С высокого правого берега, на котором находился корпус Багговута, виделся отчетливо не только весь Смоленск с его земляными укреплениями впереди стен, но и неприятельский лагерь. Французские войска обложили городские укрепления с левой стороны Днепра, и полукруглые фланги их доходили до самой реки. Они часто бросались на приступ то с одной, то с другой стороны и особенно сильно напирали на одни ворота. Гул несся страшный; грохот пушек, ружейная пальба, крики сражающихся и стоны раненых и умирающих сливались в один звук. Вскоре деревянные дома загорелись и пылали, словно гигантские костры, и даже иные старинные башни были объяты пламенем. К вечеру весь город уже был в огне. И вдруг раздался протяжный благовест в соборе, призывая к всенощной накануне великого праздника Преображения Господня. Колокола остальных церквей завторили, и торжественный благовест разлился по городу.

Несмотря на пожар, окружавший церкви и колокольни, и на непрекращавшуюся бомбардировку, народ стекался со всех сторон к всенощной и в теплой молитве к Господу искал успокоения и отрады. А неприятельские ядра меж тем жужжали, шипели, свистели в воздухе, гулко ударяя в землю или в стены зданий, неся с собой смерть и разрушение.

Вечер был прекрасный: ни малейшего ветра. Огонь и дым поднимались столбом под самые облака. Куполы церквей и колоколен ясно виделись на фоне пылающего неба.

Сражение прекратилось только к ночи. Солдаты и офицеры улеглись под открытым небом, возле ружей, составленных в козлы, стараясь восстановить сном свои силы. Все ожидали, что на следующий день начнется новый смертельный бой.

Дивизия, в которой находился Павел Алексеевич Тучков, заняла Петербургское предместье Смоленска, на правой стороне Днепра. К ночи офицеры собрались в кружок и толковали, угощаясь кое-какой закуской.

— Если бы мы не ходили взад и вперед то к Инкову, то к Смоленску, — говорил один из офицеров, — мы бы успели отразить неприятеля у Красного. А тут вот пришлось только с горки глядеть на сражение.

— Как знать, как знать! — пожимал плечами Майор. — А это не так-то легко, как кажется. Вот ведь верные известия были получены о том, что Наполеон идет на Смоленск, и двинули нас сюда было, а пришли, и все же мы стали кричать, что нас обманули; ушли к Инкову, а тут французы без нас перешли Днепр и взяли Красный.

— Как хотите, господа, — сказал кто-то, понижая голос, — а странно, что наш главнокомандующий избегает боя…

— Верно, верно! — поддержали его другие.

— Полноте, господа! — заговорил снова майор. — Разве могли мы выдержать генеральное сражение, пока наши две армии не соединятся?

— К чему нужно было растягивать войска? — проворчал капитан. — И без того у нас войска втрое меньше, чем у неприятеля. А тут еще разделили на три армии и растянули от Балтийского моря до самой Галиции.

— Нельзя было знать, с какой стороны Наполеон вторгнется в наши владения.

— Что ж! Разве мы помешали его переправе?.. Все это мудрят у нас в штабе немцы. Если бы все войска были в одном месте, не допустили бы мы Наполеона до Смоленска.

— Ну что толковать! — прервал его майор. — Главное сделано: наша Первая армия соединилась с армией Багратиона. И теперь нас до ста пятидесяти тысяч при семистах шестидесяти орудиях.

— Вы почем знаете численность войск и орудий?

— Помогал в вычислениях адъютанту, писавшему докладную записку главнокомандующему.

— Вот посмотрим, что станут делать теперь, когда обе армии соединились! — говорила молодежь. — Куда поведут нас наши немцы?

— Уж, разумеется, не отступим от Смоленска! — бросил майор уверенно. — И не отдадим такой важный пункт в руки неприятеля.

— Только бы этого недоставало! — крикнул кто-то из молодых.

— А я так и тут не уверен, чтобы мы не отступали, — молвил насмешливо капитан. — Ведь можно же было не допустить неприятеля до переправы через Неман, но переправился он благополучно и без помех.

— Кто же мог думать, что Наполеон вторгнется в наши пределы, не объявив предварительно войны! — покачал головой майор.

— От него всего можно было ожидать! — прервал его капитан запальчиво. — А мы все ему дорогу очищаем. Вспомните только, господа, как было дело с нашей бригадой: мы жгли мост на Вилии, когда Наполеон уже перешел через Неман.

