Денег оставалось впритык, вся «заначка» скушалась в Париже, и надо было думать, чем жить дальше. И вот тут с пугающей своевременностью и возник из далекого московского небытия Юрий Дмитриевич, бородатый джинсовый эксперт Юра, бесследно исчезнувший из лузгинской жизни той весенней ночью, когда была драка в гаражах, побег из города, пьянка в коттедже у друга-банкира и его, Лузгина, глупая стрельба из пистолета по коробке со взрывчаткой; потом одна жизнь кончилась и началась другая – по крайней мере, так ему казалось. У банкира Кротова, кстати, помимо раскуроченного коттеджа, случилась тогда и другая неприятность: сыскари нашли в развалах незарегистрированный армейский карабин «СКС», долго мотали нервы хозяину, но банкир по совету адвоката стоял насмерть – не мое! – и дело как-то замяли. Минуло лето, пришла осень с ее тюменскою тоской, дождями, грязью и предвыборной суетой. Лузгин прокисал на диване и в редких загульных междусобойчиках, когда вдруг появился Юра, все такой же уверенный, свободный и юморной, и сделал ему предложение и аванс, и вот теперь, проводив гостей-просителей и глянув мельком на часы – сколько там осталось до футбола, – он снова сидел за столом в кабинете и читал инструкцию «Работа с оппонентом в избирательной кампании».

Конечно же, Лузгин и раньше знал, что политическая реклама с нравственной точки зрения мало чем отличается от рекламы товарной, коммерческой, задача везде одна – заставить людей купить или купиться. И все-таки абсолютная обнаженность профессиональных работ по выборным делам, впервые попавших ему в руки, явилась для Лузгина откровением.

«...Чтобы компрометирующий оппонента материал был интересен для прессы, надо придать ему статус новости или события по следующим критериям: интерес для широкой общественности, эмоциональность и драматичность, злободневность, присутствие в нем узнаваемых людей, необычность, масштабность и значимость. У компрометирующей информации есть свойство, способное привлечь журналистов, – она негативна. А негативная информация пользуется традиционным интересом широких масс. Пресса осознает это, а потому проявит любопытство к любому хорошо обоснованному компромату на любого человека независимо от его социального положения и заслуг перед обществом».

Лузгин отложил брошюру, ещё раз глянув на обложку: Кутов и Шамалов, московские спецы, если верить бородатому Юре, из той команды, что нынешним летом привели Ельцина к победе на выборах. Лузгин те выборы пролежал то в палате, то дома на диване, почти за ними не следил и был уверен в поражении Зюганова, а вот сойдись в финале Ельцин с Лебедем, как знать, чем бы дело обернулось, но хитрый Б.Н. заманил «пернатого» в золоченую клетку секретаря совбеза, потом «кинул» на Чечню... В общем, кинул всех. Сам Лузгин на выборах голосовал за Ельцина, а если точнее – против Зюганова, полагая, что даже нынешний бардак все-таки лучше очередной перетряски с новым дележом.

Стрельба и вопли в спальне прекратились, стояла тишина, потом Лузгин услышал внятный щелчок выключаемой лампы – жена решила спать, знала о ночном футболе с пивом, орешками и бесконечным куревом в гостиной, где стоял большой телевизор и днем курить запрещалось. Лузгин снова глянул на часы, и тут в гостиной затрещал приглушенный на ночь телефон. Он неспешно собрал в ладони сигареты, зажигалку и пепельницу, толкнул коленом дверь кабинета и побрел в темноте на звук, брякнул пепельницей о журнальный столик, долго нашаривая пальцами «висюльку» у торшера, нашел и дернул, потом отжал на телефоне кнопку громкой связи и молча вслушивался в гулкую пустоту включенной линии, пока голос Кротова не проскрипел из динамика:

– Снимай трубку, Вовян, знаю я твои шуточки.

Лузгин сел в кресло у телефона и снял трубку с аппарата.

– Кому не спится в ночь глухую?

– Застрахую, – сказал банкир. – Кто сегодня играет?

– Черт его знает. Они же не объявляют ни хрена. Похоже, «Челси», а с кем – непонятно.

– «Челси» – это хорошо, если «Челси», – сказал в трубке Кротов. – Посмотрим на старичка Виалли.

