Сначала мне хотелось бы выразить благодарность Джону Антинори, Лауре Кампо и Деннису Джонсону, авторам и создателям игры CD-ROM, на основе которой была написана эта повесть, а также актерам и программистам “Take 2 Interactive Software”. Они облегчили мою работу, в изобилии снабдив меня хорошими диалогами, насыщенным сюжетом и потрясающей визуальной реализацией игры “Преисподняя: киберпанк-триллер”.

Хочу поблагодарить славных людей из “Прима паблишинг”, в особенности Роджера Стюарта, Эда Дилла и моего редактора Дебби Ноткин. Если бы со всеми издателями было так просто работать!

Благодарю моего агента Джимми Уинса; Т. Лайама, “Длинного Тома” Макдональда – за его щедрость и дружелюбие; мою жену Лауру – за понимание святости конечного срока сдачи работы. И наконец, благодарю моего сына и коллегу – писателя Колина Уильямсона за бесценные советы в компьютерной области и за идейный вклад, внесенный в книгу.

Наихудший из безумцев – обезумевший святой.

Александр Поп

Сон спас нам жизнь. Этот сон годами сводил меня с ума, но готов признать: в ту ночь я был чертовски рад, что он мне приснился.

Все началось как обычно. Я сидел за рабочим монитором, выслеживая какого-то мелкого хакера в темно-ярких, хитроумно-идиотских лабиринтах киберпространства. Мои пальцы лениво бегали по клавиатуре, наугад посылая обрывки информации в логический алгоритм преследования…

…И внезапно я оказался нигде; вернее, в огненно-красной бездне, хорошо знакомой и памятной по предыдущим снам.

Я почувствовал, как мое сердце ухнуло вниз и остановилось где-то в районе желудка. Я весь покрылся крупными каплями пота – и понял, что готов к падению, как перезрелое яблоко.

Потом это началось. Что бы ни держало меня посредине пустоты, оно внезапно стало ничем, и я полетел вниз. Я слышал собственный крик, как будто исходивший из чьей-то чужой, обожженной и саднящей глотки. Поверьте, я не преувеличиваю, когда говорю: “Обожженной”!

Я горел. Каждый проклятый квадратный дюйм моего тела был объят пламенем. Я чувствовал, как волосы на моем теле скручиваются с отвратительным треском, превращаются в пепел и уплывают прочь, словно крошечные черные снежинки. Когда я набрался мужества и посмотрел вниз, тот ужас, который я испытывал при виде своей краснеющей и сползающей лоскутами плоти, был ничем перед потрясением от того, куда я падал…

…Прямо в разинутую пасть гигантского монстра. Морда этого ублюдка была величиной с купол Капитолия и гораздо безобразнее, даже, несмотря на то, что император недавно распорядился покрыть купол позолотой. Теперь представьте себе, будто купол распахнулся и из него торчат клыки, для которых впору использовать монумент Вашингтона вместо зубочистки, – и вы получите приблизительное представление о том, что поджидало меня внизу.

Я ничего не мог поделать – ни улететь, ни свернуть в сторону, ни даже закрыть глаза. Я мог только падать. Когда волны еще более опаляющего жара начали засасывать меня, я понял, что падаю в Преисподнюю, которая пришла на землю еще во времена моего детства, в настоящую Преисподнюю – ту самую, из которой приходят демоны и прочие чудовища, ныне делящие с нами этот город и этот мир.

Я знал, что теперь буду на их территории и они смогут делать со мной все, что захотят, во веки веков. Потом я провалился в разверстую пасть, и глотка монстра оказалась усеяна корчащимися, извивающимися червями, похожими на щупальца анемона или нити ДНК под микроскопом. Когда я пролетал мимо, их игольчатые рыльца делали молниеносные выпады, пронзая кожу и вливая жидкий огонь в плоть и мускулы, пока я не превратился в один бурлящий клубок боли. Я завопил еще громче, чем раньше… и проснулся. Я лежал в своей прохладной постели под прохладными простынями, рядом с любимой женщиной и слышал, как снова повторяю те самые слова: фразу, которую я никак не могу закончить:

– Vocabulum est serus…

И так каждый раз: дальше не помню. Латынь, разумеется, но от этого не легче. “Слово – это серус”? Что за серус?

