- Осматриваюсь, - улыбался, щурясь солнцу, Шарль. - Здесь красиво.

Несмотря на то, что стоял ужасный холод, земля промерзла и кое-где даже была покрыта инеем, небо над Лотарингией поражало своей ясностью, а солнце слепило, будто в июле. Даже деревья - вечнозеленые ели, повсеместно растущие здесь - радовали яркими красками. Нет, Шарль ни на мгновение не пожалел, что приехал сюда.

- Да, красиво, что и говорить, - согласился Филипп. - Не были бы эти места такими славными, испанцы не претендовали бы на них.

- Испанцы претендуют на все, что плохо лежит, - хмыкнул в ответ Шарль. - А что же, набеги продолжаются и до сих пор?

- Сейчас уже реже, но в моем детстве… я не помню месяца, чтобы хотя бы одну деревню в округе не сожгли. Обычное дело: когда мировые державы решают, кто главней, жизнь и быт простых людей даже не берутся в расчет.

- А что это за замок? Там, вдалеке?

- Где?… - Шарлю показалось, что Филипп слегка замялся с ответом. - Просто охотничий замок. Я знаю, что родители жили там одно время, когда в середине тридцатых испанцы хорошенько разгромили Фонтенуа, и его практически пришлось отстраивать заново. Обыкновенный новодел, уверяю вас, там не на что смотреть.

Шарль не стал спорить.

- А часовня? Навестим ее?

Филипп снова ответил не сразу, но, помолчав, выдавил из себя:

- Да, пожалуй… Пойдемте за мной, мой друг.

И, снова взяв лошадь, скоро повел ее к спуску с горы.

Добрались быстрей, чем рассчитывал Шарль - полчаса скачки галопом по ровной насыпной дороге. Сама часовня оказалась очень старой, ей никак не меньше пары веков, и имела она довольно заброшенный вид. Шарль даже приуныл, не понимая, для чего Филипп его сюда привел - уж лучше бы и правда они посетили Охотничий замок, ворота которого даже были видны отсюда.

А потом Филипп, даже не взглянув на двери часовни, начал обходить ее. Здесь, из усыпанной пожухлой листвой земли высились каменные и простые деревянные кресты, и Шарль, поняв, наконец, для чего они сюда явились, спешно снял шляпу с головы.

Филипп провел его вглубь кладбища к самым богато украшенным памятникам. Он молча постоял у двух высоких нарядных крестов, машинально смахнув с плит несколько принесенных ветром листьев, и прошел чуть дальше. Здесь находилась еще одна могила, судя по размеру ее и креста над ней - детская. «Мадлен де Монтевиль», - прочитал Шарль на памятнике и тревожно взглянул на приятеля.

- Это могила моей сестренки, - вздохнул Филипп, присаживаясь возле креста на корточки. - Она утонула, когда ей было пять лет - нянька не уследила. Давненько я не был здесь.

- А кто же тогда принес цветы, - кивнул Шарль на лилии, которыми были украшены и детская могилка, и две взрослые. - Они совсем свежие.

Филипп вздохнул еще горше:

- Должно быть, это Жизель. Она очень любила Мадо [31] и долго не могла оправиться после ее смерти. Считала себя виноватой… они вместе купались в том пруду. Это были ужасные времена. Родители страдали вдвоем, мы с Этьеном были совсем детьми и, не желая видеть эти страдания, уходили далеко в горы и пытались играть, будто ничего не произошло. А Жизель… она тоже уходила, а потом кто-то увидел, что она дни напролет сидит здесь, у могилы Мадо, и плачет. Как-то она не вернулась и на ночь, а когда отец со слугами отправились на ее поиски, она заявила, что никуда не уйдет с кладбища, пока не умрет от голода… словом, она очень переживала. Я горжусь своими родителями и тем, как они тогда поступили: они рассудили, что, если потеряли дочь, а Жизель давно осиротела, то сам Бог велел им жить, как одной семье. С тех пор они воспитывали Жизель, как дочь.

- Какой ужас… - искренне произнес Шарль, - бедная герцогиня, стать свидетелем смерти в таком раннем возрасте…

- Да, Жизель выпало много несчастий. Всего за год до смерти сестры ее нашли охотники в лесу - едва живую. Испанцы тогда снова сожгли одну из деревень в округе, и отец решил, что девочка чудом спаслась и убежала в лес. Она не помнила ни родителей, ни даже, как ее зовут. Имя Жизель дала ей мама, потому что это случилось седьмого мая, в день Блаженной Гизелы. Родители пожалели ее и оставили в замке в качестве подруги и компаньонки для Мадо.

