Мы должны поспешить: больше времени нет Ни для тучных пиров, ни для хлеба с водою: Ты останешься завтра такой молодою, Я проснусь стариком: мне уже тридцать лет. Я трудился, я тратил себя без остатка, Хватит бегать, мне двигаться стоит пешком Нить минувшего в сердце, виток за витком: Девятнадцать ― в твоем, а в моем ― три десятка. Как же душит меня эта чертова нить! Ухватить бы ее, задержать бы на месте, Я тебя подожду, мы окажемся вместе Перед тем, что пытается нас разлучить. Увы! К чему слагать мне жалобные строфы? В Хароновом челне Стоит, я вижу, Смерть, не зная катастрофы, Что шлет ее ко мне. Она живет. И ждет. Ведь ей не поручали Искать для нас причал: Ей незачем входить в ничтожные детали, Коль рок все начертал. Нет смысла умолять седое изваянье Раскрыть нам день и час: Сама не правит Смерть последнее прощанье ― Лишь отдает приказ III Как к свету тянутся растенья, Как стол колеблется начать Полночный акт столоверченья, Так музам сложно начинать. Одна с иглой, на нитку глядя, Одна над пяльцами склонясь, Сидит, а за стежками глади, Иду и я, не торопясь. Но если сбился я с дороги И пропускаю поворот, Мой ангел, мой служитель строгий, Меня челом курчавым бьет. Как тяжело вращать злащеного музея Тугое колесо! Его прогнивших спиц и легче и яснее Искусство Пикассо. Я вижу в нем набор вещей обыкновенный, Но будто бы вверх дном, Вот так же и любовь мешает губы, члены В сплетении ином! Художника в свой круг вы, музы, заключили И в руки дали нить, Чтоб смог он из земной, прелестной дикой пыли Порядок сотворить. Мийо и Онеггер, Пуленк, Тайфер, Орик, Вы стебли тонкие единого букета. Я корни вам соплёл, но солнечного света Свободно и легко любой из вас достиг. Да, каждый в небо шлет иные фейерверки, Да, каждый правит звук на радуге иной, Но вдруг окажется на истинной поверке, Что ваших вольных нот я сторож был ночной. Но не был я шипом капризной алчной розы, Что красоту творит из крови соловья. Я в сердце разорвал силок ревнивой позы: Теперь летите врозь, в полет, мои друзья! Внезапно я запел не то, что всем по нраву ― В том нет моей вины: Мне трудно для стихов подыскивать оправу, Во всем они вольны. Ни тайный голос муз, читатель, мне неведом, Ни промысел Небес, За хитростью сестер, я проникаю следом В себя, как в темный лес. Во мне они бегут, прерывистою тропкой Со склона и на склон, Не позволяя мне попытки даже робкой Нарушить их закон. Вы, музы, нежный свет и люстры звон хрустальный Направили на тех, Кого для славных дел избрали изначально И трепетных утех. Мы можем ваших гроз, как дети, испугаться, Но только вам дано Заставить наших лет соткаться, разоткаться Короткое рядно. Но вы метнете гром, и осветят зарницы Небесный дивный град. Вы здесь! Вы здесь! Вы здесь! В душе моей искрится Ваш грозовой заряд. Что спрашивать меня, девиц вы расспросите Которым я служил. Но благосклонных слов не будет, и не ждите, Для тех, кто им не мил. Без устали следят за холодом и жаром Изысканных побед. Зачем, скажите мне, им тратить время даром На ветреный ответ? Тревожить вам не след сестер покой надменный: Пусть строго и без слов Вовеки стерегут прерывистый и пенный Поток живых трудов. |
