– Еще как известно, – согласился я. – Детектив по фамилии Дейтон заехал мне кулаком в челюсть. Начальник отдела по расследованию убийств Грегориус выплеснул кофе в лицо и так врезал по шее, что чуть не перебил артерию, – видите, как распухла? Начальник полицейского управления Олбрайт помешал своим костоломам размазать меня по стенке, поэтому Грегориус на прощание плюнул мне в лицо. Вы совершенно правы, мистер Эндикотт, эти ребята не стесняются.

Адвокат многозначительно посмотрел на часы:

– Вы хотите выйти под залог или нет?

– Спасибо, конечно, но не стоило беспокоиться. Если тебя выпустят под залог, люди решат, что ты виновен. А если ты выйдешь сухим из воды, скажут, что попался толковый адвокат.

– Ну и глупо, – буркнул Эндикотт.

– Пусть так. Был бы я умным, не сидел бы тут. Если у вас есть связь с Ленноксом, передайте, чтобы не беспокоился обо мне. Я здесь не ради него, а ради себя. И я ни на что не жалуюсь. Такова цена. Люди приходят ко мне со своими бедами – маленькими или большими. С бедами, которые не могут доверить копам. Придут ли они ко мне, если любой мордоворот с полицейским жетоном легко уложит меня на лопатки?

– Я вас понимаю, – протянул адвокат, – однако позвольте поправить вас в одном пункте. У меня нет связи с Ленноксом, я едва с ним знаком. Я служу правосудию, как любой юрист, и если бы мне стало известно, где он скрывается, я не утаил бы эту информацию от окружного прокурора. Максимум, на что я могу пойти, – передать его властям в назначенном месте, предварительно выслушав признание.

– Никто, кроме него, не прислал бы вас сюда, чтобы помочь мне.

– По-вашему, я лгу? – Он наклонился над столом и затушил сигарету о край.

– Кажется, вы из Виргинии, мистер Эндикотт? В моих краях у виргинцев всегда была репутация благородных людей. Мы еще помним о южной чести.

Эндикотт улыбнулся:

– Неплохо сказано. Надеюсь, так оно и есть. Однако мы впустую тратим время. Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы сказали бы полиции, что не видели Леннокса неделю. Возможно, это не совсем правда. Под присягой вы всегда можете рассказать, как было на самом деле. Лгать полиции законом не возбраняется. Они готовы к тому, что вы им солжете. Им гораздо приятнее выслушать ложь, чем ваш отказ давать показания, который они сочтут вызовом. Что вы хотите этим доказать?

Ответить мне было нечего. Эндикотт встал, потянулся за шляпой, со щелчком захлопнул портсигар и сунул его в карман.

– Не пойму я, чего ради вы разыграли этот спектакль, – холодно промолвил он. – Настаивали на своих правах, поминали закон всуе. Удивляюсь вашей наивности, Марлоу. Уж вам-то должно быть известно, что закон не есть правосудие, а лишь весьма несовершенный механизм. Надавите на нужные кнопки, и, если повезет, правосудие восторжествует. Не стоит требовать слишком много от механизма. Что ж, вижу, моя помощь вам не нужна, поэтому удаляюсь. Если передумаете, я в вашем распоряжении.

– А я, пожалуй, потяну денек-другой. Если они схватят Терри, им будет все равно, кто помог ему сбежать. Цирковой балаган, именуемый судом, им важнее. Убийство дочери Харлана Поттера – газетная сенсация, а любитель ублажить публику вроде Спрингера въедет на этом спектакле прямиком в министерское кресло, а оттуда – в губернаторское или еще выше… – Я неопределенно взмахнул рукой, и конец фразы повис в воздухе.

– Вы слишком поспешно судите о мистере Харлане Поттере, – с сарказмом заметил Эндикотт.

– А если Терри не схватят, никто и не спросит, кто помог ему сбежать, мистер Эндикотт. Власти предпочтут поскорее забыть обо всем.

– Вы, я вижу, все просчитали, Марлоу?

– В тюрьме у меня была масса свободного времени. А о Харлане Поттере мне известно лишь то, что он владеет сотней миллионов баксов и десятком газет. И как там вся эта шумиха?

– Шумиха? – Голос адвоката заледенел.

– Вот именно. Что-то я не вижу вокруг репортеров, а я-то надеялся поправить свой бизнес. Частный сыщик сел в тюрьму, но друга не выдал. Звучит!