Шарль был так потрясен, что не знал, что и сказать. С трудом можно было представить, что девочка с такой непростой судьбой и изуродованным детством сумела стать настолько утонченной дамой, как мадам де Монтевиль. Верно, это целиком и полностью заслуга родителей Филиппа. Хотя, конечно, после свадьбы детей они поступили не лучшим образом.

Ехали обратно в молчании. Шарль размышлял о судьбе бедной герцогини и понимал, что восхищается этой женщиной еще больше, чем прежде; Филипп, очевидно, предавался невеселым воспоминанием, от которых Шарлю очень хотелось его отвлечь, но он понятия не имел, как…

Топот копыт откуда-то из леса сразу насторожил Шарля. А спустя мгновение напомнил и том, что выезжали они сегодня из замка с намерением поохотиться на оленя, которого рано утром Филипп велел загнать. Сперва охота шла неплохо, но олень оказался не промах: дал такого деру, что друзья загнали коней в мыло, оставили загонщиков далеко позади и едва вовсе не заблудились. Ну, а потом, Шарль залюбовался красотами края, рассудив, что олень все равно никуда не денется. Вот, кажется, и встретились…

- Тише! - Шарль взмахнул рукой. - Филипп, вы слышали это?

- Да… - прислушался тот. - Через лес явно кто-то мчится. Готов спорить, что это наш жвачный парнокопытный друг. Шарль, вы наступайте отсюда, а я обойду справа… Мы должны его взять!

Шарль, предвкушая азарт, повел коня шагом, предельно тихо прилаживая к луку стрелу.

Топот копыт стал еще отчетливей - кажется, олень несся прямо на них, ничего не подозревая. Шарль, остановив коня в тени большой ели, мог уже разглядеть его рыжую шерсть. Он до предела натянул тетиву и немигающим взглядом смотрел на грудь животного, подпуская его ближе. Еще немного… Но тут его как будто кто-то одернул: Шарль, резко опустив лук, продолжал всматриваться в мчащегося оленя, с каждым мгновением все больше и больше убеждаясь, что никакой это не олень, а лошадь гнедой масти.

- Шарлотта?… - пораженно произнес он, скорее почувствовав, чем разглядев, что всадницей является именно она. И тут же, спохватившись, крикнул, как мог громче: - Филипп! Не стреляйте!

Однако Шарль не успел еще договорить, когда стрела со свистом рассекла воздух где-то впереди. Тут же раздался короткий женский вскрик и душераздирающее ржание лошади.

В тот же миг Шарль, пришпорил Диего и, не замечая ни веток, рвущих одежду, ни еловых иголок, царапающих лицо, бросился вперед. Воображение рисовало ужасные кровавые сцены, а сам Шарль мог только молиться, что Филипп попал в коня, а не в девушку.

Это действительно была Шарлотта. Сидя на мокрой от росы траве, она держала на коленях голову еще живой лошади и отчаянно рыдала. Первым побуждением Шарля было достать кинжал и прекратить страдания животного, но тут он заметил, что лошадь изо всех сил пытается подняться, да и ранена лишь в бедро - хотя кровь шла обильно.

Не теряя времени, Шарль приблизился и начал скоро отстегивать поводья кобылицы.

- Это вы?! - вскрикнула, едва увидев его, Шарлотта. - Оставьте в покое мою лошадь!… Довольно и того, что вы стреляли в нее - так дайте хоть умереть спокойно!

- Это не я, Шарлотта, я клянусь вам… - ответил Шарль. Используя поводья как жгут, он стал перетягивать ногу животного выше раны. Все ж таки походная жизнь его чему-то научила. - И, если все сделать правильно, то ваша лошадь не умрет - рана не так опасна.

Словно в подтверждение, кобылица, заливаясь мучительным ржанием, сделала еще одну попытку встать - на этот раз удачную. Сильно хромая на заднюю правую ногу, лошадь, однако, смогла устоять. Оставляя черные бороздки на гнедой морде, из ее глаз катились слезы.

Шарлотта тоже плакала, но теперь ее лицо озаряла улыбка и надежда. Она немного испуганно перевела взгляд на Шарля: