Женщина неуверенно шагнула за ним. Еще на лестнице Степняк успел выяснить, что Костик чувствует себя отлично, что женщину зовут Ольгой Викторовной Кругловой и что Костик ее единственный сын.

В кабинете Степняк вдруг сообразил, что она, вероятно, целый день не ела.

— Вы когда выехали из Лопасни?

— В два часа дня. Другого поезда нет, а ехать до Москвы два часа. Да еще от санатория до Лопасни час на автобусе. И знаете, как бестолково устроено! Автобусное расписание не совпадает с железнодорожным. Так что пришлось на весь день отпрашиваться, с самого утра. Главное — обратный поезд в восемнадцать тридцать. А я к Костику попала только около пяти. Ну и… не успела.

Она рассказывала старательно и подробно, чтобы Степняк понял, почему она очутилась в неурочное время в больнице.

— Ясно… — Степняк усадил Круглову в кресло и поднял трубку внутреннего телефона. — Узнайте там, не осталось ли чего от ужина. Пусть принесут ко мне в кабинет.

Вспыхнув так же, как на лестничной площадке, когда он оскорбительно спросил ее: «Промышляете в чужих больницах?», Круглова замотала головой:

— Вы для меня? Совершенно напрасно! Я привезла бутерброды, и кусок пирога, и яблоки…

— И все это отдали своему Костику, — усмехаясь, сказал Степняк. — Я же понимаю, что после санаторного питания больничное ему не понравилось… Вы живете при санатории?

Она кивнула.

— А где учится ваш Костя?

Круглова заметно помрачнела.

— Учился в сельской школе — это недалеко, километра полтора. Но там семилетка, а он уже в восьмом. Теперь ездит автобусом в Лопасню. Утром-то еще ничего, автобус уходит от нас без четверти семь, так что успевает как раз к началу занятий. А обратно, когда шесть уроков, просто беда. То заночует у кого-нибудь из лопасненских ребят, то удерет с шестого урока… И сколько времени теряет — ужас!

Было видно, что для Кругловой это очень больной вопрос.

Принесли ужин — две остывшие картофельные котлеты с грибным соусом и стакан бледно-розового киселя. Санитарка долго переставляла тарелки с котлетами и с хлебом.

— Больше ничего нет? — нетерпеливо спросил Степняк.

— Еще винегретик был, да не осталось. Вы же, Илья Васильевич, никогда не ужинаете… — санитарка обиженно поджала тубы, искоса поглядывая на Круглову.

— Ну, правильно… Спасибо.

Он дождался, пока санитарка закроет дверь, повернулся к Кругловой:

— Угощение не богатое, но все-таки поешьте. До вашего поезда ничего другого не достанете.

Круглова поежилась:

— Право же…

— Ешьте, ешьте… — рассеянно повторил Степняк и зашагал по комнате.

— А вы?

— Слышали, что говорила санитарка? Я тут никогда не ужинаю.

— Дома вкуснее? — Круглова негромко рассмеялась; смех у нее был рассыпчатый, легкий и необидный.

Степняк только теперь как следует разглядел ее. Русые волосы, правильные черты лица, нос крупный, мягкий. Глаза горчичного цвета, смотрят ясно и прямо. Пожалуй, этот взгляд и придает всему лицу такое открытое, милое выражение. Славная женщина. А как он на нее накинулся там, на лестнице!

Она доела котлеты, выпила кисель и аккуратно собрала грязную посуду.

— Очень невкусно?

— Не очень вкусно, — улыбнувшись, поправила она. — Но ведь все перестоялось, остыло, что можно требовать?

— Бросьте! — Степняк закурил, присев на подоконник. — И требовать, и, главное, готовить из тех же продуктов можно лучше. У нас нет диетсестры. Давайте используем сегодняшнюю встречу… Переходите к нам, а?

Приглушенно ахнув, Круглова откинулась в кресле:

— Как это — переходите?

Степняк зажег погасшую папиросу.

— Что тут непонятного? Плюньте на свой санаторий и переходите работать к нам в больницу. Диетсестрой. Я не обещаю, что работать будет легче, но зато Костя ваш в смысле школы выиграет. Наверно, ведь нынче хуже учится, чем в прошлом году?

