– Бред какой-то, – вздохнул Слесаренко и вытер лысину ладонью.

– Ну что, поговорили? – спросил Кротов. – Тогда нам пора.

– Если пора – вставайте, – проронил Степан.

– Ты отключи свою херовину вначале.

– А она не отключается! – Степан сказал это Кротову с каким-то детским восторгом.

– Кончай трепаться. Ты же мастер, ты же умный человек... Сам же подохнешь и дом разрушишь... Где семья жить-то будет?

– Откуда пришли – туда и уйдут. А насчет дома ты, банкир, прав оказался. Вот я и подумал: пусть пропадает к чертям собачьим. Зато с музыкой.

– А ты знаешь, Стёпа, что тебя твои же сдали? Что они бы тебя сами шлёпнули рано или поздно? – сказал Кротов и уставился в глаза Степану.

– Да знаю, конечно. – Ничего не было в Степановых глазах.

– И не обидно.

– Почему не обидно? Еще как обидно. Но со своими я бы как-нибудь разобрался. Так вы же десантников навезли... Эй! – крикнул он. – Десант задрипанный! Не замерзли еще, салаги?

В углу комнаты мелодично чирикнул телефонный звонок. Степан покосился туда, потом перевел взгляд на диван.

– Снимите трубку, – попросил Слесаренко.

– Вам надо – вы и снимайте.

– И думать не смей, – сказал Кротов и прижал ладонью слесаренковское толстое колено. – Стёпа, отключай херовину, нам пора уходить.

– Я остаюсь, – совершенно неожиданно для Кротова сказал Слесаренко. – А вы ступайте, Сережа.

– Кончайте, Виксаныч!..

– Идите, идите... А мы еще побеседуем тут со Степаном Батьковичем. Побеседуем?

– Давай вставай, – помахал рукой Степан. – Одному можно, не грохнет. Ладно, иди живи, родственничек, привет семье... Яйца не болят с тех пор? Шучу, однако...

– Вставайте, Сергей Витальевич, – произнес Слесаренко, убирая кротовскую ладонь со своего колена. – И попытайтесь остановить это сумасшествие.

И опять, как тогда на Кипре, когда балансировал на поручнях балкона над бассейном, ноги едва не подвели Кротова, пришлось вставать боком, опираясь рукой о диван, но он сумел выпрямиться и удержать равновесие. Он глянул влево и вниз, на большую лысую голову Слесаренко, и увидел, как голая рябая кожа снова покрывается каплями ото лба к затылку, и понял, что Слесаренко тоже страшно до чертиков; ему сразу стало легче, и он тихонько шлёпнул Слесаренко по затылку и пошел к выходу. В темных сенях из-под ног с диким мявом шарахнулась кошка, и еще ему померещилось, будто кто-то стоит неподвижно за большим старинным шифоньером, но он заставил себя не оборачиваться, дёрнул дерматиновую дверь и зашагал к калитке, остро чувствуя холодную свежесть открытого воздуха, напитанного запахами мокрого дерева и земли. Амбал за углом курил американскую сигарету, Кротов уловил дым вирджинского табака еще на подходе к калитке. Выйдя на улицу, он поскользнулся на глине и чуть не упал, ноги еще плохо слушались. Одна из машин, стоявших поодаль, коротко мигнула фарами, и Кротов побрел в обозначенном направлении, совершенно не представляя себе, что сейчас он будет говорить и делать.

– Спектакль окончен? – спросил его Юрий Дмитриевич, когда Кротов забрался внутрь на заднее сиденье. Андрея в машине не было, его место теперь занимал Геннадий Аркадьевич.

– Он говорит, что заминировал диван.

– Мы всё слышали, – сказал Геннадий. – Уверенности нет. Щупали сканером через стены – радиовзрыватель не обнаруживается, но там фон большой, фонит телефон и телевизор в режиме «стендбай», могли не прочитать сигнала. Но непохоже, непохоже... Правда, если в диване, то может быть и нажимного действия.

– Полюбоваться желаете, Сережа?

Юрий Дмитриевич повернулся к нему и протянул опутанный проводами черный предмет с мерцающим экраном размером в ладонь; Кротов всмотрелся и увидел плечо и затылок Слесаренко и сидящего лицом к нему Степана, криво шевелившего губами. Бородатый вынул из уха и передал Кротову темную каплю на тоненьком проводе.

– Слышимость прекрасная. Этот ваш Степан – интересная личность.

