Но жертва, принесенная русскими, решила участь армии Наполеона. Все очень ясно понимали необходимость не допустить его выйти на дорогу к Калуге. И Милорадович, находившийся со своим отрядом за пятьдесят верст от Малоярославца, сделал такой быстрый переход, что Кутузов встретил его словами: «Ты ходишь скорее, чем летают ангелы».

Наполеон, видя, что русские войска не допустят его к цели его стремлений, долго оставался в мучительном раздумье. В ночь после сражения он сидел в избе ближайшего к Малоярославцу селения, положив голову на руки и навалившись грудью на стол, на котором разложена была перед ним карта той местности, по какой ему надо было идти. Маршалы, созванные им на совет, с удивлением взирали на своего повелителя, не скрывавшего перед ними смущения от испытанной им неудачи. Прошел целый час в этом томительном молчании, и, наконец, Наполеон отпустил маршалов, так и не сказав им ни слова относительно того, что он намерен предпринять.

На следующий день, тринадцатого октября, донесли Наполеону, что русские войска стоят все на той же позиции и, по-видимому, готовятся к сражению. Наполеон направился к Малоярославцу осмотреть местность. Он ехал со своим штабом, опередив отряд, ему сопутствовавший. В это самое время казаки Платова устремились с трех сторон на селение, где Наполеон провел ночь, и если бы передовой взвод французов не заметил их вовремя, они бы окружили Наполеона со всей его свитой. Наполеон, предуведомленный о грозившей ему опасности, бежал со всей своей свитой, а штабные офицеры и гвардейцы вступили в бой с казаками. В это самое время другая партия казаков сделала набег в тыл неприятельской армии, отбила обоз с церковным серебром и захватила весьма важные бумаги, из которых наши узнали о распоряжениях Наполеона. Третий отряд напал на передовые войска Понятовского, разбил их и многих захватил в плен — в том числе и генерала Тышкевича.

Кутузов вслед за этим писал графу Витгенштейну:

И точно, Наполеон, обложенный со всех сторон, двинулся по старой Смоленской дороге, окрестности которой были опустошены его же войсками при походе на Москву…

В день выступления Наполеона из Москвы в Слониме еще ничего не знали о его намерении оставить древнюю столицу и продолжали считать его армию непобедимой. К одному из тамошних богачей-аристократов собралось большое общество. Время уже близилось к полуночи. Молодежь по обыкновению танцевала; к ней присоединились и все пожилые, любившие принимать участие в общем веселье, и только степенные товарищи хозяина дома сидели у него в кабинете, ведя оживленный разговор.

— Пляшет, — говорил громажор Таньский про генерала Конопку, указывая слегка по направлению зала, — а между тем вести до нас доходят все более тревожные… Дунайская армия, двинутая императором Александром на Волынь, состоит из боевых опытных воинов. Говорят, численность ее достигает тридцати пяти тысяч. Да еще более двухсот орудий! Косинский, Рейнье и Шварценберг поневоле должны отступать.

— Правда ли, что они отступили за Буг? — спросил Пулавский.

— Мы скрываем это, — тихо ответил Таньский. — Но вам можно сказать по секрету, что в Брест-Литовске уже главная квартира русских, и отряды их заняли Пружаны. Того и гляди нагрянут к нам…

— Нет ничего хуже этих партизан! — заметил веско хозяин дома. — Говорят, они не дают покоя Шварценбергу.

— Да, Луковкин со своим казачьим отрядом тревожит его сильно.

— Не только тревожит Шварценберга, но опустошает берега Вислы и больше наносит вреда жителям, чем все контрибуции начальника Дунайской армии адмирала Чичагова. Мне пишут из Варшавы, там чистая паника. Жители уходят толпами, унося с собой, что могут. Комендант Дютальи принял меры к защите города. Он запер заставы, призывает Жителей к общему вооружению и в то же время отбирает у них лошадей, стараясь сформировать конный отряд. Но, должно быть, он очень глуп… Представьте, вздумал перефразировать известную речь Наполеона перед боем около пирамид и обратился к варшавянам со следующим воззванием: «Поляки! Великий Наполеон смотрит на вас с московских колоколен!».