— Ох, да, да! — доверчиво откликнулась Круглова. — Пока был в сельской школе, я и забот не знала. Приносил четверки и пятерки. А теперь и тройка — радость. Я сначала думала, что требования выше. Но вижу — нет, просто устает от этой езды на автобусе, от раннего вставания, да и уроки готовить некогда.

— Еще бы! — Степняк слушал с искренним сочувствием, он думал о Петушке и о том, насколько легче живется Петушку, чем Косте Круглову.

— Я и сама понимаю, что придется расставаться с санаторием, а все тяну: жаль… — с той же задумчивой доверчивостью продолжала Круглова. — Когда-то из-за Костика пошла в санаторий… ну, чтобы лучше кормить, чтобы на воздухе рос. А теперь, видите, нужно снова менять жизнь. И опять для Костика. Так всегда бывает, правда?

Она явно не ждала ответа. Просто думала вслух.

— Почему вам не хочется уходить из санатория?

Вопрос прозвучал излишне резко, и Степняк тотчас пожалел об этом. Женщина, видимо, одинокая. Может быть, в санатории работает человек, который ей дорог. Но Круглова спокойно ответила:

— Почему? Да, наверно, потому, что привыкла. И немножко страшно: как это все будет на новом месте? Ну вот, вы сказали «переходите в больницу». А жить где?

— Жить? — Степняк прищурился. — Если вы не очень требовательны, жилье найдется. Подите сюда!

Он все сидел на подоконнике, докуривая папиросу. Круглова с детским любопытством посмотрела на руки Степняка, словно ожидая, что он, как фокусник, вытряхнет из рукава квартиру.

— Глядите! — Степняк показал на двухэтажный дом во дворе; в первом этаже окон не было, широкие, двустворчатые двери, обитые жестью, занимали почти весь фасад. Сбоку притулилась еще одна узенькая дверка с навесом. — Видите, гараж? А наверху будет общежитие для сестер. Не очень роскошное, но канализация, вода, электричество и газ проведены. И отопление. Через неделю закончим внутреннюю отделку.

Он рассказывал с нескрываемой гордостью. Общежитие было его детищем. Целый месяц он добивался в райисполкоме разрешения на то, чтобы второй, жилой, этаж гаража превратить в общежитие.

— Как же — с мальчиком… в общежитии? — запинаясь, спросила Круглова. — Все-таки ему уже пятнадцать. И он и девушки будут стесняться.

— Там четыре комнаты, каждая по восемнадцать — двадцать метров. И есть еще одна, маленькая, метров девять. Рядом с кухней. Я хотел в ней нечто вроде столовой устроить для всех, — Степняк тщательно и долго гасил окурок. — Но, если вы согласитесь пойти к нам, отдам эту девятиметровую вам с сыном.

— Отдельная комната? — недоверчиво переспросила Круглова.

— Я же сказал — отдельная! — Степняк нетерпеливо двинул плечом. — Дверь выходит в коридор. Есть окно. Ну, конечно, над гаражом жить не очень сладко — наши грузовики ходят во всякое время суток. То за продуктами, то еще за чем-нибудь. Но привыкнуть можно. В Москве — это неплохое жилье. А главное — школа рядом. Решайте.

Круглова молча глядела в окно на здание гаража. Подъехала машина. Водитель затормозил, выпрыгнул из кабины, было слышно, как хлопнула дверца. Потом распахнулись обитые жестью двери, водитель сел обратно в кабину, снова хлопнул дверцей, и машина, громко урча, въехала в гараж.

— Вот, сами видите, — сказал Степняк. — Конечно, это не ваш санаторий. И бензина тут больше, чем кислорода. Так что думайте. Только недолго!

Круглова медленно отошла от окна.

— Все это так неожиданно, даже голова заболела… Разве можно сразу решить?

Взглянув на часы, Степняк подумал, что уже скоро полночь, Надя, конечно, вернулась и сердится. Вслух он сказал:

— А я всегда решаю сразу. Начнешь советоваться — голова не только заболит, а закружится. Сколько людей, столько мнений.

Круглова опять принялась свертывать и развертывать платочек. Очевидно, это успокаивало ее. Молчание затягивалось.

— Ну вот что, — предложил Степняк, — мне пора идти, а вы оставайтесь тут, в кабинете. Можете взять сюда свое пальто. В шкафу есть подушка и одеяло. Прилягте и поспите. Я скажу, чтобы в четыре тридцать вас разбудили. А как вы доберетесь до вокзала?

— Доберусь.