Он вставил «каплю» в ушную раковину и с полу-фразы услышал голос Слесаренко: «...ожет быть, чтобы Гарик, не верю...». Кротов с матом рванул за провод наушник и спросил бородатого:

– Просто так любуетесь или записываете?

– Ну конечно, записываем с двух точечных камер, как и положено, чтобы лица читались.

– Ментам или в сейф?

– По обстоятельствам.

– И всё-таки вы его, гады, поймали, – сказал Кротов.

– А как же, – горделиво ответил Юрий Дмитриевич.

– Да уж, – скромно потупился Геннадий Аркадьевич.

– В доме уже есть кто-то из ваших амбалов?

– А ты что, видел? – встрепенулся Геннадий.

– Показалось на выходе.

– Вот что значит отсутствие практики, – посетовал бородатый. – Ну как, брат мой Геннадий, покажем провинциалам, что такие русские коммандос?

– Плёвое дело, – ответил москвич. – Вы сможете всё это увидеть, Сережа. По нашей команде Степану выстрелят в спину контактным замыкателем на поводке – пятнадцать тысяч вольт, но сила тока небольшая, вырубит на время, ну, будет ожог на точке касания, это не смертельно. Второй наш человек через окно фиксирует Слесаренко, чтобы тот не вскочил по глупости.

– А дальше? – спросил Кротов, слегка обалдев от услышанного.

– А дальше... вскрытие покажет, – рассмеялся Юрий Дмитриевич и вдруг резко поднял руку, склонился низко к экрану теле-монитора. – С ума сойти, что наш начальник вытворяет!

– Дайте, дайте! – почти выкрикнул Кротов и сунулся головой меж передних сидений. Юрий Дмитриевич немного отклонился в сторону, и Кротов обмер, увидев на сером экране, что Слесаренко стоит в полный рост перед Степаном, вытянув руку ладонью вверх, а Степан отмахивается от него пистолетом.

– Вот сука геройская, – раздраженно сказал Геннадий Аркадьевич. – Мог ведь наших ребят положить одним махом.

– Давайте кончать, – Юрий Дмитриевич пихнул монитор в руки Кротову. – Мне уже остокиздело наблюдать душевные страдания тюменских обормотов.

– Э, постойте! – торопливо сказал Кротов, не зная, куда пристроить оказавшийся неожиданно увесистым и теплым монитор. – А вы уверены, что Степа не пальнет в Слесаренко с испугу или от судороги, когда его током ударит?

– Умный мальчик, – похвалил его бородатый. – Вначале мы высадим левое окно, Степан дернется в ту сторону стволом – тут мы его и поджарим. Нет, но каков наш начальник, однако! Вот что значит сибирский характер! В чем дело, Андрюша? – Юрий Дмитриевич нажал кнопку на дверной панели, боковое стекло плавно поехало вниз. Белобрысый молча протянул в окно машины сотовый серый телефон с откинутой крышечкой микрофона.

– Да, – сказал Юрий Дмитриевич. – Повторите... Минуту.

Бородатый опустил руку с телефоном и повернулся лицом к Кротову; на лице бородатого ничего не читалось.

– Анекдот под занавес, – сказал бородатый. – Приходит Чубайс к Черномырдину, а тот сидит угрюмый, мрачный...

– Есть новости? – спросил Кротов.

– Погоди, доскажу. Чубайс спрашивает: «Что случилось, Виктор Степанович?» – «Ты знаешь, Толя, сегодня ночью как по голове ударило: ну не могу, не могу я понять эти наши реформы!..».

– А мне что делать? – подал голос белобрысый за окном машины.

– Заткнись, пожалуйста. Сидит, значит, чуть не плачет. Чубайс ему и говорит: «Успокойтесь, Виктор Степанович, я сейчас вам быстренько всё объясню». – «Эх, Толя, объяснить я и сам могу... Я их понять не могу!..» – закончил бородатый и первым принялся смеяться.

– Что за звонок? – снова спросил его Кротов.

– Звонок? – Юрий Дмитриевич удивленно посмотрел на телефонную трубку. – Ах да... Везёт вам, Сережа.

– А нам не везёт, – разочарованно произнес уже догадавшийся обо всём Геннадий Аркадьевич. – Казус белли отсутствует начисто.

Кротов взял протянутую ему трубку, выслушал сообщение и сказал: «Спасибо». Возвращая телефон, он намеренно рано выпустил его из пальцев и уронил на пол машины между передними сиденьями. Он видел, как дернулась за окном голова белобрысого; Юрий Дмитриевич не удостоил вниманием это мелкое и мстительное кротовское хамство.