— Я с вами, барон. Другого выхода для себя не вижу, — сказал швед. — Но я думаю, это будет трудно. У нас нет денег и нет документов.

   — Деньги добудем. При мне сохранились кое-какие фамильные драгоценности: золотая табакерка с бриллиантами, перстень с камнем. Их можно продать. Это поможет нам оплатить лошадей, дорожные пошлины.

   — А документы?

   — Я подумал об этом. Мой хозяин и его приказчик часто выезжают по торговым делам в другие города. Я выведал у них, какой в России порядок. Всякий отъезжающий куда-либо выправляет себе так называемую подорожную грамоту. Её придётся предъявлять на каждой почтовой станции, чтобы получить казённых лошадей. Могут её потребовать у городской заставы, чтобы проверить личность.

   — Где же её взять, эту грамоту?

   — Выкрасть у Вислогузова или Митьки. С такой грамотой я купец или на плохой конец его приказчик по торговым делам.

   — А я?

   — Вы мой слуга. Что поделаешь, друг мой? Вас, благородного дворянина, это шокирует? Но придётся сыграть такую роль, если хотите свободы. Ведь мне, родовитому барону, моя роль тоже не слишком по душе.

   — Хорош слуга, который почти не говорит по-русски.

   — И не надо. Вы будете глухонемым слугой.

   — Да, но... Получится ли из вас правдоподобный купец с вашим иностранным акцентом?

   — Я думал об этом. Хорошо бы раздобыть документы на имя не самого Вислогузова, а его приказчика. Вы понимаете, к чему я клоню? Митька — татарин, который не совсем чисто говорит по-русски, делает ошибки в русской речи.

   — Разве вы похожи на татарина?

   — Чернявый венгр чем не татарин? Однажды в Трансильвании меня приняли за цыгана.

   — У вас гениальный ум, барон.

   — А вы думали... Митька, это я знаю с его слов, собирается в Нижний Новгород. Какие-то там дела, связанные с астраханской икрой. До сих пор он никуда далее Симбирска и Царёво-Кокшайска не ездил. Стало быть, на всех станциях нашего пути через Нижний и Москву никто никогда Митьку в глаза не видел. Логично?

   — Я говорю, у вас гениальный ум, барон.

   — Оставим комплименты. Это ещё не всё. Надо отвлечь внимание наших надзирателей. Пусть они обнаружат наше исчезновение не сразу, а этак дня через три-четыре.

   — Как это сделать?

   — И это я продумал. В последние дни я делаю вид, что увлекаюсь рыбной ловлей. Хотя, откровенно говоря, не дворянское это занятие, не благородное. То ли дело охота. Да и разве теперь время для рыболовства? Холод осенний, слякоть, изморозь. Облюбовал себе одно местечко на берегу Волги пониже устья Казанки. Там, кстати, лесные склады и изба сторожа.

   — При чём тут рыбная ловля? При чём какая-то изба сторожа?

   — А вот при чём. Я дважды ночевал на сеновале у этого старика, а хозяев предупреждал, что ухожу на Волгу, возможно, с ночёвкой. Ведь лучший клёв на рассвете. Понимаете, к чему я клоню?

   — Кажется, начинаю понимать.

   — Мы приучим наших хозяев к нашим длительным отлучкам. В день нашего бегства мы вооружимся удочками и скажем, что уходим порыбачить дня на три. Надо же бедному ссыльному чем-то убить время. А сами не задержимся в городе ни на одну минуту. Когда нас хватятся, мы будем уже далеко.

   — Неплохо придумано. Совсем неплохо. Но как вы раздобудете нужный документ?

   — Это моя забота.

Вислогузов был человеком начитанным и даже обладал неплохой по тем временам библиотекой. В ней были и календари, и религиозные книги для душеспасительного чтения — Четьи-Минеи[23], например, в толстенном переплёте с медными застёжками, но были и современные светские писатели: поэт-сатирик Антиох Кантемир, автор стихов и трагедий Сумароков, баснописец Хемницер. Книги купец регулярно выписывал из Москвы от известного книготорговца. После приятного послеобеденного отдыха спускался Степан Силыч, если не было других дел, в свой небольшой рабочий кабинет позади лавки, доставал с полки книжку, любовно разглядывал её со всех сторон и углублялся в чтение. А бывало, приносил книжку наверх, собирал в зале всё своё семейство и читал вслух понравившиеся ему басни или стихи. Читал не спеша, торжественно, немножко нараспев, как произносил молитвы перед едой.

