— Поехали ко мне. С женой познакомлю, с детьми.

— Еще раз спрашиваю: если…

— Бросьте вы, Юра, — отмахнулся Кротов. — Мне тоже с вами пообщаться интересно. Едем, Володя? Тамаре позвоним, пусть подойдет.

— Нет, — сказал Лузгин, — сначала мы у тебя дома обстановку разнюхаем, мало ли что…

— Чего там нюхать? Ирина будет только рада вас видеть.

— Да уж навидались на поминках, — с плохо сдерживаемым раздражением сказал Лузгин. Ему стало обидно, что друг-банкир может вот так просто и легко пригласить в семью, а он, Лузгин, не может, и сам он в этом виноват, что и раздражало.

Заехали в магазин по дороге. Кротов с москвичом едва ли не били друг друга по рукам: спорили, кто будет платить за спиртное и внештатную закуску. Кротов, естественно, в споре победил, и как победитель великодушно позволил бородатому Юре купить «на свои» цветы для Ирины. Здесь же, в киоске у магазина, москвич выбрал букет хризантем. Пока ехали до гаража, Лузгин чуть не задохнулся в машине от их пряного, резкого запаха.

Было уже темно. Банкир высадил пассажиров у въезда в гаражный кооператив: там, внутри, сказал он, темно и грязно, он загонит машину и вернется, а они пусть покурят под фонарем. Они выгрузили кротовскую сумку с провизией и букет, и Кротов нырнул на «джипе» в гаражные закоулки, басовито урча мотором. Звук его несколько раз отразился от стен и железных дверей и растворился в вечерней тишине.

— Это правда, что вы одноклассники? — спросил бородатый, положив букет на локтевой сгиб, как шашку на параде.

— Старая компания, — сказал Лузгин. — Больше тридцати лет вместе.

— Достойно похвалы. А я учился в Баку, потом Москва, потом… разное, всех растерял, очень жалко. Как будто той жизни и не было, знаете. Завидую вам: вы рядом, вроде как юность и не кончилась.

— Вот именно, — Лузгин печально улыбнулся. — Моя жена мне всё время твердит: когда ты повзрослеешь?

— Она не права. Когда действительно «повзрослеете», она поймет, что вы оба потеряли.

Юра стоял спиной к воротам, покачивал красиво упакованным букетом. И вдруг замер, резко склонил голову к правому плечу, взгляд стал сосредоточенным, невидящим.

— Подержите, — сказал Юра и сунул Лузгину букет. — Стойте здесь.

Бородатый повернулся и мягко, на носках своих кроссовых ботинок, почти бесшумно побежал в межгаражную темную глубь, скрылся за поворотом.

Лузгин потоптался в нерешительности и недоумении, потом положил цветы на сумку, закрепив букет ручками вперехлест, чтобы не упал, и пошел вслед за Юрой.

Повернув на углу, Лузгин увидел далеко в глубине гаражного проулка темный квадрат стоящего задом кротовского «джипа», рядом приземисто чернела машина поменьше, и три фигуры копошились у гаражной стены — две вертикальные и одна уголком, как латинское «Ь», и четвертая фигура приближалась к ним с лузгинской стороны, качаясь вверх-вниз в беззвучном беге.

Еще не осмыслив до конца происходящее, Лузгин побежал, запинаясь и оскальзываясь ботинками по льду со снегом. Происходящее впереди прыгало у него в глазах, шапка сползала на переносицу, дыхание сперло на половине дистанции, но он все-таки увидел, как Юрина фигура достигла рубежа, и две вертикальные схлестнулись с ней в круговерти рук и ног, потом одна упала, упала вторая, и он как раз добежал.

Кротов сидел у стены, разбросав ноги и открыв рот, хрипло и часто дышал. Полуприсев, Юра стоял раскорякой, отведя локти назад, и, когда одна из лежавших фигур зашевелилась и приподняла голову, москвич как-то по-бальному провернулся на носке левой ноги и правой ударил эту поднимающуюся голову, и она упала и больше не шевелилась.

— Ты что делаешь? — почему-то шепотом спросил Лузгин. — Убьешь ведь человека.

— Молчать, — тихо скомандовал Юра и спиной вперед, не теряя из вида лежащих, переместился к банкиру.

— Чем били? Ножом? Куда? — быстро спросил он, придавив кротовское плечо ладонью.

— Нет, не ножом, — кое-как выдохнул банкир. — Трубой, наверно. Сзади по почкам…

— Ну-ка, вдохни глубже. Глубже, я сказал! Вот так… Голова кружится? Тошнит? Я спрашиваю: тошнит?

