— Торопитесь! Торопитесь, друзья! — крикнул Этьен. — Пора выступать!

«А каково! Ведь он теперь начальство! — продолжал раздумывать Ксавье, косясь в сторону Этьена. — И распечет — ты должен смолчать. Нет, долго я подчиняться ему не буду, сумею сам выслужиться в офицеры. Не глупее я какого-то Ранже!»

Вскоре авангард двинулся по Смоленской дороге, а за ним следовал, по обыкновению, сам Мюрат со своим штабом. По дороге столкнулись с разными мелкими затруднениями: плохие мосты, плохие гати… Офицеры спешивались и указывали, как исправлять дороги кольями и бревнами. Для этих нужд беспощадно разбирались избенки и дворы крестьян.

Ксавье вызвался вернуться с другими солдатами в ближайшую деревушку за материалами для моста. Он, разумеется, больше кричал, бранил крестьян и пугал их саблей, чем работал над разрушением строения. Когда его товарищи двинулись назад, он отстал в небольшом лесу и затем, словно догоняя вскачь своих, направил лошадь прямо на дерево и свалился, будто бы сильно ударившись о ветвь. Лошадь в недоумении остановилась около него, широко раскрыв ноздри и громко фыркая. Все это Ксавье проделал, завидя пыль, поднятую скачущим штабом Мюрата. И точно: король Неаполитанский вскоре был подле него.

— Этот дурак чего тут валяется? — крикнул Мюрат, осаживая свою лошадь, едва не наступившую на ногу Ксавье.

Офицеры пожали плечами.

— Вот я тебя, лентяй!.. — добавил Мюрат, хлестнув хлыстом Ксавье чуть не по лицу, и проскакал мимо.

— Вот не везет! — проворчал Ксавье, поднимаясь, лишь только пронеслись мимо него штабные офицеры. — Это все ты, дьявол! — обратился он к коню и, сев на него, хлестнул и дал шпоры изо всех сил несчастному животному.

Раздраженный конь понесся с места во всю мочь и чуть не наскочил на коня одного из штабных офицеров. Тот оглянулся и погрозил Ксавье хлыстом:

— Опять хочешь этого отведать, дурак?

Ксавье свернул на лесную тропу и старался перегнать штаб, чтобы соединиться со своим отрядом. Но тропа вела незаметно все вправо и вправо, и Ксавье вскоре очутился у Днепра.

— Экая чертовщина! — воскликнул он с досадой и, напоив коня и сам напившись, поехал назад.

Вырвавшись на дорогу, он, чтобы догнать своих, поскакал, как шальной.

В это время отряд, в котором он находился, подходил уже к тому месту, где засели русские передовые стрелки.

Французы ехали, не ожидая встретить неприятеля, и вдруг… были осыпаны пулями егерей.

Пришлось тут коннице отступить и выставить стрелков. В это время подъехал Мюрат, велел занять один из пригорков артиллерией и стрелять по русским орудиям и гусарскому эскадрону. А коннице приказал готовиться к атаке.

Но Павел Алексеевич Тучков понял замысел Мюрата и не допустил неприятеля овладеть орудиями. Он велел увезти пушки, а гусарам и егерям — примкнуть к остальным войскам, выстроенным на Валутиной горе, причем велел им сжечь мост на Строгани, лишь только они переберутся через него, а сам послал ординарца предупредить своего брата Николая Алексеевича, в какой опасности находится его отряд. Между тем французы подскакали к горе, уже оставленной нашими, втащили на нее орудия и открыли огонь по русским позициям.

Однако Валутина гора была несравненно выше той, на которой поместились французы, и русские ядра наносили сильный урон им, тогда как их ядра постоянно не долетали до цели.

— Взять во что бы то ни стало русскую батарею! — кричал Мюрат своим генералам. — Мы так медлим, что русские войска уже вышли на Московскую дорогу. Надо непременно захватить хотя бы их артиллерию и весь обоз.

Генералы рассеялись по своим отрядам и старались всеми силами исполнить приказ Мюрата, чтобы не навлечь на себя гнев его и Наполеона. Корпусной командир Нансути велел своим кавалеристам идти в атаку и взять Валутину гору.

В это время вернулся к своему отряду Ксавье Арман. Лошадь его вся в пене и тяжело дышит, он сам красен, как вареный рак, и чувствует сильную усталость.