Я знал, что продолжение существует, но не мог ухватить его даже краешком сознания. Иногда я повторяю эти слова вслух, пытаясь проехать дальше с разгону, но ничего не выходит.

– Гидеон? – Голос Рэчел в темноте звучал мягко и приглушенно, но в нем слышались тревожные нотки.

– Я разбудил тебя. Кричал во сне, да?

– Нет, – ответила она. – Но ты снова повторял те слова. Vocabulum est…

– Serus, – хором закончили мы.

– Наши слова, – сказала она.

Это было действительно странно: Рэчел снился тот же сон, что и мне. Он снился нам раз в несколько месяцев на протяжении многих лет, еще задолго до нашего знакомства.

Я не хочу сказать, будто в снах о падении в Преисподнюю есть что-то необычное. Теперь, когда мы знаем, что она реальна, а император Солейн Солюкс так настойчиво внедряет идеи коллективного и индивидуального совершенствования ради спасения души от погибели, Преисподняя, можно сказать, стала частью повседневной жизни. Как много веков назад, когда люди считали себя пауками, ползающими по паутине над вечным пламенем. Правда, сегодня мы своими глазами видим тех, кто возжигает это пламя, а некоторые, вроде Массимо Эдди, даже заглядывали в самое пекло. Неудивительно, что у него поджарились все логические контуры.

Само собой, это был дурной сон, но он спас мне жизнь… и Рэчел тоже. Мы могли бы крепко спать в тот момент, когда команда чистильщиков явилась к нам с визитом.

Я стоял в ванной и плескал в лицо холодной водой, когда услышал глухой стук, словно на пол упало что-то тяжелое. Сперва мне показалось, что Рэчел споткнулась в темноте, но, с другой стороны, это ведь была ее собственная квартира. Может быть, я оставил свои ботинки посреди комнаты?

Потом она закричала: “Чистильщики!”, а в следующую секунду я услышал первый выстрел. Вспышка была ослепительно яркой, но я смог разглядеть, что их было трое – все в безобразных монашеских капюшонах и плотно прилегающих к лицу темных очках для защиты от вспышек.

Я не заметил Рэчел и решил, что она бросилась на пол с другой стороны кровати. Отчаянно оглядевшись по сторонам в поисках подходящего оружия, я проклял свою аскетичность в любовной жизни: ни тебе хлыста, ни металлических шипов, чтобы хоть как-то противостоять хладнокровным ублюдкам, собирающимся нас прикончить. Поэтому я швырнул в парня, выстрелившего в Рэчел, единственное, что у меня было, – самого себя.

– Умри за свои грехи, проклятый…

Схватив парня за ноги на середине фразы, я сшиб его на пол. Другие двое пытались получше прицелиться в меня, чтобы не зацепить своего коллегу; пока мы оба барахтались на полу, это было сложной задачей. Благодаря их замешательству я успел схватить оружие того парня, которого я уложил, и откатиться в сторону.

“Уиллоуби-7”.

Мысль была чистой и сладостной, как дуновение весеннего ветерка. Мои пальцы сомкнулись на рукоятке и спусковом крючке, словно я всю жизнь только и делал, что стрелял из такого оружия. Я прицелился и выстрелил с тем же прирожденным мастерством, каким-то образом зная, как поведет себя пистолет, какая будет отдача, какое следует взять упреждение, чтобы выстрелить еще раз – немедленно и точно.

Раньше мне никогда не приходилось видеть, как лицо человека разрывается на части. Но теперь это меня не волновало, как и тот факт, что он был посланцем того самого правительства, на которое работал и я. По какой-то причине эти сукины дети пришли убить меня и Рэчел. Поэтому, когда его очки разлетелись вдребезги и осколки пластика вместе с пулей превратили голову под капюшоном в кровавое месиво, я уже прицелился в следующего.

Но прежде чем я успел нажать на спусковой крючок, его голова мотнулась в сторону, и я увидел, как Рэчел рубанула ребром ладони ему по шее, словно тупой секирой. Я едва не застыл от изумления, но сместил руку с пистолетом на полдюйма влево, а сам бросился вправо и выстрелил в падении, избегая пули последнего оставшегося в живых чистильщика.