Но каким бы хорошим не было мое мнение об этой книге — будь она даже моя — я не хотел бы под ней подписываться, потому что тогда она стала бы выглядеть автобиографией, а я воздерживаюсь от написания своей, еще гораздо более необычной. Так что я лишь окажу поддержку своими рисунками этой анонимной попытке распахать участок, до сих пор остававшийся невозделанным. Поэзия Перевод С. Бунтмана, А. Парина, Н. Шаховской Роспев I Я пел, сбивая бег неверного брегета Всегда на новый лад. Привычки избежал холодного привета И лести невпопад. Что в том, когда венец привычки долгожданный Украсит старика? Для сердца лучший дар ― любовь, что постоянна Лишь в том, что коротка. И вот, ты молодой, не знавший поощренья, Сжимаешь стопку книг И ждешь, какие сны, маневры и движенья Откроют новый миг. Поэтому и смерть страшит меня, но сладко Умильный щурит глаз. Я слышу трубный глас, что шепчет мне украдкой: «Свиданья близок час! Оставь закрытой дверь, оставь вино в бутыли, Оставь строку пустой, Оставь холодный труп покоиться в могиле; Я дивный образ твой!» Я вечно без гроша, для всех слыву богатым; Душа моя нежна, для всех она черства. Мой дом стоит как цирк ― под вычурным плакатом, И ветру не сорвать прилипшие слова. Так хочет ангел. Он мою скрывает славу, Растит ее вдали от криков и наград. Он внутренним крылом чинит свою расправу: Я жить хочу, ― твердит, ― умрешь, я буду рад. Мой ангел, дайте мне продолжить здешний бой; Никто вас не найдет: я верен, друг крылатый! Весь город из-за вас чернит меня молвой, Но пусть полдневный зной растопит ваши латы. Усните. Вам не след искать моей вины. Бьет море о зубцы искрящиеся кубки, Шампанское гремит, теснятся буруны, Вздымая кружева прилипшей к телу юбки. Так омовенья ждет во все века герой, И море предо мной ― дракон не самый скверный. О, мне б захохотать! О, мне б лишиться скверны! И душу обнажить, покрытую корой. Только я лишусь обузы Или паузу возьму, Ангел мой, подобье музы, Вновь ведет меня во тьму. Только я хочу раскрыться Как подснежников букет, В сердце, что устало злиться ― Ангел гневно вопиет. Этот ангел, зверь отвратный, Не задремлет ни на миг. Он решает безотвратно, В чем же я его должник Наследники мои узрят в моем движенье Пружин и рычагов тугие сопряженья И благородный шаг восторженно поймут. Но те же, что теперь столпились вдоль дороги, Не верят ничему, и, бесконечно строги, Навязывают мне любезный им маршрут. «Как, вы, создатель „Словаря“ и „Мыса“, Такое пишете! Мы в том не видим смысла». Все ходят по прямой, всем страшен поворот! Но лишь за гробом нашим песни наши вечны, Звездой горит стопа, на Путь ступая Млечный, И спелым кажется наш кисло-сладкий плод. Ангел мой, к тебе с повинной Я приду, тебя забыв: Утонул благой порыв В башмаках, покрытых глиной Глина ― человечий сор, Глина ― дольняя подушка. Ты же взял меня на мушку ― Воин девяти сестер. В картах ангельских хранится Мой таинственный маршрут, Только стоит уклониться, Грозный ангел ― тут как тут. Ангел льдистый, кисло-сладкий Снежный, огненный кумир, Тяжкий, легкий ― как эфир В металлической перчатке. II Мне нужно все забыть: рогатый ангел мой ― Как Моисей в пустыне ― Лицо мое крушит в атаке лобовой Неведомое ныне. На ложе сотворим смешенье рук и ног, Чтоб в нежном том смешенье Злой ангел разлучить и различить не смог Себя и отраженье. Поставим над гербом, как рыцарский венец, Наш поцелуй жемчужный; Откроется душа, и ангел, наконец, Сочтет борьбу ненужной. Я, холодно сказав «прости» своей судьбе, Стихами сотворенной, Свободно заживу и растворюсь в тебе ― Такой же растворенной. И мы теперь один глубокий полный вдох, Мы статуя литая, Мы многоглавый зверь, мы многорукий бог Из пагоды Китая. |