Кротов кивал и хватал ртом воздух.

— Давай подымайся. Потихоньку…

Москвич схватил Кротова за отвороты дубленки, но уловил движение сбоку, в три шага сократил дистанцию и снова ударил ногой лежащего, на этот раз куда-то в область подмышки. Тот дернулся и затих прежде, чем Лузгин успел открыть рот.

— Помогай, — приказал москвич Лузгину, и они в четыре руки подняли Кротова и поставили у стены.

— Ну-ка, еще раз вдохни. Легче уже? Легче, спрашиваю?

— Легче, — почти нормальным уже голосом выговорил слово банкир.

— Знаешь, кто? — спросил Юра.

— Одного узнал, — ответил Кротов. Лузгин поднял со снега и подал ему шапку. — У них чулки на мордах, но я одного узнал.

— Так, уже лучше. Еще били?

— Нет, больше не били. На яйца ногой наступили и давили, давили… А я даже крикнуть не мог.

— Ладно, детали потом.

Бородатый пружинисто обошел лежащих, приблизился к ним со стороны голов и пальцами (как в кино, отметил Лузгин) потрогал им шеи.

— Надо сматываться, — сказал бородатый.

Он сам влез за руль, двигатель гудел на малых оборотах — видимо, Кротов не глушил его, вылез и шел отпирать гараж, когда его ударили.

— Быстрее, вашу мать!

На языке у Лузгина вертелось разное, но было в Юрином голосе нечто такое, что делало все вопросы ненужными и даже опасными, и Лузгин втолкнул Кротова на переднее правое сиденье и сам прыжком влетел через заднюю дверь в кабину, и почему-то не сел там, а прилёг, словно прятался.

— Впереди выезд есть? — спросил москвич. Кротов опять закивал. Юра медленно, без прокрута колес, двинул машину с места и без фар поехал вперед, сказав Кротову:

— Подсказывай.

На Профсоюзной они свернули не к дому, а в другую сторону, откуда приехали. Юра пересек перекресток и ушел налево по Осипенко, мимо Дома печати, потом свернул на Водопроводную и ехал прямо, пока не уперся в «карман» возле магазина «Подарки», где было много других машин.

— Так, говорим быстро и разбегаемся. Чего они хотели от тебя?

— Я не знаю. Когда подъехал — смотрю, машина стоит, капот открыт, два мужика внутри копаются. Мимо прохожу — сзади-удар. Поначалу даже ослеп. И дыхалки не стало…

— Короче, — оборвал его Юра. — Они вообще ничего не говорили? Ругались? Тебя по имени называли?

— Нет. Всё молча. Только сапогом на яйца.

— Сапогом?

— Да, Степан в сапогах был.

— Кто такой Степан?

— В гостях познакомились. Работяга какой-то, не знаю. Но лицо запомнил. Даже сквозь чулок…

— Теперь помолчи. Нас там не было. Понял? Нас там не было. Другая машина есть? Хорошо. Поменяй быстро, «джип» спрячь. Есть куда уехать из города?

— Можно в коттедж…

— Очень хорошо. Оба на другой машине — вон из города. Меня вы высадили у «Прометея» и сразу поехали на дачу, ясно?

— У меня не дача…

— Заткнись. Завтра в городе не появляйтесь. Пилите там что-нибудь, строгайте. А сегодня напейтесь, песни поорите, чтобы люди слышали. Понял? Сходите к соседям с пузырем. В общем, засветитесь.

— А как же семья? — испуганно спросил Кротов.

Юра прищурился, пошевелил губами.

— Пусть будут дома. Я понимаю, о чем ты… Не беспокойся, все будет нормально. Позвони, предупреди, что уезжаешь с Володей.

— Может, их с собой забрать?

— Не дури.

— Или пусть у матери ночуют?

— Я сказал: не дури. Все должно быть, как обычно. Иначе подозрения возникнут. Дай номер телефона в машине. Как приедете, забери его в дом и держи при себе. Всё, мужики, разбегаемся.

Юра уже взялся за ручку двери, когда Лузгин с заднего сиденья схватил его за плечо.

— Ты их убил, да? Они мертвые?

— Вскрытие покажет, — усмехнулся Юра, но так глянул на Лузгина, что тот прикусил язык. Последнее, что он услышал от москвича, прежде чем Юра захлопнул дверцу, было полупрезрительное дворовое: «Не бзди».