Спорт Небо терновое, ласточки к ночи, Безумные гонщики, ласточки, терньи; Газеты об этом напишут, наверно, Тут столько звезд, что тьма короче. По улице, ночью утратившей флот, Дрожащими волнами звезды теснятся. Скажите, где гонщики, где они мчатся? Какой департамент: Шер или Лот? Светила днем, светила ночью — У вас реклама, а у нас все прочее; А поэты наивно мечтают о вашем скандале… В небе ласточки: птицы отчаянно жмут на педали… Ангел дразнится Пиши в капкане, ангел, только молча. Жандарм не станет слушать все равно Ты вляпался всей пяткой, снежный мальчик, И в лужу, и в разбитое окно. Растай-ка лучше вместо пререканий; Брось ногу, коль на то пошло: Жандарм и перед ним нога в капкане — Членовредительство, но как смешно! Воскресным утром Воскресным утром в суете столицей На гонку ставит рыночный царек Тут гонщики, задравши козырек, Рекой любви стремятся по столице. Уснул садовник над раскрытой розой, А гонщики седлают небосклон, Земли и неба молодые виртуозы, И затихают, будто камертон. Я шлю поклон в стихах, вам, велосипедисты, Сидящие верхом на дымовой трубе С рукою между ног, мешающей ходьбе, Но безгреховно чистой. Уччелло Чьи они, всадники птичьи? Ржавые кисти почистил и сник Солью, как шутка, журчащий родник. Оне птицы Птицы они В птичьем обличье Смотри не усни. Птица прянет, дождем орошенная, Маетой маяка ослепленная. Она прорежет шум из молчаливых топей — Он в бой пойдет без крыл, но в оперенье копий. Эвридика Слышу я мелодичные крики Орфея: Без труда ворожит многострунная фея И напрасно пытает покойные тени! Черепаховый череп звенит и чарует забвенье. Небожителя золото — то же, что рекрутский шарф Для Орфея в чешуйчатом крике пеана Прянет ласточка, вскрикнет струною неведомых арф Для того, кто читает любовные были В средоточье имен (это было бы странно) На доске, что очистили легкие крылья. Нет, нет и нет. Эдип-царь
На стенах меловых так весело журчат: Эдип прославленный — пеан — Креонт, Иокаста, Но пристально вглядись — чудовищная каста Застыла в крике — на Восток и Запад Ступеней каменных и безбилетных Вокруг оторванной громадной стопы Эдипа. Обручальные кольца Вот ангелы слетают к прачкам С комочками стиральной синьки. Колени преклоняют прачки И стирают на мостках. А после, выкрутивши крылья, Развесят ангелов на колья. Упорно, как Иаков древле, Здесь бьются с ангелами прачки — Друг друга хлещут, тузят, треплют, Сплеча, с колена, на карачках. Жестокий ринг — мостки для стирки Свихнуть бедро не диво в бойне Но вновь слетают к портомойне Разносчики небесной синьки… Глядите, жены голоруки, У всех ли кольца уцелеют? Без глазу ангелы наглеют И вороваты, как сороки. Спящие Сон — родник, чьи воды в камень Обращают. Тот, кто спит, Есть цветной лежачий камень, В форме спящего отлит. Спящие — точь-в-точь валеты: Верх ли, низ — не важно им. Прочь куда-то, где нас нету, Спящий правит, недвижим. Сновиденья — экскременты Сна. Кто видит в них плоды, Только мутит элементы Чудодейственной воды. (На манер аляповатый, Но формует та купель Спящую античных статуй Обнаженную модель). Спальня Томно никнет на колени Кресла сонная рука И сплелась в дремотной лени Ножка с зеленью цветка. Это мертвый час — сиеста. Спит, втянувши когти, спальня. Только я стою — ни с места — В страшных джунглях дремы свальной. Спят запястья и ступни, Спят вповалку бедра, плечи — И зигзаг крыла, намечен Складкой смятой простыни. Судья Столь велика ненависть, которую внушают поэты, что их привязывают к особым колесам квадратного сечения и пускают катиться с откоса, ведущего в ров, полный хищных зверей. Поглядеть на эту казнь собирается веселая праздничная толпа. Ничто так не потешает ее, как прыжки квадратных колес до самого рва, где поджидают звери. Случается, хищники ложатся и лижут ноги жертв. Тогда свирепеет толпа, понося зверей и обзывая их трусами. Я присутствовал при такой казни. По счастливой случайности меня не уличили в том, что я поэт. Но я заметил, как один из судей недоброжелательно поглядывал на меня краем глаза. |
