Я ненавижу, ночь, когда твое дыханье Ласкает мой висок. Я вижу: входит Смерть, и скорого свиданья Нам назначает срок. Я умер, ты жива: и сна как не бывало ― Что может быть страшней? ― Наутро приподнять пустое покрывало Над мраком простыней. Как? Птица нежная, во сне застывши строгом, Оставила свой кров? Свой кров, что в нашем теле был ― четвероногом И с парою голов. Где радость бы смогла еще на миг продлиться И пережить восход, Ведь ангел облегчить мой путь всегда стремится И за руку ведет. Как легок, легок я под тяжкой головою Что камень мне, что пух. Останься же со мной ― глухой, немой, слепою. Хотя пропел петух. Отъята голова, она пронзает взглядом Неведомый закон, Корнями уходя, и далеко и рядом, В иной, нездешний сон. О, как бы я хотел, чтоб ветерок туманный Хранился поутру, Из горна нежных губ клубился неустанно, Пока я не умру. Когда выходишь ты из грез наполовину, Из тяжкой тины снов за нитью тянешь нить, Сплетая день и ночь в неверную картину, И тщишься тяжкий ум от смерти оградить; Я думаю, как зверь, влюбившийся в пеана Навек его забыл, как только тот ушел. Но я хочу пойти за нежной флейтой Пана В твоих полночных грез туманный шумный дол. Пока ты рядом спишь, найду я там влюбленно Бегущих за тобой несметные стада. Вернувшись поутру, ты так недоуменно, Ответишь мне: «Я снов не вижу никогда». Подруга лживая и неживая, В какой же коридор, В какой же коридор ты, засыпая, Крадешься, будто вор? Я вижу, как лица глухие стены Преодолела ты, Оставив мне клочки кудрявой пены ― Обводы красоты. Я жму твою ладонь, твою целую щеку, Но ты недвижный труп: Ты вышла из себя так тихо, так высоко ― Поверх каминных труб. У ложа любви я прошу передышки. В тени Отдохнем. Поболтаем. Пусть ступни невинно и гордо Останутся в стойле ― как сонные кони. Они На шею друг другу положат усталые морды. Мне страшно, что во сне ты можешь притвориться Спокойной и живой; Ведь сновиденья ― Нил, ты мумия царицы В личине золотой. Куда бежит твой взгляд из-под роскошной маски И царского венца, Лишь ночь прольет бальзам, любовный, черный, вязкий Нубийского жреца? Царица ты моя, ты, юная казарка, На веком воспари, Сорви с лица покров, безжизненный и яркий, Что вогнут изнутри. На море я смотрю, когда оно так странно, Всю ярость растеряв, скользит у наших ног И вьется кружевом молочно-белых строк, Клянется нам в любви, восторженно и пьяно. Я погружаюсь, пеною стеснен игристой, Повязан по рукам струящимся свинцом, А ты как будто обретаешь дом: Венеры колыбель была в пучине чистой. Что мне смертельный яд, тебе ― бокал пьянящий В твоем купании я вижу только ложь И в море, и во снах, где вольно ты плывешь ― Увы! Ты знаешь, спутник я неподходящий. Ты, прежде чем нырнуть в пучину сновиденья, Колеблешься порой. Ты, верно, думаешь, что в это же мгновенье Я прыгну за тобой? Не бойся, наши сны живут не по соседству, В кошмаре вижу я Как ты идешь туда, где живы мое детство И мертвые друзья. Ты знаешь все леса, поляны и жилища Моих любимых снов. А для меня твое глухое узилище Закрыто на засов. Но если мне попасть надолго доведется Во тьму твоих тенёт, Я с дрожью буду ждать, что свет тебя коснется И настежь распахнет. |