— Вам, — сказал Гарри, понизив голос, — я готов служить до последней капли крови! Но, прибавил он, голосом, который заставил Нину содрогнуться, — мне ненавистны все другие! Мне ненавистна Америка! Я ненавижу её законы!
— Гарри, — сказала Нина, — ты поступаешь нехорошо, ты забываешься.
— Я поступаю нехорошо... Я? Неправда! Я принадлежу к классу людей, которых поступки в отношении к другим бывают всегда ещё слишком добры. Лучше было бы, если б ваш отец обратил меня в обыкновенного квартерона и заставил бы работать, как негра, это было бы в тысячу раз лучше, чем дать воспитание и предоставить всякому белому полное право топтать меня ногами. Нина помнила выражение лица своего отца, в минуты гнева, и снова была поражена сходством между его лицом и судорожно стянутым лицом Гарри.
— Гарри, — сказала она полуумоляющим тоном, — подумай о том, что говоришь ты! Если ты любишь меня, то успокойся!
— Люблю ли я вас! Моё сердце всегда было в ваших руках! Моя привязанность к вам, как цепь, сковывала меня. Если б не вы, я давно или пробил бы себе дорогу на Север, или нашёл бы могилу на пути к свободным штатам!
— Послушай, Гарри, — сказала Нина, после минутного размышления, — любовь ко мне ни для кого не должна быть цепью: я дам тебе свободу, это верно, как верно и то, что на Небе есть Бог! Я внесу билль об этом в первое законодательное собрание, и уверена, что билль этот будет утверждён: об этом похлопочут мои друзья. Уезжай же, Гарри! Уезжай, как можно скорей!
Гарри простоял несколько секунд молча, потом вдруг взял руку своей миленькой госпожи, поднёс её к губам, повернулся и ушёл. В это время Клейтон проходил между кустами по извилистой дорожке; но заметив, что Нина занята серьёзным разговором, остановился в некотором расстоянии от балкона. Лишь только Нина увидела его, как с радостью протянула ему руку.
— Мистер Клэйтон! — сказала она, — вас то мне и нужно! Не хотите ли прогуляться со мной.
— С большим удовольствием.
— Подождите же минуту; пока я одеваюсь, нам приведут лошадей.
И Нина, торопливо вбежав на балкон, вошла в комнаты. С минуты приезда Тома Гордона, Клейтон чувствовал себя в крайне затруднительном положении. Он заметил, что молодой человек с первого раза не полюбил его, и не мог скрыть этого чувства, — при всём своём желании. Он находил затруднительным показать вид, что ничего не замечает. Боясь привести Нину ещё в большее замешательство, он не хотел показать, что понимает её положение, не хотел сделать этого даже под прикрытием сочувствия и желания оказать свою помощь; и потому он ждал только от неё хоть одного слова, которое дало бы ему право начать разговор. Он ждал доверия с её стороны. Судя по её откровенности, нельзя было сомневаться, что она заговорит с ним о предмете, имевшем для неё такой глубокий интерес. Нина скоро явилась, и, сев на лошадей, они поехали по той же лесной дороге, которая вела к коттеджу Тома, и там брала направление к плантации Бельвиль.
— Увидев вас, я обрадовалась по многим причинам, — сказала Нина, — в жизни своей я никогда ещё не нуждалась так в помощи друга, как сегодня. Мне неприятно, что вы были свидетелем сцены вчерашнего вечера, но вместе с тем я радуюсь, что это самое обстоятельство даёт мне возможность поговорить с вами откровенно. Дело в том, что мой брат, хотя у меня и единственный, но в его обхождении со мной не проглядывает и искры родственной любви. Что за причина тому? Не знаю: потому ли, что он завидует любви моего бедного папы ко мне, или потому, что я кажусь капризною, избалованною девочкой, и этим его раздражаю. Я не могу постичь этой причины, знаю только, что он никогда не был добр и снисходителен ко мне на долгое время. Быть может, он и любил бы меня, если б я действовала по его советам: но я создана такою же решительною и своевольною, как и он. Моими поступками никто ещё не управлял, и я не могу признать права, которое брат принимает на себя, права поверять мои действия и управлять моими делами. Я люблю его, но не хотела бы иметь его опекуном. Надо вам сказать, он питает глубокую и самую неосновательную ненависть к Гарри; я не могу представить себе тех неприятностей, которые ожидают меня дома после этой поездки. Какой-то злой дух овладевает и Гарри и Томом, когда они сходятся вместе; они, по-видимому, наполняются электричеством, взрыва которого я жду с минуты на минуту. К несчастью для Гарри, он получил воспитание далеко выше большинства его сословия; доверие, которым он пользуется, возбуждает в нём более обыкновенного чувство свободного человека и даже джентльмена; во всём нашем доме нет никого, кроме Тома, кто бы не оказывал ему расположения и даже почтения. Это-то, мне кажется, всего более и раздражает Тома и заставляет его пользоваться всяким случаем, чтоб обижать и оскорблять других. Я уверена, что брат мой намерен довести Гарри до какого побудь отчаянного поступка; когда я вижу, как страшно они смотрят друг на друга, я трепещу за последствия. Гарри недавно женился на хорошенькой девушке, с которой живёт в маленьком коттедже на краю бельвильской плантации. Сегодня утром Том увидел её, и это, по-видимому, внушило ему самый бесчеловечный план, чтоб оскорбить Гарри. Он грозил отправиться к мадам Ле-Клер, и купить у неё жену Гарри; чтоб успокоить Гарри, я обещала предупредить брата и сделать тоже самое от себя.
