Прошение Как просто не заметить, что возлюблен стыдливой незатейливой душой. Как просто думать, что невзрачный угол – большой и светлый, и до смерти твой. Как просто примоститься посерёдке таких же полуголых королей; молиться водке, ездить в отпуск к тётке и похваляться, кто кого… голей. Нет проще, Небо, этой простоты. Так почему же нищей этой дани ты не протянешь всем в широкой длани? Так грубо почему с иными шутишь ты? Не просто им стоять в гремучем хоре. Не просто – просто слушать и кивать. Не просто в счастье и не просто в горе, и сыновей не просто наковать. …Подумай только – экие уроды! Какой с них прок – зачем таких пасти? По случаю сияющей погоды прости ты, Небо, их и упрости! «Какое-то другое тесто…» Какое-то другое тесто… с примесом дикости и чуда. Ему в лоханке общей тесно. Оно чуть что – ползет оттуда. Оно выламывает крышку иль даже стенку у лоханки и на свободе гордо дышит на все возможности дыхалки. Потом его сгребут и шмякнут, сомнут под брань домохозяйки. Но это после ребра крякнут, и натуго закрутят гайки. В хорошем тесте – страсть побега. В хорошем тесте – дух свободы. Такому тесту час победы вынашивает ночь невзгоды. … Какое-то другое тесто, с оттенком лихости и чуда. Ему в лоханке общей тесно. Ползи, ползи, дружок, оттуда! Пристань Ти́хонь Деревенские старухи собралися по грибы. Думы думали – надумали меня с собою взять. Слушать веньгалу устали и решили-таки взять. Деревенские старухи быстро в тёмный бор бегут. Бьют корзины по корявым узловатым их ногам. Мне, девчонке, не угнаться – быстро так они бегут. Вот рассыпались по лесу Полька, Манька и Олёна. Только крики оглашенных, что на мху они сейчас. Голоса, как у девчонок, и глаза, как у девчонок. Точно ведьмы пролетают, только верески трещат. Боровые посшибали. Прогибаются корзины. Возле нежно-жёлтой лужи примостились на обед. Дружно узелки умяли, отряхнулись, покрестились; и ещё версты четыре предстояло. На погост. На погосте, что над старой, ох и тёмною водою и деревней кривопятой по фамильи Сухой Нос, – и всего креста четыре, серебристых и трухлявых. Там, под этими крестами, наши памяти лежат. Тихо стонут сосны сверху, Тоже старые творенья. Тихо ветерок базарит. Тихо дятел шебаршит. Тихо земляника вянет над опавшею могилой… Тихо. Медленно. Степенно. Торопиться ни к чему. Деревенские старухи, несдавучие старухи Полька, Манька и Олёна на могилки прилегли. Тихо. Тихо. …Пристань Ти́хонь. Возвращение с юга
Два дня на поезде, чтоб в холод ввалиться с горем пополам… Какой на юге зверский голод по нашим сереньким дождям, по их настырному стучанью в подсиненные вечера… Какое нежное скучанье о том, что прокляла вчера. Да что там говорить!.. Едва ли подолгу небеса ласкали, когда там только синева. А тучка выглянет едва, вы тут же с нею поспешали: куда, зачем, что принесёт? – и, обмирая, провожали её, как друга до ворот. Прогулка …Чтобы услышать в себе Поэта и почти что понять, мне пришлось на улицу выйти и лет двадцать там погулять. Путь прогулки был шаток и валок, пролегал по зловонию свалок (но душа моя закрывала глаза и на это: что ни сделаешь, чтобы понять Поэта)! Путь прогулки пролег в глухоте бездорожий; грязи по уши там, и надо идти осторожней, отскребаться порою и двигаться ноги молить туда… о туда, где сияла ведущая к радости нить. Та нить уходила. Она не хотела тебя. Уже холодало – и что-то глодало тебя. Но чтобы услышать Поэта и что-нибудь все же понять, и это… и это пришлось мне за милость принять. …По закоулкам Поэта, по тупикам Поэта, меж разных подобий света искать настоящего света! И раньше – не умирать! Пространство Агатовая плоть гигантского пространства… что слишком велико для постоянства и бесконечно – чтобы жить не вечно, и беспокойно – чтоб забыть про войны… агатовая плоть пробита трещинами: берёзами, рябинами, орешинами. И любим мы сей камень нешлифованный, окутаны пространством и окованы, бессильные мужчины, злые женщины – его пустоты, мыслящие трещины. |
