– Ну, тут вы загнули, – снисходительно произнес Слесаренко. – Вы не владеете информацией. Вот ваши соседи, между прочим, заказали у нас на судостроительном серию речных нефтетанкеров – сами знаете, на «трубу» нынче очередь, а по Оби можно до Омского НПЗ...
– Были вы тюменцем, – в тон ему сказал Вайнберг, тюменцем и остались: «наше», «у нас»...
– И правильно. Я область на кусочки не делю. И там наше, и здесь – наше. Или – ваше, московское?
Вайнберг поставил чашку на блюдце и поднял ладони.
– Сдаюсь, сдаюсь!.. Когда прибываем? – спросил он вдруг, не оборачиваясь, и помощник вскочил, нырнул в кабину и тотчас явился с докладом.
Вкус сигаретного дыма был резок и не доставлял удовольствия. «Неужели настолько отвык?» – подумал он.
– У меня просьба, – сказал Виктор Александрович.
Не могли бы мы вылететь на Москву завтра утром, в любое удобное время? Хотелось бы вечером увидеться с семьей. Если, конечно...
– Я вас понял, – ответил Вайнберг. – Полагаю, такой вариант вполне возможен.
– Спасибо.
– В семь утра вас устроит?
– Конечно.
– Договорились.
Слесаренко испытывал благодарность к Вайнбергу за быстрый и точный ответ, без раздумий и мямлянья, и легкую изжогу зависти, что вот этот самоуверенный чужак в золотых очках на тонком носу может распоряжаться самолетом, как такси, и даже не придает значения своей миллионерской привилегии.
– Вы за границу на этом же самолете летаете?
– Когда как, – небрежно ответил Вайнберг. – Насчет вашего вопроса про Тюмень... Надо повидаться лично с бывшим генеральным директором Лукояновым, он же теперь в Тюмени советником в какой-то фирме.
– Пугать будете?
– Зачем так сразу... Будем убеждать. Рано или поздно мы все равно найдем концы его «оффшорки», хотя он и прикрылся солидной управляющей компанией «Эрнст и Линч» – мировой авторитет, с ними особо не поспоришь.
Слесаренко понимал, о чем речь. Двадцать пять процентов акций «Севернефтегаза» по распоряжению «генерала» Лукоянова были проданы в позапрошлом году люксембургской оффшорной компании «Норсойл», где среди учредителей значился сам Лукоянов. Далее пакет был перепродан таким же «оффшоркам» в Гибралтаре, на Каймановых островах, потом след потерялся и обозначился год спустя уже под патронажем «Эрнста и Линча». Мировой авторитет действовал по доверенности и личности владельцев пакета раскрывать отказывался. В этой ситуации, как без обиняков поведал ему Кротов, ни пугать, ни стрелять Лукоянова не имело никакого смысла: пакет был бы потерян навсегда. Оставался один вариант – торговаться.
– Намерены предлагать ему пост председателя совета директоров?
– Ни в коем случае, – уверенно произнес Вайнберг.
– У нас другая кандидатура на прицеле.
– Кто-то из ваших?
– Из наших, из наг их...
Опять же со слов Кротова ему было известно, что нынешний председатель совета – один из заместителей министра топлива и энергетики – являлся фигурой номинальной, промежуточной, и вокруг этой ключевой должности шла тихая позиционная война денежных, клановых, столичных и региональных интересов.
– Я его знаю?
Вайнберг задумался.
– В определенной степени – да.
Странный ответ подвигнул было Слесаренко к новому вопросу, да и сам Вайнберг, посверкивая стеклами очков, видимо, ждал продолжения разговора, но именно поэтому Виктор Александрович решил замолчать и принялся смотреть в иллюминатор на зеленую с коричневым и синим землю в проймах облаков.
– Это вы, – сказал Вайнберг.
– Простите, не понял?
– Наша кандидатура – это вы.
– Ну, здрасьте, – сказал Слесаренко. – Приехали. Вы прямо сейчас эту шутку придумали или, так сказать, домашняя заготовка?
– Вы мне льстите, уважаемый. – Теперь уже Вайнберг в притворной задумчивости глядел за окно. – Такую комбинацию с налета не придумаешь.
– Да уж! – криво усмехнулся Виктор Александрович.