Морис Август заинтересовался хозяйской библиотекой и получил любезное дозволение хозяина пользоваться ею в любое время. Так Беньовский стал вхож в кабинет Вислогузова и в его отсутствие. По правде говоря, и книги на непонятном ему церковнославянском языке, да и современные русские повести и трагедии, написанные тяжеловесно и вычурно, мало интересовали его. Интересовало совсем другое. Беньовский садился за письменный стол и машинально листал страницы книги в кожаном переплёте, оглядывая пристально обстановку кабинета. Особенно его внимание привлекал стоявший в простенке между окнами столик-бюро со множеством ящиков, в которых, как можно было догадаться, хранились всякие нужные бумаги.

Степан Силыч уехал по торговым делам в Симбирск. Митька готовился после его приезда отправиться в Нижний Новгород. Беньовский узнал об этом от него самого. Приказчик был словоохотлив.

   — Как приедет хозяин, сразу же и поеду в Нижний, — с гордостью сообщил Митька. — Говорят, большой город, больше, чем наша Казань.

Он знал, что хозяин-купец дорожит им как честным и расторопным помощником и готов послать с самостоятельным поручением.

   — Сразу не сумеешь уехать.

   — Это почему же?

   — А документ выправить... Говорят, ваши чиновники ничего быстро не делают.

   — Есть он уже, документ. Степан Силыч заранее позаботился.

   — Есть, говоришь? Это хорошо.

Когда Митька занимался с покупателями, Морис вошёл в хозяйский кабинет, снял с полки первую попавшуюся книгу, раскрыл её наугад и положил на стол. Потом прислушался, не раздаются ли чьи-нибудь шаги, и поспешно подошёл к столику-бюро в простенке. Попробовал, открываются ли ящики. Некоторые были на запоре, другие открывались.

Вдруг Беньовскому показалось, что кто-то идёт. Нет, это шмыгнул хозяйский кот. Морис Август приоткрыл самый большой из ящиков, плотно набитый счетами, какими-то записками, выдранными из конторских книг листами. Под ними лежала вытертая сафьяновая папка. Беньовский осторожно извлёк её и нетерпеливо раскрыл. Вот то, что он искал! Какая удача! В папке как раз и лежала нужная ему бумага, удостоверяющая личность и дающая право на проезд казённым транспортом. На листе плотной шершавой бумаги было выведено чётким секретарским почерком следующее:

«Подорожная грамота

Предъявитель сего казанский мещанин Димитрий Закиров 28 лет от роду, доверенный человек казанского же купца Степана Вислогузова, следует по торговым делам в Нижний Новгород и в другие города, визиты в кои могут быть потребны в интересах торгового дома Вислогузовых. И с ним следует данный ему в помощь человек».

Под этим текстом стояла витиеватая подпись чиновника губернской канцелярии и была прилеплена сургучная гербовая печать.

Беньовский сложил документ вчетверо и сунул в карман камзола. Военный мундир, подобающий офицеру конфедерации, он так и не успел в своё время справить. Потом он осторожно положил сафьяновую папку на дно ящика, под ворох бумаг, и, задвинув его, вышел из кабинета.

«Ай да Морис Август... Каков!» — самоуверенно подумал он, насвистывая весёлый венский мотив. У себя в комнате Беньовский ещё и ещё раз перечитал документ, «...и в другие города, визиты в кои могут быть потребны...» Это же превосходно! Значит, и в Москву, и в Санкт-Петербург дорога ему открыта. «И с ним следует данный ему в помощь человек». Тоже превосходно. А теперь надо действовать. Вислогузов вернётся не раньше чем через неделю.

Первым делом Беньовский отправился добывать деньги к ювелиру-татарину и предложил золотую табакерку с бриллиантами.

   — О, такой богатый вещь! У бедного Сулеймана нет столько денег, чтобы купить такой богатый вещь, — запричитал ювелир. — Моя может дать господину...