Исключение составляли небольшие города и территории, удаленные от всяческих столиц: здесь властная элита сложилась как-то сразу, спаялась, сговорилась и практически никем не перетряхивалась, а возникавшие время от времени внутренние разборки глушились договором или стволом с глушителем; последнее случалось крайне редко и только с теми, кто замахивался на коренной передел или не хотел делиться по-честному, нарушая тем самым главный общественный принцип: живи и давай жить другим.

Однако годы мирного сожительства наркотизировали местную элиту: ее мышцы и воля одрябли, в деяниях исчезли осторожность и расчет, скрываемое ранее богатство там и сям выпирало наружу, и тогда появлялся захватчик и брал чужое, как свое, почти не встречая организованного сопротивления. В этом городе таким захватчиком был Вайнберг, а отнюдь не Слесаренко с Кротовым, как то казалось многим, в том числе и вот этим троим, что сейчас деловито усаживались за совещательный стол.

Они уже виделись утром, а потому Кротов начал без приветствий.

– Я еще раз все посчитал, – сказал он, стукнув пальцем в бумагу. – Рано радовались, господа-товарищи. В пересчете, так сказать, на душу бюджетного населения получается один оклад с куцым хвостиком.

– И то ладно, – вздохнул Федоров, а Соляник молча пожевал молодыми пухлыми губами.

– Есть идеи? – спросил финансист Безбородов.

– Идей у нас море, – вместо Кротова объявил Федоров, – чего нельзя сказать про деньги.

– Деньги тоже есть, – произнес Кротов и зафиксировал реакцию собеседников: Федоров округлил глаза, Соляник видимо приободрился, и лишь Безбородов как бы вообще ничего не услышал и разглядывал ногти, напружинив ладонь на манер каратиста.

– Мы задержим платеж энергетикам.

– Эго опасно, – сказал Безбородов. – Я не поддерживаю.

– Я тоже, – быстренько подклеился Соляник.

– С кем согласовано? – Федоров первым сообразил главное. – Если да, то сможем закрыться квартально. Это произведет впечатление. Я вас поздравляю, Сергей Витальевич. Неужто взаимозачеты пробили через газовиков?

– Больно вы догадливый, коллега, – не без превосходства в голосе ответил ему Кротов. «Ладно, пусть думают, что все решено, – мысленно оправдал он свою недомолвку, – а то ведь струсят, подлецы, а мне нужны их подписи». – Короче, танцуем от полного. Да, Безбородов, аппарату премию за второй квартал.

– А за третий? – спросил Соляник.

– За третий не выйдет. К четырем часам мне на стол новую раскладку по всем категориям. Смотрите сами, кому побольше, кому поменьше. И не валите все в кучу. Лучше полтора оклада и детские пособия за квартал, чем три оклада без пособий. Психологический нюанс, улавливаете? И еще: чтобы не было потом разговоров, будто я тут неправильно деньги делил, новую раскладку подпишете все трое, а я завизирую сверху. А то ведь я знаю, что Соляник скажет своим любимым врачам, а ты, Федоров, своим любимым коммунальщикам. Как я вас уделал, коллеги?

– Красиво уделали, – согласился Федоров.

– Вы позволите? – тихо спросил Безбородов, и Кротов подумал с тоской: «Начинается...».

– Наши долги энергетикам будут списаны, зачтены или просто отложены, пролонгированы?

– Зачтены, – сказал Кротов.

– Каким образом?

– Схема прорабатывается.

– Ах, вот как. Значит, еще прорабатывается...

– Ладно тебе, Борода! – замахал руками взбудораженный думский начальник, что был лет на двадцать моложе городского финансиста. – В принципе вопрос решен?

Кротов кивнул без раздумий – обратной дороги уже не было.

– Тогда какая разница! – воскликнул Соляник.

– Осенью узнаем, какая разница, – процедил Безбородов. – Впрочем, если Сергей Витальевич принимает ответственность на себя...

– Я же сказал: завизирую.

– И будьте добры, Сергей Витальевич, издать письменное распоряжение на мое имя о непроизводстве платежей энергетикам.

– Нет такой формы в природе, – уверенно сказал Кротов.

