— Вот так отвага! — воскликнул Павлуша в восторге. — Если бы он не был таким безжалостным, я бы непременно поступил в его отряд. А теперь не хочу и поступлю лучше к вам! — обратился он к своему зятю.

— Я употреблю все, от меня зависящие, средства, чтобы это тебе не удалось! — решительно сказал Бельский.

— Это почему? — обиделся Павлуша. — Ты думаешь, я струшу, что ли?

— Нет, такого я не думаю. Наоборот, боюсь, чтобы ты не бросался безрассудно в опасность и не портил бы этим дело. В партизанском отряде надо действовать наверняка и не давать неприятелю возможности сообщить своим о случившемся. Поверь мне, ни один порядочный партизан не станет подвергать свою жизнь опасности без особой нужды и пожертвует жизнью только тогда, когда нет другого выхода.

— Сумею и я выдержать характер, не беспокойтесь! — крикнул Павлуша запальчиво. — Если ты помешаешь мне поступить в ваш отряд, я пойду в другой!

— Ну, это мы еще увидим!

Павлуша примолк, не желая скрывать свою досаду, но вскоре снова заговорил.

— А где ваш отряд? — спросил он Бельского.

— Прячется в лесу неподалеку от Катюшино.

— И скоро вы будете в деле?

— Как только узнаем, что идет такая партия неприятеля, которую наши могут осилить.

— Не забудьте, что я с крестьянами помогу вам! — напомнил Григорий Григорьевич. — Только предупредите меня за несколько часов, а я соберу крестьян и кого нужно из дворни.

— Мы сами иногда не знаем, куда через каких-нибудь полчаса двинемся, — отвечал Бельский. — Все зависит от вестей, которые доставят нам крестьяне, высматривающие неприятеля со всех сторон.

— Так я сейчас пойду и переговорю со своими, — сказал Григорий Григорьевич, поднимаясь. — Научу их, как действовать, и сообщу им условный знак, по которому они тотчас должны явиться ко мне вооруженные и готовые двинуться в путь.

— И я с вами! — молвил решительно Павлуша и пошел вслед за уходившим старым Роевым.

Молодой Роев стал двигать раненой ногой, но вдруг почувствовал в ней такую боль, что чуть не застонал.

— Плоха еще! — сказал он тихо.

— Уж и вы с нами не собираетесь ли? — спросил его Бельский.

— Отчего бы и нет! Если бы я только мог ходить свободно… Вот и вы ведь ранены, а участвуете в схватках!

— Какая это рана! Просто глубокая царапина на левой руке: палашом зацепили, просекли только рукав и верхние покровы тела. Из одного только желания скорее ею действовать и согласился я оставить руку забинтованной.

— Не успокоюсь, пока сама не увижу твоей раны! — сказала озабоченно Ольга Владимировна, вошедшая в эту минуту в комнату.

— Хорошо, хорошо! Сама убедишься, что пустяк. Пойдем, мне кстати нужно поправить бинт на руке.

В продолжение нескольких дней все три семьи жили спокойно в Катюшине, отдыхая от всех пережитых лишений и тревог. Они все сходились за большим столом к чаю, завтраку, обеду, ужину, и тогда велся нескончаемый общий разговор и сообщались друг другу разные новости.

Старик Роев и Бельский ездили каждый день верхом в лес, но эти отлучки не тревожили дам: они были уверены, что мужчины ездят на охоту. Брали они иногда с собой и Прокофия, который недавно вернулся со своей женой и занимал всю деревню рассказами о том, что делается в Москве.

Раз вечером, когда все сидели за ужином, прискакал казак и привез Бельскому какое-то письмо.

— Что такое? Откуда? — встрепенулась Ольга Владимировна.

— Наш полк проходит неподалеку! — ответил ей спокойно Бельский. — Так товарищи мои просят меня приехать, чтобы повидаться с ними.

— Зовите их сюда! — предложила гостеприимная Роева.

— Весьма вам благодарен! — сказал Бельский. — Но полк наш проходит сторонкой, остановится довольно далеко отсюда, а офицерам в военное время нельзя отъезжать от своей команды… Не тревожься, если я не вернусь к утру! — обратился он тут к жене. — Мне предстоит часов шесть пути да с товарищами проведу несколько часов.

— Павлуша! — сказала Анна Николаевна племяннику. — Распорядись, чтобы дали поужинать казаку и угости его чаркой водки.