— Стройся! — кричал их непосредственный командир. — Сомкнитесь! И в путь — рысью!..

— В карьер! — командует он, проехав несколько саженей вперед.

Кони помчались вихрем, но уставшая лошадь Ксавье зашаталась и пала. Ксавье бы раздавили, если бы не перескочила через него следующая лошадь. Падение его произвело небольшое замешательство, не скрывшееся от глаз Мюрата.

— Что там такое? — спросил он с досадой у своего адъютанта.

Тот поскакал узнать, в чем дело, и, вернувшись, объявил, что свалился один кавалерист.

— Дурак! — процедил сквозь зубы Мюрат с досадой. — Чего же они остановились? — упросил он, указывая на замерший отряд.

— Мост сожжен неприятелем, и не могут найти брод, — объяснил почтительно адъютант.

— Ослы! — крикнул Мюрат, ударил хлыстом своего любимого арабского коня, и тот стрелой помчал его к Строгани.

Следом поскакал весь его штаб, хотя многим вовсе не хотелось приближаться к тому месту, где угрожающе свистели русские ядра. Прежде, однако, чем Мюрат успел доскакать до пустившейся в атаку кавалерии, та уже мчалась назад. Подскакавший к королю Неаполитанскому Нансути объявил, что нет никакой возможности перейти реку вброд под картечью неприятеля.

— Ведите их лощиной в обход! — крикнул ему Мюрат, а маршалу Нею приказал двинуть свои пехотные полки в атаку.

Но в это время к русским подоспело сильное подкрепление, затем явился и сам Барклай-де-Толли и велел Орлову-Денисову с казаками занять всю лощину до самого Днепра.

— Эй, братцы! — крикнул Орлов-Денисов. — Не дадим французу обойти наших!

И он так стремительно бросился с казаками: в лощину, что занял ее, хотя пришлось жестоко биться с кавалерией Мюрата.

В это же время Коновницын успел отразить сильную атаку Нея с его пехотинцами.

Мюрат был вне себя от такой неудачи. Он пошел на хитрость: прекратил разом наступление, словно оставил всякое желание отбить Валутину гору у русских; но лишь только солнце стало клониться к западу, он велел непрерывно стрелять из всех батарей, расставленных на возвышенностях, и направил колонны пехотинцев прямо на русские позиции.

Павел Алексеевич Тучков пребывал в сильном волнении; он видел, что многие косятся на него за его решимость действовать вопреки данному ему приказанию идти в Бредихино, и боялся, чтобы его недоброжелатели не испортили так удачно ведомое им дело. В этой постоянной тревоге он лично осматривал все пункты, занятые его отрядом. Только спокоен он был за Валутину гору, которую отстаивал, не щадя себя, брат его Александр Алексеевич. Кроме преданности своему отечеству, младшего Тучкова воодушевляла любовь к жене. Он знал: если неприятель прорвется на Московскую дорогу, он захватит русский обоз, а в нем — его сокровище, горячо его любящая жена Маргарита Михайловна, оставившая их малолетнего сына, чтобы делить вместе с ним все тяготы военного похода. И он, покрытый пылью и пороховой гарью, не знал усталости, являлся всюду, где только его воины изнемогали, и своим примером воодушевлял всех.

Павел Алексеевич, хорошо зная мужество и непоколебимость своего брата, был совершенно спокоен за Валутину гору… как вдруг он услышал, что орудия замолкли на этой горе. Он бросился туда и узнал, что весь запас зарядов истощился и артиллеристы собрались уже увозить пушки.

— Открой зарядный ящик! — приказал он солдату.

В ящике оказались еще несколько зарядов.

— Стреляй, пока не явится перемена! — велел он офицеру.

Сам же поскакал к главнокомандующему просить разрешения повести в атаку пехоту, чтобы не дать французам возможности взять Валутину гору прежде, чем успеют ввезти на нее новые орудия. Получив от Барклая-де-Толли согласие, он обратился к одному из полковых командиров:

— Вам велено вести ваш полк в атаку!..

— Мой полк сильно устал. Шли безостановочно… Я не смею вести своих гренадеров, не дав прежде им отдохнуть.

Тучков вспылил. Он велел полку следовать за собой и повел его лично на неприятеля. Но не успел Павел Алексеевич двинуться вперед, как лошадь его была ранена пулей в шею. Не теряя ни минуты, он соскочил с нее и пошел пешком впереди гренадеров…