Эндикотт подошел к двери:

– Считайте, что ваша наивность меня позабавила, Марлоу. Вы как ребенок. Имея сотню миллионов баксов, можно купить не только внимание прессы, но ее молчание. Это такой же товар.

За адвокатом закрылась дверь, а меня отвели в камеру номер пять блока для уголовников.

– С Эндикоттом вы тут не задержитесь, – запирая меня, дружелюбно заметил надзиратель.

Я спорить не стал.

Охранник, заступивший в вечернюю смену, крупный широкоплечий блондин средних лет с дружелюбной улыбкой, давно изжил в себе и гнев, и жалость. Он хотел спокойно отсидеть смену, и его добродушие не знало границ. Охранник отпер дверь моей камеры:

– К вам гость. Из окружной прокуратуры. Не спится?

– Рановато для меня. Который час?

– Десять пятнадцать.

Он с порога осмотрел камеру. Одно из одеял я расстелил на нижней койке, второе подложил под голову. В корзине валялись скомканные бумажные салфетки, на краю раковины стоял рулон туалетной бумаги. Охранник довольно кивнул:

– Личные вещи?

– Только я сам.

Он оставил дверь камеры открытой. Мы прошли по тихому коридору к лифту. У стола дежурного какой-то толстяк в сером костюме смолил трубку из кукурузной кочерыжки. Ногти у него были грязные, а несло от него, как от козла.

– Я – Спрэнклин от окружного прокурора! – гаркнул толстяк. – Мистер Гренц желает тебя видеть. – Он вытащил пару наручников. – Примерь-ка.

Охранник и дежурный радостно скалились.

– В чем дело, Спрэнк? Боишься, что он набросится на тебя в лифте?

– К чему мне лишние проблемы? – огрызнулся Спрэнклин. – Однажды от меня уже хотел удрать такой молодчик. Мне тогда всю плешь проели. Давай двигай.

Дежурный протянул толстяку бланк, и Спрэнклин поставил на бумажке витиеватую подпись.

– У меня все под контролем. В этом городе только и жди подвоха.

Патрульный втащил с улицы пьяного с окровавленным ухом.

– А ты попал, малый, – с довольным видом сообщил мне толстяк уже в лифте. – Вляпался в здоровенную кучу дерьма. В этом городе огребешь и не такое.

Лифтер подмигнул мне, я ухмыльнулся в ответ.

– Не дергайся, – пригрозил мне Спрэнклин. – Я однажды уже подстрелил такого же шустрого. Мне тогда всю плешь проели.

– Проедят и так и эдак.

Спрэнклин задумался.

– Вроде того, – согласился он. – Такой город. Никакого уважения.

Через двойные двери мы вошли в кабинет прокурора. Телефонный коммутатор был выключен, кресла для посетителей пусты. Свет горел только в паре кабинетов. Спрэнклин открыл дверь каморки с маленьким столом и двумя стульями. За столом сидел краснолицый крепыш с квадратным подбородком и глупыми глазами. При нашем появлении он что-то запихивал в ящик стола.

– Стучаться надо! – рявкнул крепыш.

– Простите, мистер Гренц, – промямлил толстяк. – Я глаз не сводил с заключенного.

Он втолкнул меня в кабинет.

– Наручники снять, мистер Гренц?

– А какого дьявола ты их нацепил? – хмуро поинтересовался Гренц, наблюдая, как Спрэнклин возится с замком; у толстяка на поясе болталась связка ключей величиной с грейпфрут, и он не сразу отыскал нужный. – Проваливай, – велел ему Гренц. – Подождешь снаружи.

– Я уже сменился, мистер Гренц, – запротестовал Спрэнклин.

– Когда я тебя отпущу, тогда и сменишься!

Толстяк вспыхнул и протиснул в дверь жирную задницу. Гренц перевел грозный взгляд с незадачливого подчиненного на меня. Я спокойно уселся на стул.

– Я не разрешал вам садиться! – взревел Гренц.

Я вытащил из кармана мятую сигарету и сунул в рот.

– Здесь не курят! – гаркнул он.

– В камере курить не запрещено. Значит, и здесь можно.

– В своем кабинете правила устанавливаю я! – взвизгнул Гренц.

Над столом поплыл сильный запах перегара.

– Еще глоток, начальник, и полегчает. Боюсь, мы помешали вам прикончить бутылку.

Гренц рухнул на стул. Лицо побагровело от злости.