— А вы думаете, что мадам Ле-Клер продаст её? — спросил Клейтон. — Не знаю, сказала Нина, — я знакома с ней только по слуху. Знаю ещё, что она нью-орлеанская креолка, недавно купившая эту плантацию. Лизетта, очень умная, деятельная девушка; благодаря своим способностям и искусству в рукоделиях, она ежемесячно платит своей госпоже довольно значительную сумму. Соблазнится ли она продать Лизетту, получив за неё большие деньги сразу, — не знаю, и не буду знать, пока не испытаю. Во всяком случае, я бы желала откупить Лизетту собственно для Гарри.
— Неужели вы полагаете, что угрозы вашего брата имеют серьёзный характер?
— Я бы не стала опасаться за последствия, если б не была уверена. Во всяком случае, имеют ли они или не имеют серьёзный характер, но я решилась сделать это.
— Если окажется необходимость в немедленной уплате, — сказал Клейтон, — у меня есть небольшие деньги, которые лежат без всякого употребления; вексель на эти деньги при мне, и его примут с первого взгляда. Я предлагаю вам это, потому что возможность представит наличные деньги может облегчить переговоры. Позвольте и мне принять участие в добром деле; вы этим доставите мне величайшее удовольствие.
— Благодарю вас, — сказала Нина от чистого сердца, — быть может я не встречу этой необходимости; но если она неизбежна, я приму предложение ваше с тою же готовностью, с которою вы сделали его.
После часовой поездки, Нина и Клейтон приблизились к границам плантации Бельвиль. В дни своей юности, Нина знала это место, как резиденцию старинной и богатой фамилии, с которой отец её был в довольно близких отношениях. Не удивительно, что в настоящую минуту её неприятно поразил вид нищеты, запустения и упадка, проглядывавший во всех частях плантации. Ничего не может быть унылее и печальнее видимого, постепенного разрушения в том, что устраивалось и сооружалось с величайшей заботливостью. Увидев полуразвалившиеся ворота, ощипанный и обломанный кустарник, прогалины в прекрасной аллее, образовавшиеся от вырубки старых деревьев на дрова, Нина не могла подавить в душе своей чувства глубокого уныния.
— Каким прелестным казалось мне это место, когда я приезжала сюда, будучи ребёнком! — сказала Нина. — По всему видно, что нынешняя госпожа плохая хозяйка.
Между тем лошади подъезжали к лицевому фасаду дома, в котором обнаруживались те же самые признаки неряшества и небрежения. Многие шторы держались на одном только крючке; двери перекосились и врезались в гнилые пороги; деревянные столбы, служившие опорою небольшого навеса, лежали подле крыльца, и розы, когда-то обвивавшиеся вокруг этих столбов, оставлены в величайшем небрежении и расстилались по земле. Балкон был завален всякого рода хламом, ящиками различных величин, сёдлами, тряпьём и другими предметами, образовавшими удобные уголки для приюта и укрывательства, уголки, в которых до полдюжины маленьких негров и три — четыре собачки играли в прятки, с величайшим удовольствием и шумом. Когда Нина и Клейтон остановились у крыльца, вся эта шумная ватага выстроилась в ряд, оскалила зубы и с любопытством смотрела на приезжих. Ни одному из этих маленьких созданий не пришло даже в голову подержать лошадей или ответить на вопросы приезжих. Они попеременно посматривали то друг на друга, то на незнакомых путников, и скалили свои белые зубы. Наконец какой-то оборванный лакей, с половиною соломенной шляпы на голове, призывом Клейтона поднят был на ноги; он взял лошадей, разумеется, одарив сначала толчками всю группу ребятишек, которые до такой степени были невежливы, что даже не пригласили джентльмена и леди пожаловать в комнаты. После такого увещания, Нина и Клейтон, предшествуемые ребятишками, вошли в комнату на право от главной залы. В комнате этой, по-видимому, всё находилось в недоконченном состоянии. Половина занавесей навешена была на окна, между тем, как другая половина валялась по стульям. Сырые, покрытые плесенью шпалеры местами были оторваны от стен, приготовленных для новой оклейки; несколько полуразвернутых кусков дорогих шпалер лежало на столе, заставленном остатками старого, неоконченного завтрака; на нём были тарелки, куски хлеба и сыра, грязные стаканы и пустая бутылка. Трудно было найти стул, не покрытый толстым слоем пыли. Нина послала свою карточку с одним из маленьких шалунов, которому на половине лестницы вдруг пришла фантазия спуститься вниз по перилам. Неудивительно, что во время этой операции, карточка выпала из рук и вся группа шалунов опрометью бросилась к ней, отбивая друг у друга честь снести её на верх. Порывы их усердия были остановлены внезапным приходом лакея в полушляпе, который, по убедительной просьбе Нины, вмешался в крикливую толпу и рассеял её. Как стадо ворон, с говором и криком, они разлетелись по разным частям залы, между тем, как лакей поднял карточку и с беспредельным радушием, озарявшим его лоснящееся чёрное лицо, пошёл на верх, оставив Нину и Клейтона дожидаться внизу. Через несколько секунд он воротился.