Это неожиданное поручение сильно, обрадовало юношу. Он сидел, как на иголках, выжидая конца ужина, а тут вдруг он может тотчас встать из-за стола и бежать именно туда, куда он стремился. Он пустился стрелой на задний двор, куда увели казака, усадил того на крылечке, стал угощать всем, что только мог выпросить у ключницы, а сам старался выведать от него, куда направлялся партизанский отряд, так как он понял, что за Бельским прислал начальник отряда и что готовится ночное нападение наших на неприятеля.

— Когда выступаете? — спросил он казака, словно зная о ночной экспедиции.

— Не могим знать! — отвечал тот, засовывая себе в рот ложку, полную каши, щедро приправленной маслом.

— Ну а оружие готовят?

— Чего его готовить? — говорил нехотя казак, снова протягивая ложку к каше.

— Ну… сабли острят, патроны готовят…

— Пики и сабли у всех отточены, — продолжал медленно казак. — Патроны тоже всегда наготове. Хоть сейчас в бой!

Не узнав от казака положительно ничего, Павлуша поставил перед ним большую чарку водки. Затем, не дожидаясь, когда он кончит ужин, побежал к Прокофию. Тот был в казакине и крепко стягивал широкий кожаный пояс, на котором висели охотничий нож и сумка с патронами.

— Голубчик, Прокофий, куда идете? — спросил Павлуша как можно ласковее.

— Куда идем, про то ведает барин, — отвечал довольно сурово Прокофий. — А мы пойдем, куда прикажут.

— Так все наши двигаются?

— Мне почем знать!

— И я пойду с вами!

— Ну нет, сударь! Этого не полагается. Кто же тут с барынями останется?

— Николай Григорьевич…

— Они больны. Каждый день пробуют ступить на раненую ногу, да никак не могут.

— А распорядиться все-таки может!

— Да кем распоряжаться-то! Считай, вся деревня идет с нами.

— А?! Так все идут?

— Да ну вас! — буркнул сердито Прокофий, недовольный тем, что все-таки проговорился. — Нашли время, когда разговоры вести! А я вам вот что скажу: коли только увижу, что вы примкнете к нашим, тут же старому барину доложу..

— Полно, голубчик Прокофий! Я и не собираюсь… я так только…

— То-то! Я слово свое сдержу, так и знайте. Хоть по дороге примкнете — тотчас же объявлю.

Павлуша, видя, что Прокофий точно может выдать его, решился ехать следом за Бельским. Он воспользовался общей суматохой, забрался в конюшню, оседлал там своего конька, вывел его незаметно в ту сторону, откуда приехал казак, отнес туда свое ружье, кинжал и все необходимое для похода и стал ожидать в кустах.

Он слышал, как во дворе его звали и даже искали, затем все стихло, и на дороге показался Бельский в сопровождении казака. Как только Павлуша его завидел, он тотчас же вскочил на свою лошадь и стал пробираться боковой тропинкой в том же направлении, прислушиваясь к топоту коней, гулко раздававшемуся в ночной тишине. Ехали они так уже часа с три, пробираясь все леском. По расчету Павлуши, они должны были уже объехать Дмитров, как вдруг он перестал слышать топот коней. Он остановился, стал прислушиваться… Нигде ни звука, словно ехавшие сквозь землю провалились.

Павлуша чуть не заплакал с досады. Он не знал, куда ему ехать.

А дело было в том, что Бельский, подъехав к опушке леса, примыкавшей к дороге из Дмитрова в Москву, остановился. Казак соскочил с коня, подвязал рогожками копыта обеим лошадям, и они оба поехали далее в полнейшей тишине. Отряд их был неподалеку, и, примкнув вскоре к нему, они пошли вместе с ним, двигаясь по опушке вдоль большой дороги и прислушиваясь к малейшему шороху. Тишина у них была полнейшая. Никто бы в нескольких саженях не услышал, что двигается целый отряд. Слышно было, как совы перекликались или кричал заяц, попавшийся в когти какого-то хищника.

Прошли так довольно долго, когда ехавший впереди начальник отряда громко скомандовал: отдых!

Все остановились, сошли с коней, закурили трубки и расположились, как кому было удобнее. Кто вытащил сухарь и грыз его, макая в воду, взятую из ближайшего родника, кто поправлял седло и осматривал ружье. Офицеры окружили начальника отряда.