«Все гениальное – просто»... Ему был понятен изящный расчет президента «Севернефтегаза»: региональная власть – в данном случае городская – желает получить контроль над расположенным на ее территории нефтяным предприятием? Пожалуйста: мы создаем убедительную видимость этого контроля, избирая городского мэра на самый важный в компании административный пост. Тем самым подразумевается, что идея национализации «Севернефтегаза», толкаемая нынче через Думу, умирает сама собой, без судорог и криков. Согласившись занять эту должность, мэр города примет на себя ответственность за положение дел и развитие компании и уже не сможет стучать кулаком и кричать на нефтяников: «Платите налоги, я знать ничего не желаю!», – и очень скоро из главного надсмотрщика превратится в лоббиста «нефтегазовских» интересов.
– Красиво покупаете, – сказал Слесаренко.
– Ну почему же? – Вайнберг перевел глаза на собеседника. – Должность эта будет для вас общественной в том смысле, что без зарплаты: вам, как госслужащему, нельзя. Забот у вас прибавится, ответственности тоже...
– Но таким образом вы превращаете мэра из противника в союзника, если не сказать: сообщника.
– А где написано, милейший, что мы должны быть противниками? Город без компании умрет, но и компания без города погибнет. Выходит, только вместе, сообща, это в смысле «сообщника», если вам это слово не нравится. Я понимаю, однако, что разговор наш слегка преждевременный...
– Не со всеми пока согласован?
– Дело не в этом. Просто вы еще не выиграли выборы, уважаемый Виктор Александрович. Хотя стартовали удачно, это я вам говорю без иронии.
– Мы никогда не подружимся с вами, Леонид Аркадьевич, – неожиданно для самого себя произнес Слесаренко.
– Я это знаю, – сказал Вайнберг. – Я даже знаю почему.
– Так говорите, мне интересно.
– А не скажу! – с мальчишеской заносчивостью выпалил Вайнберг. – Вы ведь мне тоже не скажете?
– Нет.
– Значит, сработаемся. А это поважнее сантиментов.
«Вот же змей!» – уважительно подумал Слесаренко.
В Тюмени был сильный боковой ветер, им не давали посадки и гнали в Екатеринбург, но Вайнберг, бормоча ругательства, пошел в кабину и взял шлемофон, и спустя минут десять они с креном и визгом покрышек плюхнулись на посадочную бетонку рощинского аэропорта.
У самолета, рядом с ожидавшим Вайнберга «мерседесом», он в изумлении увидел свою старую служебную «волжанку» и старого своего шофера Василия.
– Вылет завтра в семь, – сказал Вайнберг, прощальным жестом предлагая руку. – Я заеду за вами в шесть тридцать.
Шофер Василий топтался у капота, улыбаясь во все свое широкое лицо. Виктор Александрович крепко стиснул толстую знакомую ладонь и даже приобнял Василия левой рукой за плечо.
– Вот, прислали за вами. Домой или сразу на работу, Виксаныч?
– Сначала домой, – осевшим голосом выговорил Слесаренко. «Кто сообщил о прилете? Вайнберг? Или дети позвонили? Нет, было воскресенье, куда бы они звонили...». Он был тронут почти до слез, и все, что он наблюдал из машины по дороге от аэропорта, радовало глаз и услаждало душу. Надо было очень долго отсутствовать дома, чтобы увидеть вот так, заново и остро, какая же она зеленая и родная до мелочей, Тюмень. И тесное кольцо у Дома обороны, и этот вот овраг на Полевой – стыдоба в двух шагах от центра, и поворот направо с Герцена на Первомайскую, потом рывком налево, через встречную полосу, за драмтеатр...
– Вас подождать? – спросил Василий.
– Да, пожалуйста. Мы каким временем располагаем?
– Да хоть до ночи! – лихо ответил шофер.
Было начало десятого. Он открыл дверь своими ключами – еще с вечера достал их из потайного кармана дорожной сумки, и положил в боковой карман пиджака и несколько раз, пока летели, трогал сквозь карман ладонью – и вошел в квартиру.
С кухни пахло едой. Он прислушался – никого. Снял туфли и плащ и надел свои старые тапки без задников.
Все стояло на привычных местах. И только в кабинете на большом любимом письменном столе лежали чужие бумаги и книги: наверное, сын занимался. В детской комнате, как всегда, были разбросаны игрушки, и Виктор Александрович сразу увидел новые, незнакомые, не им и не при нем подаренные внуку: большую красную машину с радиоантенной управления и страшноватого робота-трансформера с квадратной головой. Он присел на край максимкиной кровати и немножко посидел так, разглядывая стены и вдыхая запах детской жизни, потом поднялся и прошел в спальню. Да, так оно и было – теперь дети спали здесь, и это было правильно.