— А здоровый мост был! — заметил пожилой прапорщик. — Бревна — толще не бывает! Много хвороста и соломы нужно было натаскать на него, чтобы огонь охватил намокшую древесину.

— Есть о чем жалеть! — засмеялся один из молодежи. — Сколько людей с тех пор полегло, а он о бревнах жалеет.

— Не перебивайте меня! — начал снова капитан. — Дайте мне перечислить все наши походы. Помнится, мы отступили от Вилии пятнадцатого июня. Семнадцатого и восемнадцатого простояли на месте. Затем двинулись к главной квартире в пресловутые укрепления Дриссы.

— Опять немцы! — заметил запальчиво один из молодых. — Чего стоили эти укрепления и оказались никуда не годными!

— Тут мы тоже жгли, — продолжал капитан настойчиво. — Только уже не мост, а провиантские магазины.

— И сожгли одного хлеба на миллион рублей! — ввернул снова старый прапорщик.

— А сколько громких слов было сказано Барклаем-де-Толли! — продолжал капитан. — Помните, господа?.. Когда укрепляли лагерь под Дриссой, главнокомандующий говорил, что копает могилы неприятелю. А пришли мы в Дриссу, так все увидели, что, останься мы в этом укреплении, нас, как мух, перебьют французы… Тут снова уверял в своем приказе Барклай-де-Толли: «Не отступлю более ни на шаг перед неприятелем». А второго вся армия отступила через Двину по дороге к Полоцку.

— И мы замыкали шествие, поджидая себе в подкрепление графа Витгенштейна! — добавил кто-то из молодежи.

— А никто и не думал нападать на нас, — продолжал капитан. — И мы преспокойно прибыли одиннадцатого июля в Витебск и расположились на берегу Двины, как стоим теперь над Днепром. И простояли до тех пор, — добавил он с горечью, — пока главнокомандующий не получил донесение от князя Багратиона, что Могилев взят Наполеоном, и обе армии через это не могут соединиться иначе, как под Смоленском.

— И мы снова потянулись, отступая, — сказал не без сарказма один молодой офицер. — Только на этот раз по дороге к Поречью, а французы меж тем овладели оставленным нами Витебском.

— Жутко досталось тогда нашему арьергарду от войск Мюрата! — заметил кто-то.

— Зато граф Пален второй молодецки сдержал напор! — ответил майор. — Наши войска бились на славу!

— А помните, господа, как послали нашего командира Павла Алексеевича заступить место барона Корфа по случаю приключившейся у того болезни?

— Мы тогда только вдвоем с ним отправились обратно по дороге к Витебску! — сказал адъютант Тучкова Новиков, хранивший до сих пор молчание.

— Невесело вам тогда было! — заметил молодой подпоручик.

— До Витебска было ничего! — решил рассказать адъютант. — Вся дорога, однако, была запружена повозками и народом, бежавшим из города. Встречные нас уверяли, что Витебск занят уже французами. Но Павел Алексеевич не верил этому и хотел убедиться, точно ли французы в городе… Ну и убедился — если не воочию, то воушию: только-только въехали мы с ним в предместье, как слышим — в улицах города идет пальба. Сомнения тут больше никакого не было в том, что французы в городе. И нам следовало уходить, чтобы не попасть в плен. Мы свернули с большой дороги вправо и поехали полями отыскивать свой отряд. Дело было к вечеру, а мы не знали наверно, где он находится, и постоянно рисковали наскочить на неприятеля. Меня Павел Алексеевич послал в одну сторону осмотреть местность, а сам направился в другую, и мы потеряли друг друга, и пришлось каждому из нас пробираться к своим поодиночке. Сильно стемнело, едва можно было разглядеть путь на просторных равнинах, окружающих Витебск. Вижу вдруг, идет кавалерия. Впереди уланы… Наши или неприятель — решить трудно. Ведь польские уланы, сражающиеся против нас заодно с французами, в мундирах, очень похожих на наших улан, а французы, заняв Витебск, могли выслать польских уланов для прикрытия своего фланга. Пока я раздумывал, ехать ли мне навстречу показавшейся коннице или скакать от нее, за уланами показались гусары в серых мундирах… «Слава Богу! Это наш Елисаветградский полк!» — вздохнул я облегченно и поскакал к нему.