Все присутствовавшие расхохотались.

— Не может быть! — говорил Таньский, трясясь всем телом от смеха.

— Мне пишет тот, кто сам слышал это воззвание! — утверждал хозяин дома. — Просто досадно было читать!..

— Правда ли, что Чичагов откомандировал сюда к нам отряд под начальством генерала Чаплица? — спросил Пулавский.

— Да, поговаривают, — отвечал Таньский. — Того и гляди нагрянет неожиданно. А у нас никто и не думал об этом…

— Что же вы не говорите генералу?

— Сколько раз говорил, он все только шутками отделывается. Последний раз, знаете, что он мне ответил? «Хочу, чтобы пришли сюда русские. Пусть мои уланы понюхают пороху!»

— Все это хорошо! — заметил хозяин дома. — Но береженого Бог бережет. Все ли у вас, майор, готово для отражения неприятеля?

— Какое там готово! Сами знаете, полк наш еще до сих пор не сформирован, вследствие чего и обязанности офицеров не распределены… Нагрянет к нам Чаплиц — мы пропали!..

— Можно ли поручать полк такому беспечному человеку, как Конопка? — заметил Пулавский. — Ему бы только взвод в атаку водить, а не формировать полк. Для этого не одна опрометчивая храбрость нужна, а еще опыт и рассудительность. Отчего он не ведет нас в Вильно? Давным-давно семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый уланские полки примкнули к бригаде генерала Вавржецкого, и он отправился с ними в Вильно к начальнику дивизии князю Гедройцу.

— Вы сами причиной тому, что наш полк до сих пор не сформирован! — обратился Таньский к Пулавскому. Мало денег вы нам даете.

— Помилуйте! — воскликнул Пулавский. — Больше тех поборов, которыми обложили нас, несчастных жителей, и враг требовать не может. Мы отдаем не только седьмую часть всех наших доходов, но платим процент со всех продуктов.

— Даже шубами! — заметил Броньский, вошедший в эту минуту в кабинет, чтобы покурить.

— Как шубами? — удивился хозяин.

— А вот послушайте!.. — сказал Броньский, садясь и закуривая трубку. — Приходит раз ко мне Шварцёнберг — надо было ему переговорить со мной о деле. Переговорили мы, он собирается уже уходить и вдруг спрашивает: «Господин подпрефект, я видел, у вас на дворе выколачивают прекрасную шубу. Она ваша?» — «Да, моя!» — ответил я. «Сколько она стоит?» — «Я заплатил за нее в Вильно сто червонцев». — «Это недорого… Мы, я думаю, пробудем здесь, в России, до зимы. Мне шуба необходима, но я не знаю, где бы мне купить ее. Не можете ли вы уступить мне вашу за то, что вы за нее дали?» Что мне было делать? Пришлось отдать! И вот я сижу теперь без шубы…

— Но деньги он вам отдал? — спросил Таньский.

— Если бы отдал! А то, видно, забыл. Так и до сих пор ни одного его червонца я не видел.

— А еще князь!

— Вот куда идут и все наши поборы, — заметил Таньский. — А нам ничего не перепадает.

— Зачем вам деньги? — возразил Пулавский. — Ваш полк формируется из дворян, и каждый обязан сам иметь одежду, коня и оружие.

— Вы забываете, пан президент, что есть между нашими и бедные студенты…

— Пускай богачи снабдят их всем необходимым…

— Пане! Пане!.. — перебил Пулавского внезапно вбежавший лакей; он был смертельно бледен и дрожал от страха.

— Что случилось? — встревожился хозяин дома.

— Русские остановились в корчме — в трех верстах от Слонима.

— Откуда эти вести?