– А вы в произвольной, пожалуйста, – сказал Безбородов. – Здесь форма не важна, важно содержание.

«Вот же гад упрямый, – подумал Кротов. – Со всех сторон страхуется, подлец».

– Будет вам... в произвольной. Вперед, коллеги, время пошло. Да, есть там кто в засаде? – спросил он, глядя на Федорова. Вопрос означал: сидит ли за дверями кто-нибудь, желающий прорваться на прием без предварительной записи. Такие обычно прятались в дальнем углу и при появлении начальства выскакивали, как партизаны из леса.

– Вроде бы Терехов отирается. Ну, этот, из кабээн.

– Ваш кадр? – Кротов перевел взгляд на Соляника.

– Чего ему?

– Да почем я знаю? – вдруг обиделся Соляник. – Мы его учредили, но я же его не пасу.

Комитет бюджетного надзора был учрежден городской Думой в начале года и, как рассказывали Кротову, специально под задницу Терехову. Тогда, в январе, мэр Воронцов провел через Думу решение о сокращении административного аппарата и ликвидации двух городских районов – старогородского и новогородского. Терехов был главой администрации новогородского и в результате перемен остался без должности. Говорили, что таким ловким образом Воронцов свел счеты с Тереховым за излишне активную конкуренцию последнего на недавних мэрских выборах: Терехов вроде бы шел подставным и обязан был на финише слить воду, но вдруг поверил в возможность реальной победы и попер в открытую, не стесняясь ничем, вплоть до грязного белья из воронцовской семейной корзины; в итоге с треском проиграл и окопался у себя в районе, заручившись поддержкой нефтяного «генерала» Лукоянова.

Сразу после выборов Воронцов достать его не сумел: Терехов, ко всему прочему, являлся депутатом городской Думы и не мог быть отставлен от должности без думского согласия, да и с мнением Лукоянова опасно было не считаться. Но вскоре в «Нефтегаз» пришла команда Вайнберга, «генерал» был отправлен на пенсию, и осмелевший злопамятный Воронцов достал-таки смутьяна и предателя. Однако и Дума оказалась не дурой: под шумок объявленной борьбы за сбережение бюджетных денег от растраты народные избранники учредили КБН – комитет бюджетного надзора – и единогласно назначили опального Терехова кабээновским главным начальником, отвесив мэру Воронцову первую публичную пощечину.

В новой должности Терехов вел себя скромно, вместо падок в мэрские колеса вставлял для пущей видимости дела по соломинке – совсем уже не вставлять было нельзя, зачем тогда создали КБН с весьма немалым штатом ревизоров, но в банных пьянках распускал язык, порол хреновину о папках с компроматом на всех вокруг и каждого отдельно; люди, знающие Терехова, ему в глаза смеялись, однако слухи про мифические папки расползлись по городу со скоростью и заразностью гриппа, и последние опросы, проведенные командой Слесаренко, свидетельствовали о том, что каждый третий горожанин свято верил в их существование и лично в Терехова как борца с разжиревшей коррупцией. «Да я только выставлюсь, – витийствовал Терехов в банях, – как все остальные попрячутся от страха».

Лично к Кротову главный бюджетный смотритель не обращался ни разу, и он решил, что примет Терехова хотя бы из чистого любопытства.

– Пусть заходит, – сказал он Солянику, – только по-быстрому. Я полагаю, в четыре нам «ближний» колхоз уже не понадобится. Кто-нибудь из вас зайдет ко мне с новой раскладкой и общим решением.

– А если его не получится? – спросил Соляник.

– Всех уволю, – сказал Кротов. – Кроме вас, конечно. И хотел бы, да прав не имею.

– Так я и зайду, – усмехнулся думский председатель.

– А этих можете хоть сразу увольнять.

– Когда я получу распоряжение? – Безбородов аккуратно складывал бумаги в красную папку с надписью «Исполнительный комитет городского Совета народных депутатов». Кротов подумал: «Привык к этой папке или играет в оппозицию»?

– Вы где служили при Советах? – спросил он Безбородова.

– Да здесь же и служил.

– В горкоме партии

– Раньше в горкоме, потом зампредседателя горисполкома.

– По финансам?