне и вечно оказывался в компании новых друзей.

Однажды генерал Макош встретил Беньовского словами:

   — Дорогой Морис, вы-то мне и нужны. Ой как нужны.

   — К вашим услугам, мой генерал.

   — Я формирую уланский полк по штатам военного времени. Полковник Лохвиц, чёрт бы его побрал, свалился на днях с лошади и получил тяжёлую травму. Мне не нужен командир полка — растяпа, который падает с лошади и ломает ноги. В строй он уже не вернётся. Почему бы вам не принять полк? Я внимательно ознакомился с рекомендательным письмом князя Кауница, моего старого друга. Князь рекомендует вас как человека с хорошим военным опытом.

   — Я слышал, что старый баварский курфюрст умер. Значит, война?

   — Придётся воевать за баварское наследство. Саксонцы и пруссаки уже двинули свои войска к границе Чехии. Так что вы скажете на моё предложение, милейший?

   — Лестное предложение.

   — Ещё бы не лестное. В вашем возрасте командовать отборным полком...

   — Я и корпусом командовал, генерал.

   — Так называемым корпусом. Сколько в вашем распоряжении было подчинённых? Рота, две?

   — Две. И ещё инженерная команда и батарея полевых пушек, к вашему сведению.

   — Негусто. В вашем полку будет шестьсот сабель не считая орудийной батареи и обозного эскадрона. Соглашаетесь?

   — Разрешите съездить в Вецке попрощаться с женой. И тогда я в полном вашем распоряжении.

   — Вот это другой разговор. Представление на вас сегодня же пошлю в Вену.

Назначение Мориса Августа Беньовского командиром уланского полка не вызвало особого удивления в гарнизоне. Он уже стал как бы своим для офицеров. Лишь некоторые из них, наиболее проницательные и смышлёные, посмеивались над его велеречивостью и склонностью приврать.

Фредерика выслушала решение Мориса Августа поступить на австрийскую службу и отправиться воевать с саксонцами и пруссаками спокойно, хотя и всплакнула из приличия. С Уфтюжаниновым у него состоялся непростой разговор. Начал Беньовский издалека:

   — Не надоело тебе, Иван, одиноким бобылём ходить?

   — Стало быть, судьба такая, мой господин.

   — Брось ты о судьбе толковать. Посмотри, сколько в селе пригожих девок. Разве нет выбора?

   — Да я бы не против.

   — И я бы не против тебе хорошую невесту подобрать. Да понимаешь ли, загвоздка одна на пути твоём. По нашим обычаям негоже, чтобы добрая католичка за схизмата замуж выходила.

   — Что такое схизмат?

   — Бусурманин, по-вашему. Иначе говоря, человек чужой веры. Вот я сейчас принимаю полк. Вероятно, отправимся на войну. Хотел бы и тебя, моего старого боевого товарища, с собой взять. Представил бы тебя на звание вахмистра. Но не в обычаях наших, чтобы иноверец верховодил католиками. Как к тебе отнесутся правоверные солдаты-венгры? Надо тебе, Иван, для пользы дела окреститься у нашего деревенского падре. Вместо Ивана станешь Иштваном.

   — Не могу я, господин, изменить вере моих родителей, дедов.

   — Да пойми ты... Католическая вера или православная, как это называется по-вашему, — это лишь оболочка. А суть одна. Все мы христиане. Бог у нас един, Христос, Бог Сын, тоже един, и Матерь Божья, Дева Мария, едина. Что изменится от того, что станешь католиком?

   — Не скажите, господин. Латиняне крестятся не тремя перстами, а всей ладонью. Службу ведут на латыни. Святые иконы отвергают. Причастие совершают на свой лад. Святых наших, братьев-великомучеников Бориса и Глеба, великого подвижника Сергия Радонежского, просветительницу Евфросинию Полоцкую, не признают...

   — О, да ты, Иван, в вопросах веры собаку съел.

   — Я же священнический сын. И за причетника в храме прислуживал.

   — Как хочешь, Иван. Неволить тебя не стану. Но в полк с собой не возьму. Останешься с гайдуками сторожить имение и охранять госпожу. Слышал, в горах опять беглые холопы разбойничают.

   — Есть такие слушки.

Попытался воздействовать на упрямого Ивана и деревенский священник отец Стефан, но тщетно. Уфтюжанинов, поповский сын, оставался непреклонен и перейти в католичество никак не хотел. «А добрый вояка бы получился и для девок загляденье», — с сожалением подумал Беньовский. Иван теперь никак не походил на прежнего тщедушного камчатского парня. Раздался в плечах, заматерел, отпустил бородку. Вьющиеся светло-русые кудри расчёсывал на прямой пробор.

Прощаясь с Фредерикой, Морис Август пошутил:

   — Был бы Ивашка не таким телком...

   — Ну и что было бы?

   — Не оставил бы тебя на Ивашкино попечение.

   — Плохо обо мне думаешь. Ревнуешь шляхтичку к безродному хлопу.

   — Да нет, не ревную. К слову сказать, пошутил.

   — Плохо пошутил.

Но неуклюжая шутка мужа запала в душу Фредерики. Она приглядывалась к статному, русоволосому и синеглазому Ивану и говорила себе: хорош парень. И ловила себя на греховных мыслях о том, что присутствие привлекательного гайдука, возможность видеть его рядом, перекинуться с ним двумя-тремя ничего не значащими словами доставляет ей маленькое удовольствие, приводит в лёгкое волнение. Не сразу осознала Фредерика, что муж с некоторых пор стал вызывать у неё скрытое раздражение своими амбициозными планами, поглощавшими все его помыслы, отодвигавшими его от дома и семьи. Фредерика с досадой называла мужа в душе бродягой, кочевником, пустым фантазёром и честолюбцем, который так и не принёс ей простого женского счастья.

Наследник покойного курфюрста Карл-Теодор Пфальцский, человек нерешительный и мягкий, готов был идти на любые уступки австрийцам, лишь бы избежать военного конфликта. 3 января 1778 года он заключил в Вене конвенцию, по которой уступал Австрии всю Нижнюю Баварию и некоторые другие области в обмен на признание австрийской стороной права нового курфюрста на всё остальное наследство. Венская конвенция вызвала недовольство как баварской знати, так и правителей Саксонии и Пруссии, опасавшихся подчинения всей южной Германии императорскому дому. Особенно решительно воспротивился австрийской политике король прусский Фридрих II. Однако же все его дипломатические усилия, попытки путём переговоров заставить Австрию отказаться от намерения утвердиться в Нижней Баварии не увенчались успехом. Война оказалась неизбежной. Австрийские войска под командованием Ласси и Лаудона были подтянуты к границам Силезии и Саксонии. Император-соправитель Иосиф II выехал в действующую армию. Фридрих II тоже двинул свои войска навстречу противнику. Во главе пруссаков встали сам король и его брат Генрих. К пруссакам присоединилась и саксонская армия курфюрста Фридриха-Августа III.

Странная это была война за баварское наследство. Не происходило кровопролитных сражений, крупномасштабных операций. Обе стороны демонстративно бряцали оружием и выжидали. Императрица Мария-Терезия, желавшая избежать большой изнурительной войны, сдерживала пыл своих военачальников. Пруссаки и саксонцы также не проявляли боевой инициативы. Дело ограничивалось тактическими передвижениями войск, отдельными рейдами на вражескую территорию небольших подвижных отрядов да мелкими стычками. С наступлением зимы в военных действиях наступило полное затишье. Пруссаки, которые к началу войны перешли границу Богемии и незначительно углубились на её территорию, отошли назад и расположились на зимних квартирах в Саксонии и Силезии.