Весь прошлый год – спасибо питерскому телевидению – они смотрели игры чемпионата Италии, куда интереснее дворового российского футбола, а нынче тот же Питер крутил по понедельникам в записи кубок Англии, тоже хороший футбол, и Кротов с Лузгиным болели за перешедших в английские клубы итальянских игроков уже как за своих. В клубе «Челси» нынче бегал бритый толстяк Виалли из «Ювентуса», у него не клеилась игра, и друзья переживали за «старичка»: все-таки в Англии совершенно другой футбол, чем в Италии, а «старичок» был на излете футбольной карьеры, набрал лишний вес, но играл азартно, что и нравилось.

– Тебе зачем деньги-то понадобились? – спросил банкир.

– Решил гульнуть под выходные. – Лузгин колебался, говорить ему правду или нет, и решил, что не надо, банкир бы не одобрил и попросту денег не дал. – Старик, это мои обстоятельства. В конце той недели верну.

– Не нравится мне это, – сказал Кротов. – Старик, тебя к таким суммам нельзя и близко подпускать, у тебя же деньги в руках не держатся.

Кротов был прав, но было поздно, слово дадено, хотя и сам Лузгин уже испытывал некоторое беспокойство от содеянного: сквозило в Толике что-то нервическое, с легким дребезгом, как от надколотой чашки, и уж слишком явно тот обрадовался, когда Лузгин пообещал ему помочь. С другой стороны, частный бизнес – это всегда нервотрепка, беготня по грани, пан или пропал, и внешне Анатолий не выходил за рамки деловой поведенческой амплитуды очень среднего «нового русского». Двести миллионов – сумма немалая с бытовой точки зрения, но в коммерции это были сущие гроши, к тому же существовал и «поплавок» – страховка в виде банковского кредита. «Пока договор не увижу – денег не дам», – решил Лузгин, а в трубку сказал:

– Отстань, Серега. В конце концов, этими деньгами распоряжаюсь я. Мог бы и вообще их дома в тумбочке держать, разве не так?

– Не совсем так, – поправил его банкир. – Распоряжаешься ты, но отвечаю за них я. И что-то я не помню в твоей заявке такого платежа наличкой, притом залпом.

– Слушай, давай не по телефону, – использовал Лузгин самый верный способ свернуть любой разговор, и Кротов помолчал немного, посопел в трубку, сказал: «Черт с тобой» и отключился.

Вернувшись в кабинет, Лузгин снова уткнулся в брошюру.

«...Оптимальный способ взаимодействия с оппонентом – переговоры с ним или его «командой». Если оппонент продолжает слепо верить в свой успех, в этой ситуации вряд ли можно достичь результата. Однако пойти на пробные контакты следует в любом случае. Надо убедить оппонента в том, что отказ от участия в избирательной кампании позволит ему прекратить дальнейшие неоправданные расходы на нее, и в случае достижения договоренности возместить в приемлемой форме уже понесенные расходы, в том числе и личные. Как показывает практика, подобное предложение весьма эффективно, если оно подкреплено соответствующими данными «независимого» опроса общественного мнения, демонстрирующего низкий рейтинг оппонента, а также хорошо проработанным планом «ухода» оппонента, не унижающим его чести и достоинства. Последнее чрезвычайно важно, так как публичный политик скорее согласится потерять деньги, чем авторитет у избирателей. Следует убедить оппонента и его команду в том, что своевременный и мотивированный отказ от участия в кампании принесет больше дивидендов, чем публичное поражение на выборах».

На последней странице брошюры авторы поместили извинительный абзац о моральном кодексе кандидата (благая цель, мол, не оправдывает сомнительные средства, последний рубеж допустимого есть нравственная планка для политика и так далее), но эти реверансы выглядели ещё циничнее, чем весь предыдущий патологоанатомический разбор.

Лузгин швырнул брошюру в большую кипу таких же выборных бумаг и ушел в гостиную смотреть футбол, где Виалли на двадцать шестой минуте первого тайма прорвался по флангу и левой с маху вколотил мяч в ближний верхний угол, а во втором тайме «Челси» забил ещё и выиграл и вышел в следующий кубковый круг.